– Прости. Я долго возился с хати, совсем забыл о времени.

– С хати? – наставник удивлённо поднял брови.

– Да. Я знаю, что ты скажешь, так что можешь ничего не говорить, Форс.

– Н-да? – толстяк забавно прищурился. – Чего же ты тогда припёрся в мой сон, волчара, если заранее знаешь, что я скажу?

– Наверное, потому что соскучился, – улыбнулся оборотень. – Как там Рэнго?

– Сходи и спроси сам.

– Не успею. Мне нужно к Аравейну. С Рэнго я и завтра пообщаюсь, а вот у Вейна мне необходимо навестить сейчас.

– Тогда иди скорее, Дэйн. Давай, вали. А то наш белобрысый проснётся, у него настали трудные времена. Спать некогда.

Он улыбнулся, кивнул и уже закрыл глаза, чтобы перенестись в сон второго наставника… но вдруг передумал.

– Знаешь, я сегодня весь день разговаривал с Лирин. И всё время хотел задать ей один вопрос, но почему-то не задал.

– Какой же?

– Дело не в том, какой, а в том, почему, Форс. Потому что я боялся её ответа. Точнее, не самого ответа, а то, что это скажет именно Лирин. Решил – пусть лучше кто-нибудь другой.

Он вновь закрыл глаза.

– А какой вопрос-то? Я ж теперь спать не буду от любопытства.

– Вопрос… – он ухмыльнулся. – Про Вима, моего хати. Я хотел узнать, почему его собирались утопить. Что в нём не так. Почему он считается бракованным.

– Что ж не спросил-то, Дэйн?

Форсу пришлось изрядно напрячь уши, чтобы услышать ответ.

Он произнёс его очень тихо:

– Представил, как она скажет что-то вроде: «У Вима слишком пушистая шерсть». Или: «Глаза чересчур большие». Или: «Хвост коротковат». Представил и… не смог. И это просто ужасно, Форс.

– Я запутался, мальчик мой… Ужасно-то почему?

– Потому что Фрэн оказалась права. А я всегда думал, что она ошибается.

– В чём права?..

Но он не стал больше отвечать – растворился в мутном воздухе сна, и Форс только тяжко вздохнул.

Нет, конечно, старый наставник всё прекрасно понимал, и задавал свои вопросы только для того, чтобы узнать – понимает ли это сам Дэйн.

Впрочем, понимать и принимать – разные вещи.

– Да, путь нам ещё предстоит долгий, – пробормотал Форс перед тем, как закрыть глаза и унестись в заманчивый мир сна без сновидений.

***

Отправляясь в сон Аравейна, меньше всего на свете новый дартхари оборотней ожидал, что попадёт к Морю Скорби.

Солёные брызги полетели в лицо, ветер ударил в грудь большим кулаком, чуть не снеся его со скалы. Только ночное небо и звёзды были красивыми – остальное ему не понравилось.

– Вейн! Какого… О Дарида, мы не можем поговорить в каком-нибудь другом месте?!

– Чем тебе не нравится это место? – ровным голосом поинтересовался сидящий на краю отвесной скалы маг. – По-моему, очень даже хорошее.

– Хорошее? Ну да, разумеется. Ветер свистит в ушах так, что я ничего не слышу, и он холодный. А вода вообще ледяная, летит прямиком в лицо. Просто идеальное место! Знаешь, я тут жить буду. Уйду из Арронтара и буду тут жить. Вот на этой скале. Всегда мечтал!

Аравейн засмеялся.

– Дэйн, ты иногда ужасно напоминаешь мне Форса. Даже хочется вновь съездить к нему.

– Ну и поезжай. Кто тебе мешает?

Маг вздохнул.

– Ладно. Сейчас немного подправим декорации, раз тебе тут не нравится… Так лучше?

Теперь ветер больше не свистел и вода не брызгалась. Аравейн будто установил перед скалой невидимую стену, отражающую всё, даже ветер.

– Лучше, – проворчал оборотень, усаживаясь рядом с наставником. – Я тебя спросить хотел кое о чём. Вот только теперь не уверен, что ты сейчас в состоянии отвечать на вопросы.

– Ну я же до сих пор тебя не выгнал из своего сна. Так что, как говорит Форс, валяй.

Несколько минут он всё-таки молчал – то ли подбирал слова, то ли просто любовался на звёзды. У Моря Скорби они всегда были удивительно красивыми.

– Я вернулся в Арронтар. Ты ведь знаешь?

– Да, Форс сказал.

– Так вот… – он вздохнул. – Я думал, что проклятье будет снято, как только я вернусь. Я на самом деле так думал и… я даже хотел, чтобы так оно и было. Но этого не случилось.

– Ну разумеется.

– А почему?

Аравейн улыбнулся.

– Условие снятия проклятия – не возвращение, а прощение. Ты можешь обмануть самого себя, Дэйн, считая, что простил, но ты никогда не сможешь обмануть Арронтар. Он знает, что это не так.

– Просто прекрасно… Я практически себя изнасиловал на обратном пути, я не хотел возвращаться, а теперь оказывается, что этого ещё и недостаточно.

– Недостаточно. Когда полностью избавишься от ненависти, пустившей корни глубоко в твою душу, когда сможешь простить по-настоящему, от чистого сердца – тогда проклятье будет снято. Только так, и никак иначе.

– Я не ненавижу их. Я их презираю. И не хочу… О Дарида, если бы ты знал, Вейн, как я хочу просто уехать оттуда! И никогда не возвращаться. Не видеть, не слышать и не вспоминать.

Оборотень ждал, что Аравейн на это что-нибудь ответит – но наставник молчал. Молчал несколько минут, вглядываясь в тёмное ночное небо и мерцающие звёзды. Но потом всё-таки сказал… но совсем не то, что ожидал от него собеседник.

– Я давно хотел тебе рассказать… Этого ты нигде не найдёшь, Дэйн, нигде. Ни в одной из книг. Даже Форс не знает. И я сам не сразу понял, что это важно, – он вздохнул. – Ты помнишь, как на древнем наречии оборотней будет «небо»?

– Конечно. «Ри».

– Верно. А «земля»? Не «почва», а именно «земля», Дэйн. Это очень старое слово…

– Не «почва», а «земля»? – он нахмурился. – Не вижу особой разницы.

– Разница есть. «Земля» в том смысле, что включает в себя это слово, значит и почву, и воду, и даже деревья. «Земля» – это поверхность, на которой есть жизнь.

И тогда он вспомнил…

– «Дэр»…

– Верно. А теперь сложи эти два понятия. «Земля-небо». Ну же…

– Дэрри…

Аравейн улыбнулся.

– О да. Вот оно – то самое непереводимое с вашего древнего наречия слово. «Земля-небо». То понятие, о котором вас заставил забыть сам Арронтар.

– Я не очень понимаю, Вейн. Форс говорил, это слово значит что-то вроде «единые» и обозначает пару оборотней, которые…

– А ты посмотри вперёд, Дэйн, – кивнул наставник то ли на море, то ли на небо. – Видишь? Земля-небо. Такие разные… но всегда – единые. И это слово – дэрри – означало единство двоих твоих сородичей. На земле – то есть, в жизни – и на небе – то есть, в посмертии. Ты никогда не видел, как пишется это замечательное слово? Это круг, пересечённый чертой, и внутри самого большого круга – бесконечное число мелких кругов, которые рисуются до тех пор, пока не кончится место на листке бумаги. Эти круги – как символ той самой бесконечности, повторяющихся жизней, где вы – дэрри – всё равно не сможете быть друг без друга.

– Я не понимаю. При чём здесь проклятье?

– При том. Дэйн… прощение – это не единственное условие. И оно должно быть… не только твоим.

Ему показалось, будто Аравейн ударил его.

– Ты шутишь? Скажи мне, что ты шутишь.

– Увы.

Он на миг прикрыл глаза и рассмеялся.

– Где я возьму дэрри? Они же больше не рождаются!

– Она родится. Теперь, когда ты вернулся в Арронтар, лес позволит ей родиться… Он ведь сам хочет избавиться от проклятия. Дэйн, будь начеку. Смотри в оба… Потому что она, скорее всего, будет такой же, как ты.

– Я не понимаю… А как же Фрэн? Я ведь слышал музыку, когда был с ней. Форс говорил, что дэрри слышат музыку, когда встречают друг друга. Как он это назвал…

– Зов. Или Песнь Арронтара. Дэйн, послушай меня… ты ведь теперь не Дэйн, верно?

– Верно.

– И какое имя ты взял?

– Нарро.

– Нарро. Мне нравится. Так вот, Нарро. Раз ты – не Дэйн, то и Фрэн – не Фрэн. Понимаешь?

Он сжал зубы и резко выдохнул.

– Неужели…

– Есть ещё кое-что, – Аравейн наконец отвернулся от созерцания океана и неба и посмотрел на собеседника. – Несмотря на то, что дэрри связаны друг с другом как при жизни, так и после смерти, при жизни они могут и не быть вместе. Выбор, мальчик мой. Ты оборотень, вы связаны с Арронтаром, но ты уехал, потому что сделал свой выбор. Так же и с дэрри. Это просто слово. Это почти такая же связь, как между родителями и детьми, братьями и сёстрами… Но выбор всегда важнее.