– Что ты имеешь в виду, «поставим на карту»?

– Если бюро так некомпетентно, как мы утверждаем, то они никогда не узнают, откуда исходят удары по ним. Если они так хороши, как все верят, тогда, – он улыбнулся, – тогда они нас поймают.

– А что с репутацией страны? Не все могут различить Моссад и Израиль?

– Это верно, но мы общаемся только с разведками, а они знают разницу. В процессе нашей работы, в конце концов, мы вовсе не собираемся разрушить также и государство. Мы должны действовать очень осторожно, как бригада по сносу домов, которая в центре города сносит высотное здание. Можно развалить весь центр города, но можно сделать это профессионально. Если мы будем работать слишком грубо, то это может привести к тому, что отношения между Израилем и любой страной мира, которую Моссад облапошил, будут разорваны. А это почти все страны, с которыми у нас есть дипотношения, и еще парочка тех, с которыми мы их, возможно, установим в будущем. Наша цель – бюро и именно бюро в том виде, в каком оно есть.

Я посмотрел на него без воодушевления. Я устал. Я знал, что мне предстоит, и был рад тому, что он потрудился мне объяснить ситуацию. Я пришел в Моссад только по одной причине: защищать мою родину, не Моссад, и его боссов, а именно мою страну. И если Моссад стал угрозой для моей страны, тогда он враг. Точно по той же причине я после возвращения из Канады поступил на службу в военный флот. Я думал, что нужно защищать то, что любишь.

– И еще кое-что. Его голос звучал по-прежнему нормально, без тени эмоций, какие он показал только что. Он говорил, как сторонний наблюдатель.

– Команда «Кидон» рыщет по Нью-Йорку и ищет человека, который, как они думают, вступил в контакт с ООП.

Я заметил, как застыла моя кровь. Я замотал головой.

– Как ты сказал?

–Ты правильно услышал, – ответил он спокойным трезвым тоном.

– Ты можешь воспринимать это так спокойно, в конце концов, они прибыли сюда не за твоей задницей.

– Ну, судя по тому, как это выглядит в данный момент, то и не за твоей.

– За кем же тогда?

– Очевидно, человек из ООП, с которым ты встречался, не так умен, как ты думал, или дьявол позаботился о тебе, но, короче, он послал сообщение о тебе в Тунис, и его перехватило «Подразделение 8200».[27]

– Ты хочешь сказать, что этот парень говорил обо мне по телефону?

– Да.

– Он назвал меня?

– Это я как раз хотел рассказать тебе. Нет, он не назвал тебя, а только описал, причем не очень точно. Я думаю, команда попытается найти его и выжать из него твое лучшее описание.

– Он говорил, кто я?

– Да, они узнали, что он разговаривал с так называемым офицером израильской спецслужбы, но не уверены, что это так. Ты знаешь, что любой засранец, любой малыш, сказал бы, что он из Моссад. Я бьюсь об заклад, что половина всех израильтян, живущих в Нью-Йорке, когда-то кому-то сказала так. Это как израильский «Мэйфлауэр»: все на борту, когда он пристает к земле. Ах да, и они дали «Белый код»[28].

Он улыбнулся, а мне внезапно стало не до того. Я знал, он старается, чтобы я не придавал этому большого значения, но группа «Кидон» так быстро не сдастся. У них нет репутации проигрывающих людей.

– А что с людьми Кахане, которые наблюдают за бюро ООП? Бюро уже связывалось с ними?

– Еще нет, но ты можешь заключить пари на свой последний доллар, что они сделают это. Я не хочу нагонять на тебя страху, но и не хочу придавать тебе ложное чувство безопасности. Я действительно не думаю, что ты должен слишком ломать себе голову из-за этого. Команда «Кидон» здесь немного попоет и потанцует, а затем уедет домой. У них слишком много более важных дел, чем охота за призраком.

– Если они получат мое хорошее описание, то это не будет уже охотой за призраком. А что, если они спросят того парня Меира Кахане, которого я оставил в кабинке «пип-шоу», чтобы он там сделал лужу?

Эфраим улыбнулся. – Об этом тебе совсем не стоит беспокоиться. Он ничего не скажет.

– Почему нет? Он меня очень хорошо разглядел, и его друг тоже.

– Несмотря на это, он никому ничего не расскажет, в любом случае ничего о том, что случилось на самом деле. Когда его друг наконец-то вытащил его, то он рассказал, что на него напала целая толпа палестинцев, а посетитель бюро ООП, то есть ты, несомненно, вождь палестинцев или кто-то вроде того. Так он стал героем в своем кругу еврейских нацистов, и ему вовсе не нужно признаваться, что это все с ним сделал один человек, к тому же тот, за которым он должен был следить.

– Откуда ты это все знаешь?

– У нас и там есть наши люди. Ты же не думаешь, что мы позволяем этим чокнутым поступать, как им заблагорассудится?

Это было приятно узнать, но это меня действительно не успокоило. Напротив, чем больше я думал об этом, тем более я раздражался. – Это выглядит так, будто кто-то в бюро серьезно занимается этим делом, иначе они не послали бы группу «Кидон» в США. Это трудный ландшафт. Что у них есть в руках?

Я думаю, если бы я начал расследование, то уж нашел бы, где, черт побери, скрывается этот Виктор Островский. Я последний человек, который вылетел из бюро, и тут, в мгновение ока, в бюро ООП в Нью-Йорке выныривает кто-то, к кому вполне подходит мое описание.

– Ну да, они тоже думают, возможно, о чем-то подобном, но пока они смогут тебе что-то сделать, они должны сперва тебя найти.

– Значит, я теперь в бегах?

– Нет, но будь осторожен. Прими все меры безопасности и не впадай в эйфорию только из-за того, что ты на американской земле. Я знаю, что Муса из отдела безопасности пытается поймать тебя. По его поручению кто-то позвонил твоей жене и попросил ее, передать для тебя сообщение, чтобы ты связался с ним. Но по той или другой причине она не передала тебе это сообщение, я предполагаю.

– Нет. Я не получал такое сообщение. Возможно, она думает, что они хотят вернуть меня, но она хочет, чтоб этого не произошло. Я не знаю.

– Прежде всего, не спрашивай ее. Ее телефон прослушивается. Если ты что-то знаешь, что она тебе не рассказывала, то они заметят, что у тебя еще есть контакты, и все лопнет.

– Ты сразу узнаешь, что делает группа «Кидон», или тебя информируют позднее?

– Я держу руку на пульсе, если ты это имеешь в виду. Я получаю предварительные сведения и, конечно, предупрежу тебя, если станет жарко.

Выяснилось, что маленькая игра с англичанами не менее опасна, чем упражнение с Советами. Она даже была намного тяжелей. Мы имели дело с очень искушенной и опытной разведкой, которая поддерживала хорошие, если не сказать отличные, отношения с Моссад. То, что в Соединенном Королевстве возрастала озабоченность грязными трюками Моссад, было хорошей зацепкой. Но сначала нам нужно было в этом немного покопаться.

У меня должен был быть повод, который привел меня к ним, и я должен был суметь доказать, что я был агентом Моссад. Эфраим дал мне разные документы, которые я смог бы использовать для убеждения их в том, что я тот, за кого себя выдаю. Одним из них была фотокопия британского паспорта, который я год назад использовал при проведении одной операции в Европе. Эфраим дал ее мне вместе со служебным отчетом о подробностях акции.

Я должен был также использовать свой контакт с британским представителем на Ближнем Востоке, который был ответственен за военные захоронения уже исчезнувшей Британской Империи в этой части мира. В бюро думали, что он работает на британскую секретную разведывательную службу и собирает данные о тактических свойствах местности. Под легендой канадского кинорежиссера я вступил с ним в контакт во время одной акции и попытался выудить из него информацию. Эфраим был уверен, что если этот человек действительно работал на разведку, то он отметил этот факт в своих отчетах и мог бы меня идентифицировать.

Мы решили, что у меня есть две причины для прихода к англичанам: одна – деньги, другая – месть. Я должен был также выказать беспокойство из-за того, что действия Моссад в Великобритании могут привести к волне антисемитизма, если дела выйдут из-под контроля, и всплывет британская версия дела Полларда, что приведет к обвинению всех британских евреев как тайных пособников Моссад. Подобный результат, несомненно, привел бы к возрождению старой истории с «Протоколами сионских мудрецов»[29].