– Безнадежно, – сказала я, едва сдерживая слезы.

Все было словно в глупой детской игре: кинул неудачно кубик и возвращаешься в самое начало.

– Мы не сможем перебраться через риф ни сверху, ни снизу.

– Значит, пройдем насквозь! – Глаза Шоны сияли точно кораллы, а слова вылетели изо рта разноцветными пузырьками. – Должен же быть какой-нибудь проход!

Она схватила меня за руку и потащила в глубину.

Мы заглядывали в разные отверстия, поросшие по краям бахромой, заплывали в гущу кустов с щупальцами, между которыми, казалось, можно было протиснуться. Но, увы, все они заканчивались тупиками.

Я присела на скальный выступ, чувствуя, что готова сдаться. Шона одна продолжала исследовать кораллы, простукивая их костяшками пальцев, как строитель, проверяющий толщину стены. Крупный косяк рыб, прятавшихся в пещере, вдруг выскочил наружу, мельтеша, словно узор в калейдоскопе. Я зачарованно смотрела на них.

– Кажется, что-то есть. – Голос Шоны вывел меня из задумчивости.

Я подплыла к ней.

– Смотри! – Она поскребла коралловый нарост, и тот рассыпался в пыль. – Видишь?

– Ничего не вижу.

– Присмотрись.

– Да к чему тут присматриваться?

Шона склонилась ко мне и показала на неровную дыру, которую она проковыряла. Потом сунула туда кулак. Из дыры вылетело облачко пыли и уплыло прочь, подхваченное течением.

– Тут слабое место, – сказала она. – Этим кораллам миллионы лет. Уверена, кто-нибудь обязательно следит за состоянием стены, но пройдет немало времени, прежде чем заметят подкоп.

Я тоже сунула руку в отверстие и поковырялась там, чувствуя, как коралл рассыпается в песок. Этот участок рифа и правда был мягче. Я удвоила напор.

Мы скребли и царапали, царапали и скребли, и вскоре проковыряли дыру, куда можно было засунуть голову. Вокруг нас клубилась белесая пыль.

– И что теперь? – спросила я.

– Надо расширить, чтобы можно было проплыть насквозь.

Мы работали молча. Внутри кораллы не светились, так что в норе было довольно темно. Мои руки онемели, тело зудело от пыли, скопившейся вокруг. Внезапно Шона потянула меня за руку. Я подняла глаза и увидела тоненький лучик света.

– Пробились! – выдохнула я.

– Почти, – уточнила Шона.

С новой силой я ударила кулаком по коралловой стенке, потерла запястье и ударила вновь. Отверстие становилось все шире, все округлее, и вот наконец я повернулась к Шоне.

– Давай ты первая, я крупнее тебя, – сказала она.

Плотно прижав руки к бокам, я осторожно двинула хвостом и протиснулась в дыру, оцарапав и руки, и хвост. Едва оказавшись на другой стороне, я продолжила расширять отверстие, чтобы Шона тоже смогла выбраться. Но ничего не получалось. Под моими ладонями был твердый камень. Его зазубренные края только исцарапали в кровь мне пальцы.

– Не получается! – крикнула я в дыру.

– У меня тоже, – ответила Шона из темноты.

– Попробуй протиснуться.

– Плечи не проходят. – Ее голова показалась в глубине норы. – Мне не выбраться.

– Может, я тебя как-нибудь вытяну?

– Не стоит. – Шона исчезла в норе. – Если я тут застряну, ты не сможешь вернуться.

– Но я без тебя не справлюсь! – Мой голос дрожал.

– Я подожду тебя здесь.

– Обещаешь?

– Да, буду в конце туннеля.

– Тогда пока. – Я глубоко вздохнула, последний раз заглядывая в нору.

– Удачи!

– Ага. Спасибо тебе за все. Ты самая лучшая-прелучшая подруга, которая только может быть!

– И ты тоже. – Глаза Шоны блеснули из темноты.

Разумеется, мне даже близко с ней не сравниться. Однако я не стала этого говорить: побоялась, что она во мне разочаруется и не станет ждать.

Оставив за спиной Большой Тритоний риф, я поплыла к темнеющему впереди лабиринту пещер, ощерившихся коралловыми шипами.

– Я скоро увижу тебя, папа, – шептала я, пытаясь привыкнуть к незнакомому слову и отчаянно надеясь, что это осуществится.

Чем ближе я была к тюрьме, тем больше нервничала и поминутно озиралась. Одинокий морской скат скользил над самым дном, хлопая плавниками, точно полами плаща. Небольшие стайки угрюмых рыб с раскрытыми ртами медленно проплывали в темном безмолвии, косясь на меня. Впереди возник черный смерч – и вдруг рассыпался на тысячи крошечных рыбешек. Пометавшись, они вновь соединились, на сей раз в два крутящихся мяча. Между ними серой подводной лодкой проплыла длинная тень.

Акула! Я замерла на месте.

У самой тюрьмы вода сделалась как будто темнее. Прячась за камнями и водорослями, я наконец подобралась к ее входу. Он напоминал гигантскую, широко распахнутую китовью пасть с острыми белыми зубами. Перед входом туда-сюда неторопливо плавали две необычные акулы с плоскими широкими головами и глазками-бусинками. Рыбы-молоты!

Мне их было не миновать. Интересно, нет ли другого входа?

Я припомнила то, что прочитала об отце в папке смотрителя. Там говорилось о неком «восточном крыле». Одна беда: тюремное начальство не позаботилось об указателях.

Я попыталась сообразить, как сюда добиралась. Сначала плыла в лодке на запад, ориентируясь на заходящее солнце. Потом мы свернули направо, к рифу. Следовательно, сейчас я находилась лицом к северу.

Я еще раз повернула направо и увидела перед собой галерею футов пятьдесят длиной, примыкающую к главной пещере. Она напомнила мне крытый переход через шоссе. Только эта «труба» была каменной и находилась на морском дне. Может, это и есть восточное крыло?

Осторожно перебираясь от одного куста кораллов к другому, прячась за камнями, я приблизилась к галерее, проплыла вдоль нее. Ни окон, ни дверей. Да, похоже, главный вход – это единственный способ попасть внутрь. Неужели я проделала весь путь напрасно? Акулы меня ни за что не пропустят…

На всякий случай решила проверить галерею с другой стороны. Вдруг позади раздался какой-то шорох. Акулы! Не раздумывая ни секунды, я ударила хвостом, шмыгнула к подножию галереи и вжалась в осклизлую стену, прикрывшись широкими лентами водорослей. Две рыбы-молота быстро проплыли мимо. Опасливо озираясь, я продолжила осмотр, ощупывая каждый дюйм стены. Минутой спустя мне на глаза попалось то, что я не заметила прежде: дыра. Овальное отверстие, куда вполне можно протиснуться, если бы его крест-накрест не перегораживали два толстенных прута, похожих на китовьи кости. Никакого другого подобия входа поблизости не наблюдалось, следовательно, имело смысл попробовать этот.

Я подергала решетку. Она не поддавалась. Попробовала пролезть между прутьями. Дохлый номер: голова проходила, плечи – нет. А если боком?.. Теперь в дыру не помещалась даже голова. Надо же, какой у меня, оказывается, длинный нос!

Ухватившись за решетку, я принялась размышлять, помахивая хвостом. И тут меня осенило! Как можно быть такой недогадливой?! Я аккуратно просунула голову между прутьями. Оставалось только повернуться боком и протиснуться внутрь.

На мгновение мне стало страшно. Что если я застряну и буду тут торчать: голова внутри, хвост снаружи?

Выбросив из головы эту ужасную картину, я быстро повернулась и, стукнувшись подбородком о прут, принялась ввинчиваться в дыру, помогая себе хвостом. Есть! Разве что шею чуть-чуть ободрала.

А я еще стеснялась своей худобы, переодеваясь в бассейне. Выходит, быть тощей как спичка иногда полезно.

Немного поморгала, привыкая к темноте. Небольшая круглая комнатушка, куда я попала, напоминала пузырь. С рыболовных крючков, вмурованных в стены, точно половые тряпки, свисали пучки водорослей.

Я подплыла к двери и повернула круглую желтую ручку. Дверь со скрипом отворилась. За ней открылся длинный тесный коридор. Закрыв за собой дверь, я увидела на косяке металлическую табличку: «СК: С-874». Северное крыло? Я все-таки ошиблась в своих расчетах!

Поплыла по тихому коридору мимо закрытых дверей. С-867, С-865… Все двери были похожи одна на другую как близнецы: круглые, металлические, точно на подводной лодке, с медными ручками в центре под небольшим, тоже круглым, окошком. Стекол в окнах не было, но они были забраны решетками из рыбьих костей – точь-в-точь пустое поле для игры в крестики-нолики.