Вихры снега за окном были светлы от пробивавшейся сквозь тучи почти полной луны. Свет этот, едва уловимый, чертил мутноватые тени и двух влюблённых людей.
* * *
Зимний рассвет занимался долго. Облака не покидали неба, и от этого тьма развеивалась медленно, обнажая заснеженные ветви и замёрзшую реку, для глаз неотделимую от земли.
По привычке хозяева проснулись рано. Они откушали кофей, запах которого разнёсся по усадьбе, будоража тягучие утренние мысли. После кофе Настасья Никитична занялась составлением меню ужина, а Лев Сергеевич пошёл открывать ставни. Когда у него имелось свободное время, он делал это сам, без прислуги и с огромным удовольствием. За ночь снега намело порядочно, кое-где высились сугробы, поэтому Волконскому пришлось применить магию, чтобы очистить прилежащую к зданию дорожку. На это он потратил примерно час, после чего вернулся вспотевший, подуставший, но весёлый.
— Стоило б так мучиться? — спросила Настасья Никитична.
Лев Сергеевич кивнул:
— Стоило. Наш гость не проснулся?
— Ещё нет. Ты же знаешь, он любит поспать.
— Но не до такой же степени!
— Так ведь полдевятого только.
— Всего лишь полдевятого, а меня разбудил жутким стуком кто-то жутко не гостеприимный, — донёсся голос из коридора, и в дверях показался Сан Саныч в бархатном халате. Его лицо было помято до такой степени, что создавалось впечатление, будто на нём давили картофель для крахмала. — Доброе утро, Настасья Никитична.
— Доброе…
— А с тобой, Лёва, я не здороваюсь.
— Не велика потеря, — ухмыльнулся Лев Сергеевич.
— Настасья Никитична, будьте добры, поставьте самовар.
— Хорошо.
— И не выглядывайте в окно, пожалуйста. Я завёл привычку обтираться снегом.
— Ты — и обтираться снегом?! — воскликнул со смехом Волконский.
— Не вижу поводов для удивления, — строго повёл бровью генерал. — Ты склонен к полноте, — добавил он, оглядев стройного друга, — а обтирание здорово нагоняет аппетит, так что не советую…
И Сан Саныч скрылся из виду.
— Если я склонен к полноте, то ты — к обету целомудрия! — хохотал Волконский, выходя вслед за генералом, чтобы воочию наблюдать за обрядом.
Настасья Никитична без улыбки покачала головой. Её догадка получила ещё одно подтверждение, ибо тот разнеженный генерал, который приезжал три года назад, и привычки которого она прекрасно помнила, не мог ни под каким видом решиться на обтирание снегом.
В ту же гостиную друзья вошли вместе. Генерал дрожал под халатом.
— Самовар… — начал Лев Сергеевич, но Настасья Никитична его перебила:
— Уже стоит.
— Ты — золото, Настасья Никитична! — воскликнул Сан Саныч
— Кстати о золоте, — почти перебил Лев Сергеевич, которому показались неприятными такие слова, и который на удивление самому себе, почувствовал вдруг укол ревности. — Ты, Саша, до сих пор не смотрел мою реликвотеку.
— О! — в глазах генерала блеснул огонёк. — Я хотел тебя как раз спросить, будешь ли ты мне показывать свои сокровища. И ещё: как там мой кучер Лаврентий? Хорошо он устроился?
— Не беспокойся, кухарочка Татьяна на него уже положила глаз.
— Лёва, как ты можешь! — вспыхнула Настасья Никитична, трепетно относившаяся к теме женской чести.
Лев Сергеевич подскочил к жене и поцеловал её ручку.
— Прости, родная, но мне действительно кажется, что Татьяна влюблена в его…
— Лаврентия, — подсказал генерал.
— Вот. В его Лаврентия.
— Да это ничего! — заверил Сан Саныч. — Я переживаю лишь о том, как бы ваша кухарочка не забрюхатела.
Настасья Никитична была поражена.
— Мужчины ужасно грубы!
Друзья призадумались.
— Какие есть, — ответил Лев Сергеевич.
— Если б мы были не грубые, нам осталось бы только юбки натянуть, — добавил Сан Саныч.
Настасья Никитична поджала губки и пошла к детям, которые должны были проснуться.
— Самовар готов, господа, — сказала явившаяся горничная.
* * *
— Теперь в реликвотеку? — спросил Лев Сергеевич, отдуваясь после основательного чаепития.
— Да, — кивнул Сан Саныч, и левый мизинец его незаметно дрогнул.
Волконский вынул ключ, на который генерал украдкой скосил глаза.
— За прошедшие три года я успел собрать около пятнадцати экспонатов, так или иначе относящихся к моему роду.
Дубовая дверь отворилась. Сан Саныч вошёл первым. Реликвотека представляла собой средних размеров комнату с тремя окнами, выходящими на север. Все три стены, включая стену с дверью, были заставлены шкафами со стеклянными фасадами. На полках громоздились самые разные вещицы: книги, монеты, медальоны, кубки, хрустальные шары, внутри которых парили амулеты. Многие спокойно занимали свои места, иные же посвистывали и поскрипывали, пребывая в постоянном движении.
— Гобелен! — удивился Сан Саныч, указывая на потолок.
— Да, тогда его ещё не было.
— У твоего рода большие планы, — заметил Сан Саныч.
И действительно, имена, связанные золотыми нитями, занимали только половину потолка.
— Если хочешь посмотреть, к твоим услугам летающие кушетки, — сказал Лев Сергеевич.
— Нет, нет, и так прекрасно видно, — торопливо отмахнулся Сан Саныч и принялся ощупывать взором шкафы. Глаза его сияли, и блеск их казался Волконскому странным и как будто инородным. — Расскажи что-нибудь о некоторых, Лёва.
— Ну, — Лев Сергеевич огляделся. — Ты ещё не видел вот этот экспонат. Чёрная роза — символ вечного раскаяния. Она оказалась у моей прабабушки, когда та потеряла мужа. Кстати, ходили слухи, будто она прикончила его.
— За что же?
— За измену. Но ничего не доказано. А роза, как видишь, стала как бы стеклянной, но по-прежнему имет две особенности: во-первых, она чёрная, смоляного цвета, а стекло таким не бывает; а во-вторых, она пахнет…
— Пахнет?!
— Представь себе, — кивнул Волконский, — пахнет как настоящая роза. В новолуние бутон сжимается, так что почти закрывается, а в полнолуние раскрывается полностью. Так что скоро раскроется…
— Ничего себе экспонатики! — вставил Сан Саныч.
— Это колечко, с виду ничего особенного собой не представляющее, якобы принадлежало царю Соломону. Впрочем, доказать или опровергнуть эту теорию мне не удалось. Остаётся хвастаться. А вот самая что ни на есть настоящая волшебная палочка из Британской империи, кажется одного из первых студентов Хогвартса.
— Как? — переспросил Сан Саныч. — Ховгарса?
— Хог-варт-са. Об этой школе мне не известно ничего, кроме того, что в числе основателей был некто Гриффиндор и что там изучаются волшебные искусства. Что касается палочки, то без руки хозяина она значительно ослабла, а на ранийской земле и вовсе не работает, только пускает искры.
— Жаль, — разочарованно протянул Сан Саныч.
— С каких это пор ты полюбил магию? — спросил Волконский.
Генерал растерялся и, в конце концов, лишь ляпнул:
— С некоторых… О, неужели это зуб Чуда-Юда?!
— Абсолютно верно. Отрядом, с успехом уничтожающим наплодившихся существ подобной масти, командовал мой… так, пять раз… мой прапрапрапрапрадед. Говорят, они ещё обитают в потаённой области нашего мира.
— Наверное, их тогда хорошо отодрали.
— Да, ты прав. Так хорошо, что до сих пор не суются. Ну, палантин ты уже видел, часы прорех тоже. Жменя вечных семечек у меня появилась, но тебя она вряд ли заинтересует.
— Почему же? Вовсе нет.
— Да брось! Генерал, который щелкает изо дня в день семечки, — такого Рания не перенесёт.
Генерал сделал задумчивый вид.
— Может ты и прав, Лёва.
— Я прав, если ты — это ты, — сказал Волконский, не глядя на друга, который, услышав эти слова, побледнел и как бы сжался.
— Что з-за странное выражение! — удивился Сан Саныч.
— Не обращай внимания, — небрежно отмахнулся хозяин усадьбы. — Просто во всякого человека может вселиться злой дух, верно ведь?
Генерал кивнул, но чересчур резко, так что получилась некая конвульсия. Волконский сделал вид, что не заметил это странное движение. Он пальцем, точно целясь, указал на золотистую вещицу, вставленную в прозрачный хрустальный шар.