Никто не знает, подвергались ли царские дочери в заключении сексуальным надругательствам. В монархистских кругах позже распространялись слухи о том, как привязанные к стульям девушки становились жертвами группового насилия. Хотя такие слухи могли быть преувеличенными, угроза насилия всегда существовала. Когда в апреле 1918 года большевики внезапно перевели царя, царицу и их третью дочь, великую княжну Марию, из Тобольска в более уединенную тюрьму в Екатеринбурге, они оставили Ольгу, Татьяну и Анастасию с больным цесаревичем Алексеем в губернаторском доме. Девушкам запретили запираться на ночь в своих комнатах. Алексей и его воспитатели, можно надеяться, служили, пусть и слабой, защитой от злобной похотливости солдат. Великая княжна Ольга говорила от имени всех своих сестер, когда писала в тайно переданном осторожном письме подруге: «Ты должна знать, дорогая, как это всё ужасно». Ольга написала эти слова за три недели до события, получившего название «сошествия во ад».

Когда великие княжны с братом прибыли наконец, 23 мая, в Екатеринбург (цесаревич к тому времени достаточно окреп для переезда), их тут же разлучили с остатками окружения и поместили в Ипатьевский дом, «Дом особого назначения», как называли его большевики, где их ожидали родители, сестра Мария, врач царской семьи Евгений Сергеевич Боткин и прислуга. В тот день шел проливной дождь, и жители Екатеринбурга в последний раз увидели царских дочерей, тащивших по грязным улицам свои пожитки в тюрьму. Люди из их окружения, кому посчастливилось избежать заключения и казни, оставались в городе еще несколько недель, надеясь помочь тем, кому они служили. Но они никогда их больше не увидели. Никто их больше никогда не увидел.

О двухмесячном пребывании царской семьи в Ипатьевском доме известно очень мало. Окна были забелены, а позже были возведены высокие частоколы, чтобы скрыть из вида самых главных большевистских пленников. Известно, что семья помещалась в двух комнатах. В одной спали на полу на матрасах четыре великих княжны, в другой жили Николай и Александра с сыном. Известно, что каждый день их выводили на прогулку во внутренний двор и что питались они, вместе с их тюремщиками, супом с черным хлебом. Известно, что когда Анастасия «попросила пару новых туфель из хранившихся на чердаке вещей, ей сказали, что и старых ей хватит до конца жизни». Известно, что сундуки великих княжон были обысканы и вещи украдены, что единственную уборную, где им запрещалось закрывать дверь, они посещали под караулом (на стене впоследствии нашли надпись: «Пожалуйста, оставляйте сиденье в чистоте») и что в таких условиях девушки читали Толстого и Тургенева. В начале июля, когда Белая армия приближалась к Екатеринбургу с востока, внутреннюю охрану Ипатьевского дома заменили иностранцами, которых обычно называют «латышами». Наконец, 14 июля была отслужена последняя обедня. Впоследствии служивший ее священник свидетельствовал, что царская семья, нарушив порядок службы, опустилась на колени во время заупокойной молитвы. А в конце одна из великих княжон успела шепнуть священнику «спасибо».

«Что-то там с ними случилось», – подумал последний духовник Романовых. Он не знал, что именно, как не знал этого и никто другой. Рудольф Лахер, австриец, состоявший при Юровском, последнем коменданте Ипатьевского дома, видел царскую семью в ночь, когда они исчезли с лица земли. Когда они спускались по лестнице, вспоминал он, девушки плакали. Полчаса спустя раздались выстрелы.

«Они знали, что умрут, – с горечью заметила спустя многие годы сестра царя Ольга Александровна. – Я в этом уверена». Очевидно, она была права. После отступления большевиков из Екатеринбурга среди вещей Анастасии было найдено сочинение, которое она начала писать для своего преподавателя английского языка. Тема сочинения – стихотворение Браунглига «Эвелина», чья фамилия звучит в данном случае печально – «Хоуп» (надежда). Взаперти, отрезанная от мира в шестнадцать лет, великая княжна оставила краткое содержание стихотворения.

«Девушка по имени Эвелина только что умерла. Она лежала в гробу, очень красивая. Все ее вещи остались на своих местах, ничто не изменилось, даже сорванный ею цветок стоял в стакане, но уже начинал вянуть. Когда она умерла, ей было шестнадцать лет. Один человек, который никогда ее не видел, но хорошо ее знал, любил ее. Он не мог рассказать ей о своей любви, а теперь она была мертва. Но он все-таки думал, что когда он и она встретятся в будущей жизни, когда бы это ни случилось, то…»

То… что?

«Прощай, – писала Анастасия подруге зимой 1917 года. – Не забывай меня».

Утверждается, что она погибла в подвале Ипатьевского дома в ночь на 17 июля 1918 года в разгар красного террора. Следователи из Белой армии пришли к заключению, что вся царская семья и четверо оставшихся при них (доктор Боткин, горничная, повар и лакей) были застрелены, закопаны и забиты их тюремщиками по приказу, якобы поступившему от Ленина, чтобы помешать освобождению их белыми. В соответствии с официальным отчетом, впервые опубликованным монархистами в Париже в 1924 году, трупы были вывезены в лес, разрублены, залиты бензином и серной кислотой и сожжены. А затем их прах бросили в заброшенную шахту. Следователь Николай Соколов категорически заявил, что ни один из членов царской семьи не мог спастись из этой кровавой бойни.

В отчете Соколова было особо упомянуто, что Анастасия уцелела после первого залпа и ее прикончили штыками и прикладами. Помощник Соколова пишет: «Когда дым немного рассеялся и убийцы начали осматривать тела, они обнаружили, что великая княжна Анастасия жива и невредима. Она упала в обморок, когда началась стрельба, и таким образом пули не попали в нее. Когда убийцы дотронулись до нее, она пришла в себя, увидев вокруг лужи крови и трупы родных, закричала. Ее убили». Племянник императрицы Александры Федоровны лорд Маунтбэттен выразился еще более четко. «Моя кузина Анастасия, – заявил он, – лежа на полу, получила восемнадцать штыковых ударов». А биограф сестры царя пишет: «Восемнадцать следов от штыковых ударов остались на том месте, где обезумевшая от ужаса юная девушка корчилась в предсмертных судорогах». Так заканчивает рассказ о великой княжне Анастасии официальная история. Она погибла, по словам одного преданного монархиста, «хрупкая и прелестная, как распускающийся цветок, в блаженной невинности детства и предвкушении прекрасной юности».

Образ екатеринбургского подвала навис гробовым покровом над королевскими домами Европы, когда один за другим рухнули троны Австро-Венгрии, Пруссии, Саксонии, Гессена и многие другие, и иностранной родне Анастасии нужно было задуматься над смыслом и уроком ее трагической кончины. «Нам сообщили, что это произошло, – говорил ее кузен лорд Маунтбэттен в момент откровенности, – во всяком случае, мы этого ожидали, у нас не было оснований в этом сомневаться; доказательств могло и не быть, но в то время никто и не нуждался в них. Во что еще могли мы верить, как не в самое худшее, что история и подтвердила? Какая могла быть альтернатива?»

Позже неизвестная всегда настаивала, что «сломила» ее именно психиатрическая клиника – не потеря семьи и родины и даже не покушение на нее, но эти два года, которые она провела в Дальдорфе в обществе десятка неопрятных, бормочущих, плевавшихся сумасшедших. До этого, по ее словам, она была «другим человеком». Она знала, что ей нужно. По прибытии в Берлин, надеясь найти сестру своей матери, она направилась прямо к резиденции прусских королей. Только в последний момент она сообразила, что там может не найтись никого, кто бы ее знал, и что нельзя просто постучать в дверь и назвать себя. Впоследствии она пыталась объяснить, что никогда в жизни не бывала нигде без сопровождения. «Можете вы понять, – спрашивала она, – что значит вдруг осознать, что всё потеряно и ты одна на свете? Можете вы понять, почему я сделала то, что сделала?» Она остановилась на полуслове. «Я не понимала, что я делала».