Я с недоумением посмотрел на командарма: о какой привилегии идет речь?

— Один корпус начнет наступление на сутки раньше других, — пояснил генерал Оленин. — Мы тут посоветовались и решили: почин сделает пятнадцатый корпус.

Поблагодарив члена Военного совета за доверие, я попросил у командарма разрешения вернуться в корпус.

— Вернетесь, когда с нами пообедаете, — сказал Черняховский. — Требовательность и гостеприимство — вещи разные, но не исключающие друг друга. Прошу к столу.

За столом — совсем иная обстановка. О предстоящем наступлении — ни слова. Непринужденно беседуем, вспоминаем курьезные случаи.

— Очередь за вами, — обращается ко мне Иван Данилович.

Заручившись обещанием Черняховского, что виновники не будут наказаны, я решил рассказать, как в районе Малина происходила смена моего командного пункта.

Собеседники знали, что немецкие танки рвались к Малину и что преградившая им дорогу 148-я дивизия генерала Мищенко была усилена танковой бригадой подполковника Душака из корпуса кантемировцев. Оперативная группа штаба корпуса находилась в то время в лесничестве, километрах в трех юго-восточнее Малина.

Ночь выдалась облачной, и тучи, нависшие над лесом, еще больше сгущали темноту. Солдаты из роты охраны настороженно прислушивались к каждому шороху. И вдруг невдалеке над лесом взвилась зеленая ракета. Кто нас демаскирует? Не диверсант ли? Поиски не дали результатов, и это еще больше встревожило людей. Прошло полчаса, мерцающий свет зеленой ракеты опять озарил лес. На сей раз ракетчика поймали. Приводят ко мне молоденького лейтенанта в форме танкиста Советской Армии. Он смущен, растерян, однако страха в глазах не видно.

— Кто вы? Зачем пускали ракеты?

Молчит, будто онемел. Возиться с задержанным некогда, и я предупредил, что его ждет суровая кара. Тут «ракетчик» и заговорил. По словам выходило, что он является адъютантом командира танковой бригады подполковника Душака. И действительно лейтенант точно указал, где сейчас находится его командир, назвал фамилию комдива 148-й, который якобы недавно пришел к Душаку. Из дальнейшего я понял, что генералу Мищенко и подполковнику Душаку не терпится занять дом лесника под свой командный пункт, но они не знают — ушли ли мы оттуда. Вот и послали в разведку лейтенанта: «Если командир корпуса там — пускай зеленую ракету, а как уйдет — красную». Он и пускал.

— Ну и умники! — не выдержал Оленин. — Чем же все кончилось?

— А кончилось тем, что я позвонил Мищенко и предложил обменяться командными пунктами. «И поскольку, — говорю, — вам не терпится, я сейчас выстрелю красной ракетой». Он, конечно, смутился ужасно. А потом трубку взял Душак. Тоже кается, всю вину берет на себя…

— Будем считать, что вину они искупили, — резюмировал командарм. — Ведь танки противника к Малину не прорвались.

Гитлеровцы празднуют рождество.

25 декабря нам стало известно, что на участке 68-й немецкой пехотной дивизии некоторые подразделения уводят с передовой на праздничный обед, после чего солдаты возвращаются в траншеи.

В тот же вечер доложил командарму о готовности корпуса. Три наши стрелковые дивизии — 322-я полковника П. Н. Лащенко, 336-я полковника М. А. Игначева и 161-я генерал-майора П. В. Тертышного уже заняли исходные позиции для атаки. Прошу разрешения начать атаку после короткого артналета на передний край противника не с утра, а в полдень. Докладываю командарму и члену Военного совета о причине, побудившей принять такое решение. И получаю «добро».

Как и на Курской дуге, сигнал для атаки — команда «Буря».

Раздалась команда, и над передним краем взлетели серии зеленых ракет. Корпус начал атаку.

В первой траншее немцев оказались только дежурные пулеметы, во второй — дежурные подразделения. Ослабленные передовые подразделения противника были не в силах остановить наше стремительное наступление, и уже через час я присутствовал на допросе офицера штаба 196-го немецкого пехотного полка.

Расстояние, которое гитлеровцы силами четырех танковых дивизий преодолели за двадцать дней, мы прошли в три дня. Накануне Нового года два корпуса — танковый генерал-лейтенанта П. П. Полубоярова и наш стрелковый — перерезали шоссе Житомир — Новоград-Волынский в районе села Березовка и начали наносить удар в направлении Высокой Печи в обход житомирской группировки противника.

Приказом Верховного Главнокомандующего двум дивизиям 15-го стрелкового корпуса была объявлена благодарность за умелые действия в составе 1-го Украинского фронта. Дивизиям Лащенко и Игначева присвоено наименование Житомирских.

К исходу 6 января наши передовые части вышли на берег реки Случь.

Задали нам немцы загадку.

Сначала никакой загадки не было. На участке, где наступала 322-я дивизия полковника Лащенко, в районе села Кохановка, разведчики пленили фельдфебеля и шесть солдат из 96-й пехотной дивизии гитлеровцев. Докладываю об этом Черняховскому и слышу в ответ:

— Врут ваши разведчики.

— Я хорошо знаю разведчиков полковника Лащенко. Народ аккуратный…

— Тогда вы сами что-то напутали.

И тут же последовало разъяснение, поколебавшее мою уверенность:

— 96-я дивизия немцев? Откуда вы ее взяли? Не только перед вами — во всей полосе 1-го Украинского фронта нет такой дивизии. Найдите разведчиков и накажите.

Вот так дела! Невольно вспомнил рассказанный Черняховскому курьез со сменой командного пункта под Малином. Теперь, выходит, сам попал в неловкое положение. Вызываю по телефону Лащенко. Он подтверждает сведения разведчиков. Надо самому допросить пленных, иначе не разберусь.

Поехал к Лащенко. Пленный фельдфебель подробно рассказывает, где и когда их дивизию сняли с рубежа обороны, отвели в тыл, погрузили в эшелоны. Чертит на карте маршрут: Псков, Вильнюс, Варшава, Брест, Шепетовка. Тыловые части дивизии еще сейчас выгружаются в Шепетовке.

Снова звоню Черняховскому.

— А знаете, Иван Ильич, — слышу в трубке веселый голос командарма, — откуда разведчики Лащенко раздобыли пленных? Аж с Волховского фронта! Я навел справку. 96-я дивизия немцев находится там. Ну зачем вам понадобился такой глубокий поиск? Да и неудобно вторгаться в чужие владения.

Теперь и мне можно ответить шуткой:

— Вторгаться в чужие владения, безусловно, неудобно… Не знаю, каким ветром занесло сюда эту дивизию. Но мчалась она к нам на всех парах.

Я называю даты, точный маршрут следования дивизии, день ее прибытия и улавливаю в трубке тяжелый вздох:

— Вот как?.. М-да…

Что было потом, я узнал уже из рассказа Тер-Гаспаряна. Командарм, оказывается, связался с фронтом, оттуда позвонили в Генштаб, и Волховский фронт получил приказ провести разведку боем на участке, где у него обозначена 96-я пехотная. Тут и выяснилось: участок обороняет другая часть.

— Бывает, — сказал мне Тер-Гаспарян. — Чего только не бывает на войне!..

Новая пехотная дивизия гитлеровцев нас особенно не тревожила. Куда больше беспокойства причиняла их 7-я танковая дивизия, которая внезапно атаковала левый фланг корпуса, клином врезалась в боевые порядки дивизии Игначева.

Вместе с Полубояровым разработали план уничтожения прорвавшихся немецких танков. Наше решение должен утвердить командарм. Звоню в штаб армии. Трубку снял представитель Ставки Маршал Советского Союза Г. К. Жуков:

— Что у вас творится? С одной дивизией не можете справиться!

— Готовимся к ночной контратаке.

— Почему — к ночной?

— В данном случае считаем ее целесообразной.

Трубку берет Черняховский, уточняет несколько вопросов и тут же дает согласие на ночную контратаку.

Танкисты Полубоярова и наши пехотинцы нанесли удар под самое основание клина немецкой танковой дивизии, отрезав ее главные силы. Пытаясь пробиться к своим частям, вражеские танки свернули в сторону торфяной речки и на подходе к ней глубоко завязли. Пятнадцать немецких танков стали, по сути дела, мишенями для артиллерии соседнего 30-го корпуса и были расстреляны.