Много раз ей это объясняли, просто и доходчиво, что-то вроде «это было неизбежностью», или «за то, что он объявил себя царем иудейским», она кивала, соглашаясь, но проходило время, и если случалось вернуться к теме, вопрос всплывал сам собой: ЗА ЧТО? Помнит она, что одновременно с Христом был осужден Варавва за убийство и прощен ради Пасхи, помнит, что еще двое разбойников были распяты по обе стороны от Христа. Один из них злословил и просил с иронией: «Если ты Христос, спаси себя и нас». Другой же, напротив, говорил: «Мы осуждены справедливо, потому достойное по делам нашим приняли, а он ничего худого не сделал». И сказал Иисусу: «Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое!» И ответил ему Иисус: «Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю».
Вот сколько всего помнит! Только не помнит и не понимает: за что же распяли Христа? И почему его Отец обошелся с ним так жестоко?
Чем дальше от метро, тем пустыннее улицы, скупее освещение. А на востоке уже брезжит рассвет: золотисто-багряная полоска, раздвигая темные тучи, становится все шире и выше, окрашивая черноту ночи в светло-фиолетовые оттенки. Приятно, обгоняя облака, мчаться по Расстанной навстречу рассвету. Расстанная – от слова «расставание», короткая улочка, ведущая к Литераторским мосткам, старому кладбищу, где похоронены Тургенев, Салтыков-Щедрин и много других известных писателей. Из-за похоронных процессий и название получила – Расстанная.
Что это? Под фонарем на обочине сидит человек, черная скорчившаяся фигура молодого парня, а может, девушки? Растрепанные волосы, торчащие в разные стороны, бледный лоб. Пьяный, наверное, или скорее всего обкуренный. Молодежь не пьет, она курит, ширяется или нюхает – так объяснял сын, вечно он со своим черным юмором. Сынуля… Как-то он там, в чужих краях?
Лена сбросила скорость, но продолжала ехать, ощущая новое состояние неуютности и тревоги. Пустая улица, Растанная, ни людей, ни машин, только черная лента дороги со спящими домами. А еще заборы, заборы… Как же много на улицах Петербурга заборов и железных ворот! Воротами перекрыты не только фирмы и предприятия, но целые улицы и переулки. Обогнавшая ее на большой скорости иномарка брызнула в лобовое стекло дорожной сыростью, блеснула красными фонарями и исчезла с глаз. Снова тихо. Лена остановилась, включила аварийку и дала задний ход.
Вот он, сидит так же, скрючившись, уткнувшись лицом в колени. На бомжа не похож. Алкоголем от него не разит. Одет хорошо и дорого, даже слишком. Кожаные ботинки на толстой подошве и высокой шнуровке. Куртка из тонкой кожи с множеством молний и заклепок. Черные как смоль волосы нарочито торчат в разные стороны блестящими, лакированными вихрами. Живой ли?
– Ээй!
Лена нагнулась и тронула его за руку. Запястье отозвалось шелестом цепочек и браслетов. Послышалось мычание. Все ясно! Обкуренный. Ничего, очухается и встанет. Лена хотела отойти, но услышала тихий голос, или ей показалось? Пришлось наклониться. Щеку кольнула жесткая прядь волос.
– Мне плохо, вызовите «скорую».
Он еще не закончил фразу, а Лена уже набирала 03. Короткие гудки. Да что же такое?!
– Звоню, уже звоню. Но что говорить? Не молчи же!
– Мммм! Кажется, ножевое ранение. В живот.
– Ты шутишь?!
– Вроде нет. Мммм!
Мимо, шурша щетками, словно огромная, неповоротливая каракатица, протащилась уборочная машина.
Короткие гудки, снова 03, и снова те же безнадежно короткие сигналы. Нет, с мобильного «скорую» не вызвать!
– Очень болит?
– Очень! Не могу больше!
– Давай в машину, быстро! Поедем на Будапештскую, в Институт скорой помощи. Это недалеко. Поднимайся!
– Постараюсь.
– Вставай, нельзя медлить. У тебя может быть кровотечение. Давно здесь сидишь?
– Не знаю! Не помню!
Пытаясь приподнять раненого, Лена хватала его за локти и за ладони, которые были теплыми, даже горячими, но он словно прирос к тротуару. «Господи, да что же такое! Мне не справиться». Парень морщился и постанывал, наконец ей удалось за подмышки приподнять его, но дальше сил не хвалило, и она снова опустила его на асфальт. Взяла за запястье. Пульс был поверхностным, но частым. А лицо у него приятное, тонкое. Кого-то он напоминает? Кого? Милое, почти детское лицо. Лет 17–18, не больше. «Думаешь, на юного Кострова похож? Нет! Гарри Поттера напоминает!»
– Как тебя зовут?
– Дима.
– А фамилия? – Лена почему-то насторожилась.
– Иванов.
– Дима, держись, сейчас я что-нибудь придумаю.
«Расстанная – от слова расставание».
За спиной послышался мягкий рокот проезжавшего авто, засвистели тормоза.
– Что здесь у вас? Смотрю и не понимаю. Все живы?
Над ней навис крупный мужчина с внешностью охранника или телохранителя: косая сажень в плечах, короткий ежик волос, широкие скулы, под распахнутой курткой – респектабельный костюм. Так кстати!
– Почти. Помогите, пожалуйста! У мальчика ножевое ранение, ему нужно в больницу, срочно! Отвезете?!
– Отвез бы, но не могу, спешу. А «скорую» почему не вызвали? Это чья «десятка», ваша? Не боитесь оставлять с распахнутыми дверцами?
«Вот тормоз! Какие могут быть вопросы, когда парень погибает на глазах?»
– Моя! Грузите на заднее сиденье, только осторожно! Быстрее же!
Растущее раздражение автоматом включило командный тон, и качок, послушно подхватив парня, как ребенка, под колени, бережно и умело перенес его, постанывающего и обмякшего, в машину, посадив с ногами на заднее сиденье.
– Ну и дела! – вздохнул охранник, как после тяжкого труда, осматривая свои руки. Наверное, боялся испачкаться в крови.
– Спасибо! Дальше я справлюсь. Больница рядом, в Купчине.
– Ну и дела! – взглянул на нее недоверчиво, наверное, так смотрят врачи психиатры на своих подопечных.
Вот заладил! Лене показалось, что она увидела, как в его бритом черепе редкие мысли, не оформляясь в речь, двигались тяжелыми, скрипучими шестеренками.
– Дверцу, дверцу захлопните!
Включила зажигание и плавно тронулась.
– Может, не надо в больницу? – голос с заднего сиденья был глухой, еле слышный. «Заутробный»?! Надо бы скорость прибавить. Красный светофор? Плевать на красный!
– Пусть врачи посмотрят, глубокая ли рана. Кто же тебя так?
– Не знаю… Я шел, а они навстречу… Воткнули нож, забрали мобильник, деньги и дальше пошли…
– Не переживай. Их обязательно найдут. Ты только не молчи, говори все время что-нибудь. Скажи мне домашний телефон, я позвоню родителям.
– Не надо. Им нет до меня дела. А вы красивая… мм…
– Лена, меня Лена зовут.
– А вы красивая, Лена, на Жанну Самари похожа.
– Ты что, художник?
– Ага.
– А ты вылитый Гарри Поттер.
– О'кей, можете называть меня Гарри.
– Носишь очки, признавайся?!
– Контактные линзы. Мне бы обезболивающее какое-нить выпить. Остановите у ночной аптеки.
Дорога, по одну сторону которой тянулись унылые здания предприятий, а по другую забор, скрывающий кладбищенский погост, плохо освещенная и разбитая грузовиками, плавным изгибом устремлялась в Купчино. «Расстанная значит расставание…»
– Подожди немного, Дима, сейчас повернем, и считай – приехали.
– Ооооххх!
А Лена уже въезжала в больничные ворота. Не снижая скорости, ее Шади с гудением и рычанием взлетела на высокий пандус и, затормозив перед распахнутой дверью приемного покоя, затихла.
6.40
От усталого, сонного полудрема Лене показалось, что в больнице она провела всего ничего, каких-нибудь десять минут, не больше. Санитары проводили скорчившегося от боли Диму в смотровую. Она успела дотронуться до колючих лакированных волос, шепнуть несколько ободряющих слов, и с его курткой, мягкой и скрипучей, от которой исходил запах кожи и едва уловимый мальчишеский запах, смешанный с горьковато-табачным ароматом парфюма, – уселась на жесткий больничный топчан.
