Ник Шумрок
Витька – «придурок» и другие рассказы
«Обезьянка»
Когда я познакомился с Татьяной Васильевной, ей было уже далеко за семьдесят, но назвать ее «старушкой» язык у меня не поворачивается. Хотя прожитые годы оставили свой отпечаток на ее лице, она была молода душой! Небольшого росточка, сухонькая, слегка сутулая, она была похожа на маленькую обезьянку.
Я тогда только развелся с одной женой и поселился на служебной площади своей будущей. Татьяна Васильевна была ее соседкой по коммуналке. Она почему-то сразу стала называть меня по имени и отчеству, хотя жену мою звала только по имени.
– Александр Петрович! Вы слышали, что вчера Рейга̀н (она всегда произносила это имя с ударением на «а») сказал об СССР?
– Нет, Татьяна Васильевна, не слышал; я весь вечер Рахманинова слушал, – с умным видом отвечал я.
– Назвал нас «империей зла!» Так и до войны недалеко!
Войну она помнила, боялась, как и большинство людей того поколения. Однажды начала вспоминать, как их на барже везли через Ладогу «на Большую землю» поздней осенью 1941 года.
– Уже лед стоял! Караван был порядочный, впереди шел большой корабль, лед колол, по бокам небольшие военные корабли. И вдруг в небе загудели немецкие самолеты! Потом завыли сирены! Все в панике попадали на палубу. Сирены ревут, страх нагоняют. Самолеты стали пикировать, и вода «как иглами покрылась» от пуль и снарядов. Один снаряд попал в военный корабль. Тот накренился и начал медленно погружаться во льды. Матросики попрыгали в воду, стали тонуть! Им бросали спасательные круги, да разве добросишь.
Так и застряло у меня в ушах это ее «матросики»! Я сейчас пишу, и у меня слезы на глаза наворачиваются, а у нее тогда глаза были сухие, ни слезинки, только взгляд печальный, как у Богородицы. Видно, все слезы уже давно выплакала.
– Нас спасло то, что стало темнеть, самолеты улетели, а мы развернулись и пошли назад! Так и остались зимовать в Ленинграде!
Не осталось у меня почему-то в памяти ее воспоминаний о первой блокадной зиме, о голоде: наверное, просто не хотела вспоминать. Верующая была, но религиозности своей никогда не выпячивала. Бывало, в церковный праздник выйдет вечером на кухню:
– Была в Лавре! Как красиво церковный хор пел!
Гости у нее бывали редко, всего три человека. Первая и самая близкая подруга – Вера Васильевна, или Вера Вас, постоянная ее театральная спутница. С ней Татьяна Васильевна обсуждала все новости культурной жизни Ленинграда: где премьера, кто танцует главную партию, кто дирижирует в капелле? Правда, в последние годы жизни у Веры Вас появился друг, и она стала редко посещать нашу квартиру. Татьяна Васильевна, естественно, ревновала ее к нему.
Другой гостьей была Лилечка. Они вместе работали в академической библиотеке. Разница в возрасте не мешала им общаться. У Лилечки была дочь – школьница старших классов, а мужа не было.
Третьей была Аллочка, бывшая соседка, получившая квартиру здесь же на «Ваське», на «кораблях»1, как любила говорить моя жена. Аллочка родилась и выросла в этой квартире на глазах у Татьяны Васильевны. Приходила она к ней, чтобы пожаловаться на мужа, успокоить сердце и отвести душу.
Пирожки для гостей Татьяна Васильевна покупала только в «Метрополе», а торт брала в «Севере»! Веревочки от торта она не выбрасывала, а аккуратно сворачивала и клала в ящик кухонного стола. Однажды мне понадобилась веревка для страховки от падения с крыши, и я спросил Татьяну Васильевну, нет ли чего-нибудь подобного у нее в хозяйстве? Она с готовностью побежала на кухню и принесла мне целую коробку бечевок.
– Александр Петрович, эти вам не подойдут?
Святая простота! Если допустимо такое словосочетание – «пожилой ребенок», то оно точно о ней.
Иногда «наезжали» в гости племянницы из Иркутска – Зоя и Маша. Помоложе Татьяны Васильевны, но тоже уже женщины в возрасте, и бедная Татьяна Васильевна безропотно водила их по эрмитажам, русским музеям и разным пушкиным. Вечером придут домой, Маша за сердце держится, Зоя на стул падает, а Татьяна Васильевна – такая уставшая, печальным голоском:
– Пришли «лягушки-путешественницы!»
Она родилась в Иркутске, училась на филфаке университета, но в 1930 году с третьего курса была отчислена с формулировкой – «как идеологически чуждая»! Об этом я только в книжках читал, а тут справку самолично видел: так и написано.
В Ленинград она приехала вместе со своим преподавателем, известным филологом Георгием Семеновичем. Не знаю, из-за нее ли, но он оставил в Иркутске законную супругу с детьми. То, что Татьяна Васильевна жила с ним «невенчанная», было, по-видимому, ее постоянной душевной болью, но с нами она об этом не говорила.
Георгий Семенович умер сразу после войны. Весной сорок второго их все-таки эвакуировали из блокадного Ленинграда в Углич. Их дом в Павловске разбомбили. Вернулись назад, скитались по углам. Когда она осталась одна, её приютила у себя Вера Павловна Абрамова (Калицкая) – первая жена Александра Грина. Будущий писатель в юности был связан с революционной молодежью. Когда революционеров арестовывали, к ним под видом «невест» ходили молоденькие гимназистки, приносили «с воли» вести и литературу. Вот такой «невестой» стала для Грина Вера Павловна. Молодые люди сошлись близко, обвенчались, и она, как жена декабриста, поехала с ним в ссылку, только не в Сибирь, а в Архангельскую губернию. Но характер у писателя был ох какой тяжелый, и после ссылки они раcстались. Вера Павловна вышла замуж за химика, гордого по́ляка Казимира Калицкого и поселилась у него в этой самой квартире.
Грин часто навещал бывшую жену, почти всегда «под мухой», в основном когда нуждался в деньгах. Естественно, долги не отдавал.
– Казимир Петрович очень сердился! – говорила Татьяна Васильевна, явно передавая слова Веры Павловны.
До самой пенсии Татьяна Васильевна проработала в академической библиотеке. Работой она жила. Надо думать, как важно для пожилого человека ежедневное общение в привычном коллективе. Ну, все вы не раз сталкивались с библиотекарями, знаете, какие это люди. А библиотека Академии наук, это – заповедник библиотечных работников! Это я утверждаю, потому что хожу туда, как в сказке говорится, «тридцать лет и три года»!
Мы с Татьяной Васильевной как личную трагедию восприняли пожар 1988 года. Я помню, как обгорелые газеты, вперемешку со снегом, разносило ветром по внутренним дворам библиотеки. До сегодняшнего дня в коридорах и помещениях библиотеки, если принюхаться, чувствуется едва уловимый запах гари. Но больше всего пострадали книги не от огня, а от воды и грибка. Работникам библиотеки и других академических учреждений раздавали книги для просушки. Наша квартира была похожа на сушилку в прачечной. Книги висели на всех бельевых веревках, лежали на всех радиаторах. Отголоски того пожара я ощущаю часто. Иногда заказываешь книгу по каталогу, а на требовании пишут – «пострадала при пожаре».
Но в этом пожаре «сгорела» и Татьяна Васильевна! Прежнего директора сняли, а новый занялся «омоложением» коллектива. Первым делом он уволил всех пенсионеров. Бедная Татьяна Васильевна! Ей буквально «перекрыли кислород», лишили главного – ежедневного общения и занятости. Остался только телефон, Лилечка с Аллочкой, да соседи, у которых времени на детей-то не хватает.
Татьяна Васильевна почему-то не носила тапочки, ходила по квартире в стоптанных туфлях. Она вообще была экономной, почти ничего нового не покупала, донашивала старые вещи, как, впрочем, и все люди тех лет. Мою жену раздражало цоконье ее каблучков по коридору.
– Ну что, ей тапки не купить? Детей поразбудит!
И только сейчас, когда я пишу эти строки, мне пришла на ум простая мысль, что нам нужно было просто подарить ей на день рождения (а лучше, на день снятия блокады) простые тапочки! Хотя, она их все равно не одевала бы, а уложила к другим новым и неношеным вещам.
