– Он не вел с ними прямых переговоров. У нас был американец, добровольный посредник, который хотел сдвинуть дело с мертвой точки. Барсимантов представил ему эту акцию на коктейль – приеме в МИД Франции как дело, требующее отваги и мужества.

– И он согласился?

– Он с жадностью ухватился за эту возможность. Он сам был не в очень удобном положении для разговора с палестинцами. Это противоречило директивам американского Госдепартамента. Но он все равно делал это.

– Почему вы не устанавливали другие контакты, например через румын, которые работали на две стороны, и у вас были связи с ними.

– Они были под правящей кликой и хотели только усиления Башира Жмайеля и фалангистов.

– Кто был этот американец?

– Его звали Чарльз Роберт Рэй. Он был помощником военного атташе США и человеком с очень большим чувством долга. Он был уверен, что мир на Ближнем Востоке отвечает стратегическим интересам Соединенных Штатов.

– Военные оспаривают это.

Эфраим усмехнулся. – Верно. Но это было так. Кто-то в МИД проболтался, и их обоих, Барсимантова и американца, застрелили до того, как они вступили в первый контакт с палестинцами. Мы знаем точно, что это сделали не палестинцы. Он провел пальцами по волосам и по лицу. Он показался мне внезапно постаревшим и более усталым, чем раньше. – Они убили Рэя в январе, а когда Яков попытался сам наладить новый контакт, убили и его. Яков был хорошим человеком, тем не менее, 3 апреля перед своей квартирой его пристрелили как собаку свои собственные коллеги. Его прикончила наша бригада киллеров.

– Но «Кидон» не может убивать израильтян!

– Они не знали, кто их жертва, а потом все списали на то, что это якобы было недоразумение. После убийства Якова они спрятали оружие чехословацкого производства в квартире одного ливанского революционера и обратили на него внимание спецслужб. Они дошли до того, что заявили об ответственности за убийство от имени «Ливанской Вооруженной Революционной Фракции» (LARF), и информировали французскую контрразведку, что LARF является частью просирийской группировки SSNP – «Сирийской Социал-Националистической Партии». Он посмотрел в окно. – Знаешь ли ты, что они набрались наглости представить это убийство провокацией, которую они только и ждали, чтобы начать войну в Ливане? Едва ли когда было большее бесстыдство, чем это.

Более всего меня ошеломило, что все, что я сейчас услышал, меня вовсе не поразило. Я верил ему, но я почти готов был сказать: «Ну и что?»

– О'кей, ты рассказал мне свою маленькую историю. Черт побери, но с чего ты взял, что я из-за этого буду что-то делать для тебя? Я с тем же успехом могу открыть окно и выпрыгнуть. Это сэкономило бы кучу хлопот и огорчений. Я взял сигарету и отклонился назад на кровати.

– Ты все понял не так. Я хотел тебе сказать, что я не смогу использовать кого-то внутри системы, потому что у меня нет зацепки, кому я могу доверять. Генерал мой долголетний приятель и он был близким другом Кути. Он полностью чист в том, что касается меня. Тебя я вытащил прямо из брюха Моссад, потому что ты там еще не завяз, как большинство наших общих друзей, и потому что ты попал в Моссад не с помощью «мохнатой лапы», а в обычном порядке. Ты пришел в Моссад как патриот, а не из желания сделать карьеру.

– Ну, такое желание у меня тоже есть. Я хочу работу, жизнь, удовольствие.

– Если ты хочешь жизни, то оставайся здесь. Ты получишь от жизни больше, чем тебе, наверное, нужно.

– Итак, что дальше? Ты хочешь предложить мне дело?

– Именно так. Твое прикрытие – ты сам. Все, что ты делаешь, ты делаешь под свою полную ответственность, без страховки и спасательного круга. Я буду давать тебе инструкции и помогать, чем смогу, но во всем ты сможешь надеяться только на самого себя.

– И что мне делать?

– Тебе нужно будет вывести Моссад из игры.

В дверь постучали. Эфраим умолк. Я подошел к двери и посмотрел в глазок. Это был генерал. Я открыл дверь, и он влетел вовнутрь, будто за ним горел коридор. Это точно не доставляло ему удовольствие – быть посыльным.

Следующий час мы обедали, говорили мало. Я пытался определить мою роль в схеме, но так и не смог четко распознать цель. Понятно, он сказал, что хочет указать Моссад его место, но что это означает?

Я представил себе, что Эфраим намеревался его вначале разрушить, и для этого я ему и нужен. Но я вовсе не был уверен, что тот новый Моссад, который он хочет возвести на руинах старого, будет лучше. Было ли у него такое же представление о более чистом, честном и лучшем Моссад, как у меня? А если нет, то зачем мне с ним связываться? Я теперь был сам себе господин, зачем мне оставаться замешанным в эти дела?

Я решил дослушать Эфраима до конца и потом определиться, что я хочу делать. Я канадский гражданин с настоящим канадским паспортом, и он никак не сможет меня запугать.

Но одновременно меня охватывало чувство того, что ко мне постепенно возвращается вкус к жизни, и это мне нравилось. Я был как бы в состоянии солдат, для которых война слишком быстро закончилась. Потом они бродят по миру, пытаясь продлить их войну. Их притягивает возможность балансировать на краю пропасти. Относился ли я теперь тоже к ним, хотел ли я достичь своих границ, или я вовсе не был таким уж новичком в этой компании?

– Что мы теперь будем делать? – спросил генерал и пошел вымыть руки.

Эфраим встал. – Мы скоро уйдем, а Виктор завтра улетит.

– На самом деле?

– Да, ты полетишь в Нью-Йорк, а потом заедешь в гости к своему отцу в штат Небраска.

– А почему в Нью-Йорк?

– Потому что так мы сможем узнать, есть за тобой «хвост» или нет.

– А разве ты в этом не уверен? Что ты имеешь в виду? – спросил озабоченно генерал.

– Мы никогда ни в чем не уверены, мой дорогой. Но есть определенные возможности, чтобы проверить это.

– Какие же? – спросил генерал. Мне показалось, что ответ мне вряд ли понравится.

– Виктор в Нью-Йорке найдет и посетит бюро ООП. Если в штабе Моссад завоют все сирены и зажгутся все огни, то мы узнаем, что он под колпаком.

– Я думал, вы сами там можете узнавать такие вещи, – сказал генерал с более серьезным выражением лица.

– Мы можем, но мы никогда не уверены. Для нас тоже есть пределы. Если команда, идущая по нашему следу, достаточно велика, мы этого не узнаем. А этим мы не можем рисковать.

– А что, если в бюро ООП кто-то работает на Моссад? – спросил я.

– У нас там нет агента. Но даже если бы он там был, то прошло бы достаточно времени, пока он сообщил бы в посольство, чтобы ты успел уйти достаточно далеко.

– О'кей. Но я все же попытался укрепить мой аргумент. – Но что, если кто-то сразу же побежит и доложит в посольство? Тогда мне конец и раньше, чем я успею покинуть город.

– Ты не скажешь им, кто ты. Войдешь просто и представишься израильтянином, симпатизирующим палестинцам, или что-то вроде этого.

– Но как это поможет нам дальше в наших планах? Генерал сильно затянулся трубкой. Я заметил, что это была не его игра; он хотел увидеть своего друга и оценить его. Несомненно, храбрый человек, но и у него был какой-то страх тьмы.

– В будущем от Виктора потребуют выполнять экстремально опасные, сверхопасные задачи. Он будет делать это в местах, которые намного менее гостеприимны, чем Нью-Йорк. Перед тем как послать его в такие места, я хочу быть полностью уверен. Если есть проблемы с его прикрытием или если кто-то подозревает его, что он «не кошерный», то пусть мы выясним это сейчас, когда он будет в США, где Моссад не так легко действовать. Если они наблюдают за нами, то они захотят узнать, что будет следующим в наших действиях. Мы принесем им это на подносе. Если они идут по нашему следу, то они арестуют нас – тебя и меня, как только он зайдет в бюро ООП. На лбу генерала появились крупные капли пота. Эфраим продолжал: – Если это произойдет, мы, конечно, не будем вступать в контакт с Виктором. А для него это будет сигналом, что он должен исчезнуть, действительно лечь на дно. Но если этого не произойдет, то мы узнаем, что мы «чистые».