– Да возможно ли сие? – усомнился молодой князь, не готовый к такому повороту беседы.

– Если подойти ко всему со знанием дела и здравым умом, то за это стоит побороться. Да почему бы и нет? Нижегородцев на свою сторону переманим. Не всех, вестимо, а нужных. Дальше само пойдет, – закивал Илья Иванович Квашня.

– Как же такое устроить? – оторопел Василий Дмитриевич.

– Э-э, глаза боятся, а руки делают. Ближних к Борису людишек подкупим, а остальным наобещаем с три короба… Им и этого довольно. С Ордой посложнее, но если не поскупиться, то она тоже не устоит. Договоримся, не впервой перекупать ярлыки! Нижний того стоит! – заметил толстяк Даниил Феофанович и со значением оглядел остальных; несогласных не оказалось.

– Удастся ли только? Сказывают, хан к Борису благоволит, – опять засомневался Василий Дмитриевич.

– Тохтамышу для войны с Тимуром нужны деньги и ратники. Ради них он уступит, никуда не денется, – поднявшись со скамьи, принялся отстаивать свою позицию Даниил Феофанович. – Дадим, сколько попросит. Потом вернем все податями с Нижнего, с него много можно взять…

– А племянники Бориса Василий Кирдяпа и Семен?

– Намекнем им, что ради них стараемся, чтобы не путались в ногах, – нашелся старик Федор Андреевич. – А когда город приведем к присяге, то уже не посмеют оспаривать город…

– Не считайте суздальских князей простофилями. Они ничуть не глупее нас. С Кирдяпой я в заложниках томился и знаю, что он себе на уме. Такому палец в рот не клади. Откусит…

– Вот и проверим, но на руку наденем кованую перчатку из ханского ярлыка. Куснет раз, куснет другой – и зубы поломает. Ха-ха-ха… – подытожил Илья Иванович.

– Будь по-вашему, господа бояре, – кивнул князь и в некоторой растерянности подумал: «Хотел посоветоваться, да вот что получилось! Но коли удастся присоединить к себе Нижний, то это станет крупнейшей победой Москвы, не чета Куликовской битве. Тогда батюшка ничего не добыл, кроме славы, а народу положил видимо-невидимо… Я же Приволжьем так увеличу свои владения, что куда там! И все это под невнятный шепот, тихий перезвон монет и услужливые улыбки, а не под звон мечей».

– Не сомневайся, государь, не подведем. Все будет шито-крыто, коли только твой кот не продаст нас за тридцать сребреников, – заметил Даниил Феофанович.

– Он не болтлив, – поднявшись в знак окончания беседы, заверил Василий Дмитриевич.

Все поклонились и чинно по очереди выплыли из горницы, а князю опять вспомнилась дочь Витовта Софья. Никого особенно не любя и не вполне осознавая того, ему хотелось быть любимым ею.

Получив согласие князя, бояре, не откладывая, борзо взялись за задуманное. На Волгу снарядили Илью Ивановича – якобы на свадьбу сына боярыни Албычевой, его кумы. Перед отъездом он получил от княжеского казначея Ивана Федоровича, сына Федора Андреевича Кошки, ларец с серебром.

В Нижнем он пустил эти деньги в ход, размягчая сердца и склоняя приближенных Бориса Константиновича не то чтобы к измене ему, а к дружбе с Москвой, что было в сущности почти одно и то же. С теми, кто попроще, ограничивался беседой и обещаниями милостей. Верили – в хорошее легко верится. Когда свадьбу отгуляли, Илья Иванович Квашня прикинулся хворым, дабы, не вызывая подозрений, задержаться еще.

Будучи по матери внуком Дмитрия Константиновича Нижегородского, московский князь многим представлялся близким родственником их правителей, а значит, имел некоторые права на престол. Этому способствовало и то, что город лишь без малого пятьдесят лет находился под властью суздальских князей, а до того входил в великое Владимирское княжество. Таким образом, получалось, что Москва не завоевывала Нижний, а по-семейному возвращала себе.

В результате пребывания на Волге Квашни часть тамошнего боярского сословия предпочла более сильного и молодого Владимирского князя Борису Константиновичу, а купцы соблазнились обещанием мира с татарами, мордвой и черемисами, рассчитывая с помощью Москвы еще более обезопасить торговлю по Волге. При этом из игры устранялись собственные князья, грызущиеся меж собой, бесконечные склоки которых мешали коммерции.

Особо беспокоил Илью Ивановича старший боярин нижегородского князя Василий Румянец, имевший большое влияние на своего государя. Говорить с ним он долго не решался, но перед отъездом все же напросился на обед.

Никого из посторонних при этом не было, если не считать слуг, подававших блюда и подливавших напитки. Хмель постепенно менял собеседников, превращая их из осторожных и рассудительных людей в хвастливых говорунов.

– Ах, какой ты крепкий мед делаешь! – заметил гость, чувствуя опьянение.

На что хозяин, приняв то за похвалу, самодовольно ответил:

– Слабый мед варить – только время по пустому терять…

Осушив по нескольку кубков забористого напитка, Илья Иванович как бы ненароком предложил Румянцу покровительство и дружбу своего князя Василия Дмитриевича. Что это значило, оба поняли без лишних слов. На удивление легко, почти не раздумывая, нижегородский сановник согласился, хотя знал, что этим предает своего государя; но не он первый, не он последний.

– Рад твоему ответу всей душой, но интересно, чем же тебе насолил так твой благодетель? – заподозрив неладное, полюбопытствовал москвич.

– Когда-то я не осмеливался не то что поступать, но и думать против его воли, но с годами расхотелось пресмыкаться, опостылело все…

– Э, братец, мало ли что приходится терпеть от князей… Они на то и помазанники Божьи.

– По мне, так большая часть из них – скоты! – возразил Василий Румянец, скрипнув зубами.

– Это уж слишком. Не ерепенься, себе дороже… – заметил москвич и решил посоветовать Василию Дмитриевичу не приближать впоследствии к себе сумасброда.

– Может, ты и прав, – опомнившись, согласился Румянец, уловив настороженный взгляд гостя и поняв, что сказанул лишку.

К этому вопросу более не возвращались, слишком скользкая тема, так можно неизвестно до чего договориться. Да и какая в сущности разница, за что Румянец недолюбливает своего князя? Главное, что готов переметнуться на сторону Москвы. Воистину люди подобны облакам, которые ветер носит с места на место.

Хозяин подал знак. Виночерпий снова наполнил кубки, и слуги переменили блюда. Ожидая, когда уберут объедки, бояре тряхнули головами и по русскому обычаю затянули застольную:

После трапезы обсудили предварительную цену предательства, и Румянец остался доволен, но его услуги того стоили.

Узнав о том, что Владимирский престол занял Василий Дмитриевич, Ягайло обеспокоился, хотя это было нетрудно предвидеть. Со сменой правителя порой менялась и внешняя политика государства, враги становились друзьями, а союзники – недругами. Дмитрий Иванович последние годы присмирел и стал предсказуем, а чего ожидать от его сыночка – никто не ведал. Тогда король отрядил в Москву коморника Прокшу под личиной приказчика некоего смоленского купца Строжина якобы для закупки зерна. Тогда в Польше и Литве в самом деле случился неурожай и жито поднялось в цене.

Коморнику с его людьми надлежало устроиться в Москве и снять там лавку, ибо сколько придется прозябать на чужбине неизвестно. О сдаче жилья обычно справлялись в корчмах или на торгу, потому Прокша направился в Заречье[39], где находилось одно из старейших питейных заведений. Для этого ему со своими людьми пришлось перебраться через Москву-реку, на которой обычно зимой устраивали торг.

Горы свиных, говяжьих и бараньих туш, связки белой и красной рыбы, разной птицы, кадки с квашеной капустой, солеными груздями и со всем прочим, что родит русская земля, лежали на скованной морозом реке. Проходящих мимо продавцы хватали за полы одежды и тащили к своим прилавкам. Тех, кто пытался улизнуть, ругали непотребными словами, а случалось и поколачивали. Эту манеру москвичи переняли от горячих греков, которые часто поступали подобным образом. Впрочем, давно известно, что худое усваивается быстрее хорошего.