Артем был их любимчиком. С рождением второго ребенка, первенца отодвинули на задний план. Он превратился в никем не замечаемое пустое место с именем «Не-мешай» и погонялом «Иди-к-себе-в-комнату». Алексей жутко ревновал, его бесило, что какой-то красный сморщенный и вечно орущий комок, закутанный в пеленки, стал для родителей дороже него. Он подходил и долго смотрел в эти ярко-синие глаза и представлял, как выковыривает их ножницами. Но затем все поменялось. В избавлении от излишней родительской опеки оказались и положительные стороны, – теперь он мог часами пропадать на улице, допоздна торчать у друзей или отираться по подъездам, – до него предкам не было никакого дела. Вдобавок к этому небывалая родительская любовь к младшему брату в каком-то виде, постепенно, передалась и Алексею. Со временем Артем стал казаться ему забавным, и он привык заботиться о нем и опекать его.

Но с того дня, как мелкий чуть не угодил в полынью, между братьями начала расти стена. Младший по привычке все еще тянулся к старшему, но Алексей решивший, что для него важнее статус в небольшой группе дворовых разгильдяев, всячески одергивал его и ставил на место. С течением времени они бы отдалились друг от друга, превратившись в чужих людей. Но этого не произошло. Мы никогда не знаем, какие виды на нас у провидения, мы думаем, что за углом нас поджидает грабитель, а встречаем любовь всей своей жизни. Или наоборот. Знал бы, где упаду, соломку б подстелил. Но мы не знаем. Как не знал и Алексей. Не знал, что жизнь его брата оборвется всего через несколько месяцев, теплым июньским вечером, а его жизнь за какой-то год рассыплется, обратившись в труху.

Осенью, ближе к зиме (он не мог вспомнить не месяц ни дату, помнил только, что уже пару раз выпадал мокрый снег, и с утра трава на газонах была присыпана мокрой, быстро тающей, крупой), у матери случился нервный срыв.

Она встала раньше обычного и гремела посудой на кухне. Затем, когда рассвело, заглянув в комнату, которую Алексей еще недавно делил с братом, мать произнесла:

– Леша, Артем завтрак готов!

Когда он вошел на кухню, то увидел, что на столе стоят четыре тарелки и любимый бокал Артема – желтый, из коллекции "Липтон" – из которого он по утрам делал вид, что пьет свой "Несквик", но, когда родители отворачивались, просил Алексея плеснуть ему кофе из большого кофемейкера.

Мать обернулась к нему – сама приветливость и лучезарность.

– А где твой брат? Ну-ка бегом подымай этого засоню. Оказывается, у нас в холодильнике была сгущенка. Я напекла блинчиков.

– Ма, – он ошарашено посмотрел на нее, а затем оглядел кухню. Вокруг царил полный бардак, яичная скорлупа вперемешку с мукой покрывала столешницу, мойка была завалена грязной посудой.

– Ну, – мать деловито выкладывала на тарелки подгоревшую напоминавшую подошву яичницу. – Мне что два раза тебя просить?

– Мама, но Артема нет.

– В смысле? Что ты выдумываешь? Тебе просто лень пойти разбудить брата. Ну, так и скажи: мама я ленивый и никчемный, мне плевать на тебя, на то, что ты все утро провела на кухне, иди мамочка и буди моего брата сама.

– Но…

– Хорошо, Алексей. Я пойду и сделаю это. Надеюсь, тебе станет стыдно.

Она отодвинула его в сторону и вышла из кухни, размахивая металлической лопаткой, которой только что накладывала яичницу с помидорами. Капли томатного сока, оставшегося на лопатке, разлетались по сторонам, как капли густой венозной крови. Алексей сжался в ужасном предчувствии.

Где отец? Почему он все еще спит?

Он прокрался вслед за матерью, боясь, что та обернется и (Что? Что она может сделать, дурачок? Она ведь твоя мама!) заметив его, расстроится и разозлится на него еще больше.

Из холла она открыла левую дверь, – дверь спальни сыновей, – а Алексей проскользнул в правую.

В спальне родителей царил полумрак. На большой двуспальной кровати лежал отец.

– Пап, – произнес мальчик, подойдя ближе. – Что с нашей мамой? Пап?

Мужчина не ответил, и Алексей сделал еще один робкий шаг в его сторону. Занавеску на окне всколыхнуло ветром, и в комнату проник дневной свет.

От вида отца Алексею стало еще больше не по себе. Почему он уткнулся в подушку, а его рука так неудобно выгнута? И почему он не храпит? Он всегда храпел

Где-то на другом краю Вселенной закричала мать. Крик перешел в звериный полный ярости рык.

– Папа, – Алексей дотронулся до его плеча и тут же отдернул руку. Пальцы словно обожгло. Плечо отца было ледяным.

В следующий момент в спальню подобно фурии ворвалась мать. Дверь с грохотом ударилась в стену. На туалетном столике звякнуло зеркало.

Она схватила Алексея за плечи и развернула лицом к себе.

– Что ты сделал с братом? Где твой брат! – закричала на него мать. – Ты, маленький говнюк!

Размахнувшись, она закатила ему пощечину. Голова мальчика дернулась и из глаз брызнули слезы.

– Ма… я не…

– Убийца! Малолетний убийца! Верни мне сына! – она впилась в его лицо длинными острыми ногтями.

Он открыл глаза, и воспоминания рассыпались. Образ обезумевшей матери растаял.

Под правым глазом заныл небольшой бледный шрам, оставшийся ему на память о ней и том утре. Рука, сжимавшая пачку, заметно подрагивала. Алексей испугано затолкал ее в карман, подальше от глаз. Курить расхотелось.

После того случая мать отправили в "Сосновый Бор" психлечебницу на окраине города. Ее заперли в корпусе для убийц в одиночной палате. Отец выжил. Она нанесла ему несколько ударов кухонным ножом пока тот спал. Он перенес несколько операций и месяц провел в реанимации. Но когда его выписали первое что сделал – поехал к ней. Алексей был с ним и видел, как они сели друг на против друга – мать с нечесаными волосами, мешками под глазами на осунувшемся лице, с острыми плечами, выпирающими из-под халата, и отец – бледный, небритый, придерживающий себя за бок, из которого торчала трубка с сочащейся из нее тошнотворной жижей.

– Ты как? – спросил отец.

– Нормально, – ответила мать.

– Хорошо.

Больше он ее не навещал вплоть до того момента, спустя пару лет, когда пришло известие о ее смерти от апноэ.

Слишком простая смерть, подумал тогда Алексей, слишком легкая, в отличии от смерти мелкого, но и эта смерть на его совести.

Солнце медленно склонилось к закату и не по-июньски жаркий день, превратился в теплый вечер. Они шли по лугу, заросшему густой высокой травой, в сторону двух небольших и безымянных озер. Над цветами как маленькие бомбардировщики с гудением летали майские жуки.

Артем постоянно отставал и тянулся к его руке, но Алексей не хотел тащить его.

"Балласт", – думал он, – "этот мелкий просто какой-то балласт. Камень у меня на шее. Мне уже одному никуда не пойти. Повсюду приходится таскаться с ним".

Контейнер с бутербродами и банка пива, которую он утащил (надеясь, что это останется незамеченным) из родительского холодильника, в рюкзаке «Кечуа» небрежно переброшенного через плечо во время спуска по крутому обрывистому берегу больно били точно между лопаток.

Озера очаровали. Идеально ровная и гладкая поверхность воды отражала окружавшие их склоны и заросшие ивами крутые берега. Изредка из глубины, как будто из зазеркалья или параллельного мира выпрыгивала рыбешка и тут же уходила обратно под воду, оставляя после себя короткое эхо и расходящиеся круги.

Ходили слухи, что озера каким-то образом через систему карстовых разломов и подземных течений связаны с протекающей в паре километров южнее рекой. Когда Алексею было столько же сколько сейчас Артему, он слышал историю про пьяного мужика, который полез купаться в одно из озер и на глазах изумленных друзей исчез, беззвучно уйдя под воду. Рассказывали, что спустя несколько дней его труп нашли в Романове, небольшом городке ниже по течению.

Артем, стянув с себя футболку и шорты с воплем помчался вниз и упал в воду, распугав мальков и водомерок.