— Верю вам, Авдотья Парамоновна, верю как самому себе, — отвечал я тоже довольно сердечным тоном. — Если желаете, пойдёмте со мною вместе, чтобы ваши глаза видели, как ниспровергает клеветников слово правды.

— Да, батюшка, я с вами.

— Тогда одевайтесь. Медлить не будем. Камень позволяете с собой взять?

— Берите, берите. Можете его всегда при себе держать, если мы сегодня Оленьку не отыщем.

Не мог я не улыбнуться, услышав эти наивные слова. На поиски людей уходят месяцы, а порой годы. Я поспешил разрушить идиллию, чтобы она не захватила весь разум и воображение женщины и не обратилась в привычку, от которой избавиться потом гораздо сложнее, нежели от курения сигар: удаление счастливой, но глупой мысли, ни на чём не основанной веры, пустившей в человеческом сознании глубокие корни, приносит невыносимую боль. Но я тут же раскаялся, что поспешил: Кожевина замахала руками, из глаз её брызнули слёзы.

— Месяцы? — судорожно переспросила она. — Годы? Но ведь я не перенесу… Олечка не…

— Поверьте, Авдотья Парамоновна, я приложу все усилия, чтобы сократить время вашего трагического расставания. Доверьтесь мне и моему опыту, и не смотрите, что я молод. Вы полагаете, что я недостаточно знаком с сыскным делом, а меж тем, есть устоявшиеся приёмы, очень эффективные при поиске людей. Моя молодость не должна вводить вас в заблуждение. Слабая вера в мои способности и знания — это не очень хорошая благодарность за мои труды!

Я сознательно повторялся, чтобы Кожевина отбросила мою фразу о месяцах и годах и занялась своей виной за недоверие ко мне.

— Нет, я не сомневаюсь… я верю… вы сыщик опытный.

— Тогда вперёд! Одевайтесь. Вы покажете мне, кто живёт ближе всего к тому месту, где пропала Ольга Павловна, и кто мог видеть её в тот злой вечер.

Вот уж не ведаю, в глубокую ли бездну ниспровергались клеветники, стыдились ли они того, что обсуждали между собой длинными вечерами, плюя семечки на глиняные полы, но кто-то опускал глаза и прятал руки в карманы с засаленными отворотами, кто-то наоборот глядел с удивлением и замешательством на меня и с ещё большим удивлением и с большим замешательством на стоящую рядом Авдотью Парамоновну, на чьих щеках тлели угольки тихой ярости победителя и суровое знание справедливости рока. Впрочем, меня более беспокоило не внутреннее страдальческое ликование вдовы, оправдывающей потерявшуюся дочь, а то, что и короткие отрывистые фразы одних жителей деревни Савкиной, и длинные витиеватые речи других, и скупые жесты третьих, в сущности, дали итог один: никто ничего не видел и точными сведениями похвастаться не может, но все без исключения слышали множество толков и пересудов, эхо которых ещё звучало на улицах и в домах деревни.

— Не кажется ли вам, любезная Авдотья Парамоновна, что из этих опросов толку не будет и что надобно идти к Бергу?

— Как хотите, но к Бергу я не пойду, — конфузливо заметила женщина.

— Отчего же?

— Он жид!

— И что же?! — воскликнул я, невольно улыбнувшись.

— Ей-богу, поделать с собой ничего не могу: у меня от ихних, то бишь жидовских рож, прям эта — как её? — мигрень начинается!

— Шутить изволите, дражайшая Авдотья Парамоновна! — засмеялся я. — Впрочем, с вашего позволения я сам зайду к ювелиру, вы только будьте любезны сообщить мне, где он проживает.

— До шуток ли мне, Николай Иванович?! Как есть говорю: не выношу я их, жидов этих! А живёт он… как бы объяснить? Да вот поднимайтесь на холм по этой улице, на которой стоим, и смотрите всё время вправо. Как увидите на углу с чудачествами расписанную избу с красными ставнями, поверните в эту улицу, отсчитайте — так, так, так — четыре улицы и на пятой сверните влево. На этой улице слева, точно не припомню, второе или третье строение с вывеской «Ювелирная Берга» и будет ювелирной. Других нету. Кто у нас тут золотом да каменьями балуется? Все и так диву даются, как он сводит концы с концами, да более того, живёт лучше иных купцов. Жид одним словом!

— Авдотья Парамоновна, ждите меня через час. Кажется, я запомнил, где вы живёте, и быстро найду дорогу.

— Да уж расскажите, Николай Иванович, что вам Берг поведает. Очень уж любопытно!

— Я понимаю. До встречи.

Не оборачиваясь, я быстро зашагал по ухабистой, полупустой дороге. Моя собственная тень, брошенная наискось, переползала с кочки на кочку: солнце за левым плечом незаметно подбирало под себя серые облака, клонясь к горизонту. День здесь был очень короток. И почему я проснулся так поздно, почему девчушки не могли набрести на меня раньше?

Я часто прикладывал руку к карману, в котором находился платок с камнем, и мысли мои заняты были грядущим разговором с ювелиром. Я был уверен, что Берг располагает любопытными и очень важными для поисков сведениями.

Крепко сколоченный забор напирал с обеих сторон на деревянное строение, напоминающее коробок, с крупной железной вывеской под козырьком, вероятно, защищавшем её от ржавчины. На вывеске краской было аккуратно выведено: «Ювелирная Берга». Широкий ставень, в тёмное время суток спасающий чистое стекло витрины от хулиганских камней, сейчас был открыт и прихвачен крючком. На витрине одиноко красовались дешёвенькие бусы, бронзовые колечки, которые хозяину или его слуге приходилось каждый день протирать шерстью от потемнений, пара карманных часов с остановившимися стрелками и подобные, мало кого интересующие безделушки.

Я вошёл в каморку и увидел стоящего за прилавком молодого человека лет тридцати. Вид у мужчины был весьма серьёзный, а пышные бакенбарды и усы тщательно причёсаны.

— Добрый день, — кивнул мужчина, когда увидел меня. — Я вас слушаю.

Я поздоровался и с сомнение проговорил:

— Я ищу ювелира Берга. Это вы?

Мужчина покачал головой с волосами каштанового цвета.

— Нет, я зять Моисея Эмильевича. Сам он в доме. Вы по какому вопросу?

— Видите ли, мне в руки попал драгоценный камень, я бы хотел узнать, к какому виду он принадлежит и какова его примерная стоимость.

— Будьте добры, покажите мне, — сказал мужчина и, усмехнувшись, добавил: — я тоже кое-что понимаю в ювелирном деле.

— Ничуть не сомневаюсь, — с улыбкой сказал я, вынул из кармана платок и развернул его. Свет от большой витрины упал на камень, и на нём тотчас обозначились идеальные грани.

— Хм, — мужчина вынул из ящика под прилавком пенсне в золотой оправе и внимательно посмотрел на камень. Лицо осталось невозмутимым. Если есть на свете алчность, то она обошла стороной этого человеку.

Я молча следил за неторопкими движениями держателя ювелирной лавки.

Через полминуты пенсне было возвращено под прилавок. Мужчина тронул бородку.

— Берите камень и ступайте за мной. Я не могу ничего сказать. Такого камня в своей практике я ещё не встречал.

Он захватил с собой ключ и, пропустив меня, запер ювелирную лавку.

— Сюда, — он нырнул в калитку и двинулся по вымощенной камнями дорожке к резному крыльцу широкого ухоженного дома.

— Будьте добры.

— Благодарю.

— Здесь можете разуться.

Я оставил свои сапоги на коврике для обуви.

— Сразу направо. Это и есть кабинет тестя.

Навстречу нам выскочил черноглазый малыш лет пяти с кудрявыми волосами, который тут же закричал мне:

— Здрасьте!

— Привет! — отозвался я.

Молодой человек схватил бросившегося мальчугана на руки и чмокнул в щёку.

— Мой сын, — сказал он. — Но вы постучитесь и заходите. Он принимает всех без церемоний.

Я кивнул в знак понимания, постучал и вошёл.

На мой стук обернулся приземистый моложавый старик с обширной сверкающей лысиной над овальным, покрытым мелкими морщинами лицом. За стёклами очков всё видели и замечали внимательные глаза. Поверх этих очков старик бросил на меня любопытный взгляд.

Я поклонился и проговорил:

— Здравствуйте, Моисей Эмильевич. Позвольте представиться: Николай Иванович Переяславский, сыщик центрального района.

— Здравствуйте, — старик приподнялся над своим креслом и указал на кресло для гостей, стоящее по другую сторону рабочего стола. — Присаживайтесь. Чем я могу быть полезен?