– Спасибо.

Я повесил трубку. Меня бросило в пот. Я знал, что он идет в западню. Я чувствовал необходимость позвонить ему еще раз и сказать, что это обман. Но потом я оставил эту идею.

Я поехал домой и зашел в мою комнату. На самом деле это не была моя комната, она принадлежала моему сводному брату Майку, но его сейчас здесь не было. У дворника был выходной, отец и Джиджи тоже уехали. Я сидел в комнате и смотрел на безмолвные картинки на телеэкране.

23 апреля 1986 года двенадцать человек при попытке продажи оружия Ирану были арестованы ФБР в ходе мгновенной операции.

Эта история не получила большой реакции в прессе, заглушенная американской бомбардировкой Ливии и аварией на Чернобыльской атомной электростанции в этом же месяце. Я слышал, что генерал Бар-Ам заявил о своей невиновности и предъявил документы, согласно которым он имел право на эту сделку от имени военной промышленности Израиля IMI. Официальным ответом Израиля было, что этот человек лжец и что такие документы, которые он показывает, якобы выдаются без разбора всем, кто хочет торговать оружием. Они добавили, что такой документ не разрешал ему доводить акцию до конца, а только позволял выступать в роли представителя продавца. Короче, генерала бросили в беде на расстоянии вытянутой руки. Но позиции Моссад от этого не поколебались, и свет в конце тоннеля не был виден.

У меня все же было подозрение, что это была лишь часть большого плана Эфраима и его клики. Я знал, что связь Эфраима с властями шла через Амирама Нира, советника правительства по вопросам терроризма. Во время этой грязной аферы с Аврахамом, Нир с Библией в руках, на которой автограф оставил президент Рейган, без уведомления Моссад или ЦРУ посетил Тегеран по тому делу, которое позднее назвали «ирангейтом» или аферой «Иран-контрас». Использовать генерала в качестве козла отпущения, чтобы успокоить американскую спецслужбу, было гениальной идеей. Это отвлекало внимание от тайных сделок Нира, а так как ЦРУ было единственным контактом Моссад в этом деле, это значило, что Моссад, также как и ЦРУ бродили на ощупь в потемках.

В телефонных разговорах с Беллой напряжение с ее стороны ощущалось все сильнее; она хотела наконец-то узнать, что будет дальше. Я не мог объяснить ей, что происходит, и вынужден был выдумать для нее специальную легенду. Я рассказал ей, что ищу работу и имею план, который хочу рассказать одному из друзей моего отца. Сомнительный друг был владельцем бюро путешествий в Омахе.

Я действительно говорил с этим человеком. Моей идеей было предложить людям защиту от угона самолетов. Я задумывал создать несколько команд безопасности, которые курсировали бы между большими аэропортами, сопровождая и обеспечивая безопасность полетов на опасных маршрутах. Я мог бы тренировать эти группы и разрабатывать расписание их полетов.

Это звучало здорово, но у меня было ясное подозрение, что друг отца только делает вид, что заинтересован в этой идее, лишь из уважения к моему отцу. Я не думал, что из этого что-то выйдет, но в качестве легенды для Беллы меня эта история устроила, и она могла отвлечь всех других от действительных целей моего приезда.

Но было кое-что, что я не учел, и в этом была моя ошибка. Я всегда считал, что Белла не будет распространять информацию о нас, просто потому, что она очень замкнутая женщина, которая считала, что чем меньше о нас знают, тем лучше для нас. Для нее наша маленькая семья была центром Вселенной, и было почти невозможно вытащить из нее что-то, что она не хотела сказать сама. Для моего случая это было очень хорошо. Мне нужно было подумать о том, что она тоже бежит по пугающему темному тоннелю, и тоннель становится все страшнее и темнее. По крайней мере, у меня было преимущество: я знал, в чем дело, или хотя бы думал, что знаю. Она была оторвана от меня и в то же время знала, что что-то идет не так, как надо, и что я скрываю от нее больше, чем рассказываю.

Однажды она позвонила в Омаху. Джиджи, жена моего отца, взяла трубку. Они всегда были в хороших отношениях и начали беседу. Белла, которая думала, что вся Омаха уже знает, что я оставил свою старую работу и действительно хочу найти новую, сказала что-то об этом и спросила Джиджи, как идут дела в этом направлении. Я никогда не говорил Белле, что она не должна об этом спрашивать, и что не все здесь знают правду о моей ситуации. В любом случае, обе женщины были совершенно ошарашены.

Я был в торговом центре, откуда я позвонил Эфраиму, чтобы сказать ему, что мне это надоело, и что если он не начнет действовать, то я буду делать что-то сам. Я не дозвонился до него, но он оставил сообщение для меня, что через два дня он встретится со мной в Вашингтоне. Он должен был ждать меня в гостинице несколько подальше от города, в «Холидей Инн» в г. Силвер Спринг в штате Мэриленд.

Когда я был дома, меня застал звонок Беллы. Она была в ярости, но и обеспокоена; она рассказала о своем разговоре с Джиджи и что моя тайна раскрыта. Она потребовала объяснений и начала плакать. Слабая надежда на лучшее будущее, которую я пробудил в ней, снова улетучилась. Я попытался ей объяснить и в то же время взвешивал, что делать. Я знал, что если теперь столкнусь с Джиджи, она уже не будет той прежней приятной, предупредительной хозяйкой. Мой отец, видимо, тоже гневно отреагирует, потому что я обманул его. Он думал – и я оставил его в этом убеждении – что я все еще работаю на кого-то в Израиле и жду звонка одного из моих коллег, который должен прибыть в США. Этой ситуации я охотнее всего постарался бы избежать. И много разъяснять ему я тоже не мог. Единственным утешением было сообщение, которое мне оставил Эфраим: казалось, дела действительно пришли в движение.

Я взял себя в руки: – Я не могу сейчас ничего об этом сказать. Ты должна мне просто поверить, еще раз, я прошу.

– Но как я могу? Что мне теперь делать? Если бы я смогла уснуть, пока все не кончится, чем бы это ни кончилось.

– Поверь мне, пожалуйста, все еще будет в порядке. Завтра я уезжаю и позвоню тебе, когда приеду, О'кей?

– Я знаю, что это конец, – сказала она бесконечно печальным голосом. – Я тебя больше никогда не увижу, да?

– Не говори так. О чем ты говоришь? Глубоко в душе шевельнулось чувство, что она может быть права. Вероятность того, что из дела, в которое меня втягивает Эфраим, нет выхода, очень высока. Я знал о нескольких людях, которые оказались на пути Моссад и сейчас сидят в неизвестных тюремных камерах под особым режимом – безымянные живые мертвецы. Были и другие, посчастливее, прошитые пулями и разорванные на куски спрятанной бомбой. Узнает ли тогда Белла, как я умер? Или они оставят ее в неведении, чтобы она думала, что я предпочел исчезнуть и еще живу где-то далеко.

Эта мысль была невыносима. Слезы текли по моему лицу, и я пытался контролировать свой голос. – Это не так. Мы встретимся скорее, чем ты себе представляешь. Это должно было прозвучать убеждающе, и ей действительно стало легче.

– Что ты будешь делать теперь, когда они это узнали о тебе?

– Здесь я не смогу почти ничего изменить. Я должен настроиться и как можно быстрей уехать отсюда.

Мой отец пришел как раз, когда я положил трубку. Мы немного поговорили, и я понял по его лицу, что он тоже не знает, как правильно поступить в этой ситуации. С одной стороны, он не понимал, зачем я ему врал, с другой стороны я подставил его жене.

Для нас обоих было понятно, что лучшим выходом для всех будет, если я быстро исчезну. Он подвез меня в аэропорт, как только я упаковал свои вещи. Отец сунул мне в руку тысячу долларов и сказал надтреснутым голосом, что, что бы ни случилось, он все равно останется моим отцом и любит меня. Я ответил, что тоже его люблю. Потом он остался в машине, а я вошел в терминал аэропорта.

Когда мы приземлились, в Вашингтоне шел дождь. Я был одиноким чужаком в совсем незнакомом мне городе. В аэропорту я взял такси и приехал в гостиницу «Холидей Инн» в Силвер Спринг. Из-за того, что я регистрировался в гостинице во время операции под своим настоящим именем, я чувствовал себя голым. Я был здесь, чтобы делать не самые чистые дела, и я чувствовал бы себя куда лучше, работая под псевдонимом; так легче выкрутиться, если бы стало действительно жарко.