– Плевать мне на это, – прервал я его. – Говори, наконец, в чем дело и давай закончим этот идиотский разговор.

Он сказал, что, по мнению Эфраима, теперь, когда лондонская резидентура обделалась, следующий на очереди – Париж. Он сказал также, что лондонская резидентура следующие месяцы будет работать на одной конспиративной квартире, а не в посольстве, потому что они не хотят посылать еще одну ораву оперативных офицеров за один раз. Они будут делать это постепенно. Они считают, что резидентура будет восстановлена к январю 1989 года.

Мы поговорили о том, о чем следует говорить французам и как мы должны установить контакт.

– Я думаю, ты должен это сделать, – сказал я Эли.

– О чем это ты говоришь?

– Ты ведь говоришь по-французски, не так ли?

– Да.

А я нет. Я позже позвоню Эфраиму и скажу, что я думаю. Я имею в виду, какая разница, если ты с ними поговоришь?

–Ты сошел с ума, – сказал он, но я заметил в его голосе какую-то угнетенность.

В тот же день я поговорил с Эфраимом, и он объяснил, что это равно смертной казни, если они схватят Эли, потому что он на активной службе. Это будет намного хуже, чем, если бы они поймали меня. Я, в конце концов, уже вне организации. Его объяснение было не совсем верным, но так как я заговорил об этой идее, только чтобы уколоть Эли, то я согласился с Эфраимом. Но я сказал ему, что не хочу больше ни о чем говорить с Эли.

В среду, 6 июля, я позвонил во французское посольство в Вашингтоне и поговорил с ответственным за вопросы безопасности. Для меня это уже стало к тому времени привычной процедурой. В конце недели он прилетел ко мне из Вашингтона. После многочасового разговора он сказал мне, что вернется, но хотел бы узнать, не готов ли я совершить короткое путешествие во Францию.

28 июля я прилетел в Париж и был встречен в аэропорту очень приветливым французом, похожим на французского актера Бурвиля. После получения багажа он проштамповал мой паспорт в маленьком бюро сбоку от основного выхода и повез меня на своем «Рено» в город. Я жил в отеле «Jardin de Eiffel» возле полицейского поста. До Эйфелевой башни от маленькой, но милой гостиницы, названной ее именем, можно было дойти пешком.

Всю следующую неделю меня регулярно забирали из отеля и везли в дом за пределами города, похожий на заброшенный офис. Поездка длилась тридцать минут. Здание принадлежало маленькой станции подслушивания вблизи Сарселя, недалеко, как я узнал, от имения мадам Помпадур. Поездка походила на «американские горки». У нас в Израиле, где я вырос, вождение автомобиля относится к числу боевых искусств, но то, что я пережил здесь, было полным безумием.

В «крестьянском доме» я проводил день с «Бурвилем» и тремя другими мужчинами. Они все были сотрудниками французской разведки DGSE, прозванной французами «Бассейном». Они были весьма вежливы и, очевидно, еще до моего приезда подготовили список вопросов. Каждый день в одно и то же время мы делали обеденный перерыв, проходили к станции подслушивания, где чудесно обедали в маленькой элегантной столовой. Комендант станции почти регулярно присоединялся к нам, и ежедневное открывание винных бутылок стало постоянной церемонией. За эту неделю я особенно сдружился с одним из хозяев, который после моего отъезда должен был стать моим связником. Из-за того, что мы оба курили больше, чем все остальные, он получил прозвище «Сандрье» («Пепельница»).

Сначала мы прошлись по плану Моссад с его различными отделами. Многие отделы они уже знали, но некоторые вызвали их особое любопытство. Прежде всего, их заинтересовали отделы «Комемиуте»[44] и «Цафририм».

Они быстро разобрались в организационной структуре и поняли логику ее графического отображения, которая, должно быть, была похожей и в других организациях. Им было трудно понять, что в Моссад нет четко разграниченных отделов. Но через некоторое время они заметили по количеству и качеству сведений, которые я им сообщал, что в Моссад такого разграничения действительно не существует.

Почти весь второй день мы провели за фотографиями людей Моссад. Тут я узнал, что Муса дислоцируется в Бельгии, в Брюсселе. В их книгах было столько сотрудников Моссад, что я почувствовал себя как голым. Здесь была фотография Орена Риффа, который с другими сотрудниками Моссад шел по улице. У всех троих не было мельчайшего подозрения, что за ними наблюдают. Я спрашивал себя, с кем они хотели встретиться и скольких агентов и добровольных еврейских помощников «засветили» во время своего посещения Парижа. Кроме того, была целая стопка фотографий, снятых перед зданием Моссад в Тель-Авиве. Фотографии делились на группы. Вот, например, фото человека, входящего в бюро на Бульваре Царя Саула, затем его увеличенное лицо, и, наконец, фотография с паспорта с дипломатическими документами.

Они знали больше сотрудников Моссад, чем я. Я запомнил, как «Пепельница» сказал мне, шутя: – Посмотри-ка. И он показал на список дипломатов израильского посольства и сравнил его с фотографиями и личными досье. – Израиль одна из немногих стран, который посылает в посольство так много пожилых людей в ранге атташе. За каких идиотов они нас, собственно, держат? Нежели они действительно думают, что мы этого не видим?

– Им просто нет до этого дела, – сказал я, и это действительно было так. Им до этого не было дела. Казалось, что это доставляло им удовольствие. У меня с языка сорвался вопрос: – Если Вы так много о них знаете, как могло так случиться, что Вы ничего не предпринимали?

Потому что, насколько нам известно, те, кого мы знаем, делают не много. Видаль, шеф резидентуры Моссад, почти не бывает в стране, а новый человек, Аарон Б. занимается только еврейской общиной. А ее мы не хотим раздражать.

Всего они распознали более пятидесяти сотрудников Моссад вместе с их местами дислокации, в том числе и в других посольствах в Европе. Только о кооперации между Моссад и «Action directe» и фашистскими элементами во Франции они ничего не знали, и им это очень не понравилось.

В конце недели показалось, что они узнали от меня все, что они хотели узнать. Я знал, что сообщил им намного меньше, чем до того рассказал англичанам, просто потому, что в обращении с Моссад французы были намного недоверчивее и подозрительнее. Я знал, что они не будут устраивать большое шоу, как англичане, но тихо и осторожно подрежут Моссад крылышки.

Только в последний день я вспомнил, что ничего не говорил еще им о деньгах за мою помощь. Они пообещали подумать над этим и на следующий день передали мне в аэропорту конверт с тремя тысячами долларов. Они сказали также, что кто-то вскоре выйдет со мной на связь, чтобы я выполнил для них пару заданий, и тогда же я получу оставшуюся сумму, которую, по их мнению, они были мне должны. Как проинструктировал Эфраим, я рассказал им в аэропорту после получения денег, о следе Моссад в деле об убийстве одного из лидеров тихоокеанского острова Вануату из-за подозрения, что он якобы хотел установить связь с Каддафи. Это было официальное объяснение этого преступления, Настоящей причиной убийства было сопротивление этого лидера строительству склада оружия на острове одним израильским торговцем оружием, который хотел отсюда поставлять вооружения по региону. Дилер был бывшим офицером Моссад, обладавшим соответственными связями в организации, чтобы добиться проведения акции.

Через пару недель в Канаде меня посетило контактное лицо, пригласившее меня на встречу в Монреаль. Сначала он передал мне конверт с семью тысячами долларов и заметил, что если мне это покажется мало, то я должен сказать это ему или позвонить моему другу «Пепельнице» по номеру телефона, который он мне дал.

– Не стоит, – сказал я. – Этого достаточно. Чем я теперь могу Вам помочь? В конце концов, он приехал не только ради того, чтобы передать мне конверт. Он вынул одну бумагу и спросил меня, смогу ли я провести частное расследование. У меня все-таки самая лучшая подготовка в мире в плане получения информации.