Гнев, который я готовился излить на Шута при встрече, рассыпался в прах. Гнев казался теперь затеей бессмысленной, надо было только выслушать этого страшного господина.

— Ясно. Хорошо, — сказал я, когда ко мне вернулась способность говорить. — Больше не будет вопросов. А впрочем, вопрос будет, но лишь один: зачем вы позвали меня?

— Другого я от вас и не ждал, господин Переяславский, — сразу же откликнулся Шут у противоположной стены. — Вы мне даже нравитесь, извольте знать, хотя я не совсем доволен тем, как продвигаются поиски госпожи Кожевиной. Медленно, сударь, очень и очень медленно…

«Обо всём он знает», — в моей груди оборвалась ещё одна струна.

— Думаю, вам прекрасно известно, как я стараюсь, — скромно пошутил я.

— О, конечно известно! Такого самоотверженного сыщика, как вы, надо поискать. Однако же, при всех ваших талантах, на вашем пути встречаются преграды, которые без посторонней помощи вам не преодолеть. Я хочу вам помочь.

— Из ваших уст звучит не очень обнадеживающе. Уж простите.

Шут расхохотался.

— Увы, увы, горе мне, господин Переяславский. Вы зрите в корень. Эта помощь не бескорыстная.

— Что же я должен отдать взамен?

— А что вы готовы отдать?

— Сначала позвольте узнать, что вам нужно, — ответил я.

— О, да, я не промахнулся! — воскликнул Шут. — Вы будете блистать на Балу. Ваша находчивость и остроумие бесподобно.

— Захвалили…

— Говорю сущую правду.

— Вы умеете?

— Иногда.

— Ба! День открытий.

— Обожаю словесные перепалки с достойным оппонентом, однако нынче их надо отложить в сторону — дела. Так знайте: моя помощь не бескорыстна, но вам не нужно считать себя должником и чем-то отплачивать. Поверьте, всё само собой будет отплачено. Я много размышлял над своим прошлым, которое каким-то образом связано с вашим будущим. В этом хитросплетении трудно разобраться, но кое-что я разгадал, и теперь мне нужно, чтобы будущее наступило быстрее. По этой причине я помогаю вам. Вы должны найти госпожу Кожевину, потому что за ней по пятам следует тайна, сокрытая от меня до времени, потому что после вашей встречи обязательно что-то произойдёт. За этой встречей что-то следует, но пелена… пелена…

Последние слова Шута закончились стоном злобы и отчаяния.

— Я не вижу, — проскрипел он и тут же оправился. — Впрочем, это мои личные заботы. Пусть они обойдут вас стороной, господин Переяславский, у вас полно своих.

Знаете, ведь мы встретились в этом месте не случайно. Мой слуга привёл вас сюда по той простой причине, что — только не сильно удивляйтесь! — именно здесь находилась обитель старца. Та самая обитель, которую вы ищите. Как вам моя скромная помощь? Вы находите её уместной и целесообразной?

— Ещё бы! — вскричал я, пригвождённый к месту.

— Мои расчёты оказались верными. На сим я хочу откланяться, но вижу необходимым также предупредить об опасности. За моей спиной дверь, которую нужно взломать: силой или заклинанием. За дверью вас ждёт, если я не ошибаюсь, старый-старый неприятный субъект. Не берусь сказать, живой он или мёртвый, но у него есть плохая привычка убивать всякого, кто пытается найти ключ. Ах, да, ещё одни любопытный факт: ключ у субъекта внутри.

— Внутри? — прохрипел я ошеломлённо.

— Проблема тут небольшая: пока он будет искать отрубленную вами голову, вам следует вскрыть ему живот. Перебрав внутренности, вы отыщите ключ.

— Ключ от чего?

— Разумеется, от… впрочем, это другой акт вашей пьесы. Позвольте опустить занавес, пожелать вам удачи и откланяться. Меч вы найдёте на полу этой комнаты. Уверен, вам он пригодится.

Я лишь успел открыть рот, как услышал шум, похожий на внезапный порыв ветра. Лицо обдало горячей волной, потолок надо мной затрещал, а потом всё стихло. Я остался один в пустой тёмной комнате.

С минуту я стоял, слушая мерный стук сердца и собственное дыхание. Надо было что-то делать. В соседней комнате, если верить Шуту, находится то, что я ищу. А почему бы ему не поверить? Если бы он хотел меня прикончить, он бы сделал это ещё в том странном доме в столице. Вероятно, Шут что-то выжидает, а значит, пока беспокоится не о чем. Почти не о чем.

Щёлкнув пальцами, я зажёг на руке холодное пламя, которое осветило высокую мрачную комнату с чёрными каменными стенами. С земляного пола я поднял меч и двинулся к стене, у которой прохаживался Шут. В ней действительно была дверь, наискось забитая полусгнившими досками. Оторвать их не составило труда. С самой дверью я возился до тех пор, пока не ударил по ней ногой: тогда она вывалилась в соседнюю комнату, превратившись в груду щепок.

На меня сразу повеяло тяжёлой затхлостью и мерзкой сладковатой гнилью. Я сунул руку во тьму, и тьма убежала в углы. Я бросил невнимательный взгляд и сделал шаг. Под ногами захрустели щепки. Комната была пуста. Под стенами грудами лежали давным-давно рухнувшие полки, кое-где виднелись корешки, обложки и коричневые листы погибших книг. Неподалёку валялась столешница, что-то похожее на кубки, подсвечники. Всё разрушилось под гнётом столетий.

Я не шёл дальше, потому что в груди росло предчувствие чего-то страшного. Это предчувствие сковало меня до такой степени, что дышать стало тяжело, а пламя на руке почти потухло. Тьма, которую я потревожил визитом, возвращалась из закоулков и расселин, клубясь, сердясь и хмурясь.

А потом я услышал тихий продолжительный стон. Это был стон, который мог родиться только в груди мертвеца, стон, похожий на скрип и на плач одновременно.

На меня словно выплеснули ведро ледяной воды. Я задрожал, так что зубы застучали, и сразу потекли по спине струйки холодного пота. А ужасный звук тянулся и тянулся, казалось, ему не будет конца. Я чувствовал, что ещё секунда, и я закричу, брошу меч, потушу пламя и закрою уши, лишь бы не слышать этого мёртвого стона.

Наконец, существо затихло. Я смог перевести дыхание, в голове родилась одна-единственная мысль: бежать! Я хотел повернуться, но тут на моих глазах куча у стены зашевелилась, щепки поползли на пол, освобождая нечто. Теперь, даже если бы я приложил все усилия, если бы собрал всю волю, я бы всё равно не смог убежать. Я стоял на месте и смотрел. В ту минуту для меня ничего не существовало, кроме руки цвета гноя, появившейся из-под груды обломков. По этой руке бежали туда-сюда насекомые, какие-то каракатицы; они боялись огня и прятались внутри гниющей плоти. Потом я увидел лысый череп, спину, в которую вросли щепки, и ноги. Существо поднялось на четвереньки, потом медленно, минута за минутой, цеплялось за выступы каменной стены, пока не выпрямилось. Теперь оно стало выше меня. Оно дышало со свистом, потому что часть воздуха вырывалась через дыры в разорванной груди. Из этих дыр сочилась коричневая слизь. Существо, будучи когда-то давно мужчиной, судя по ошмёткам плоти между ног, втянуло воздух через сгнившие ноздри и повернуло голову в мою сторону.

Я пошатнулся не то от ужаса, не то от тяжести, возникшей в груди. Взгляд пустых глазниц был страшным до исступления. Я смотрел в провалы под покатым лбом, готовый лишиться рассудка. Я был близок к агонии, но какая-то живая сила помогала стоять на ногах, поддерживать пламя на левой руке, а правой — сжимать от пота выскальзывающую рукоять меча.

«Он слеп, это хорошо», — решил я, чуть приободрившись.

Но я поторопился, потому что существо вдруг открыло рот, причём нижняя челюсть опустилась так низко, как не смог бы опустить лучший фокусник Ранийской империи, запустило в рот пальцы и, дёрнувшись, отрыгнуло на ладонь вместе со слизью два желтоватых шарика, которые оно вдавило себе в глазницы. Последовавший за этим хрип, вероятно, означал ликование. Но не для меня.

Меня вырвало. Жгучая рвота потекла из носа по подбородку, на глазах выступили слезы. Я пошатнулся и упал на колени. Меч глухо звякнул о щепки и выскочил из ладони. Пламя почти погасло, и в наступающей тьме я услышал тяжёлые скорые шаги и треск ломающихся под ступнями вещей. Я бросился назад, в комнату, в которой я беседовал с Шутом, но мертвец так цепко ухватил меня за плечо, что я под собственным весом развернулся и, вырвавшись, упал на бок.