В приемном покое работа кипела вовсю: кого-то везли на каталке, кто-то сидел в ожидании осмотра. По радио передавали новости, хлопали двери, хорошенькие, бодрые, словно не было позади тяжелой бессонной ночи, медсестры в розовых брючных костюмах сновали то тут, то там, успевая между делом похихикать и обсудить последние, печальные новости из Дома чудес. В глубине коридоров слышались приглушенные жалобные голоса пациентов и звонкие, отчетливые команды сотрудников. А она-то думала, что персонал придется будить.

Привалившись к стене, вытянула затекшие ноги. Приятно так сидеть, в состоянии легкого отупения, отстраненно наблюдая за суетной работой обычной больницы. Что она здесь делает, кого ждет? Две медсестры подкатили к соседней смотровой сухонькую бабульку с загипсованной лодыжкой, остановились перед закрытой дверью и весело щебечут. Наверное, все о том же, как плохо сейчас бедняжке Лерочке. Голоса девушек окрашиваются то легким серебристым звоном, то мягким, похожим на войлок шепотом. Серый шершавый шепот распадается на легкие, как пух, шерстинки – отдельные слова, исчезает, снова обретает контуры… Слышатся гулкие шаги, видятся темные очертания силуэта на фоне ослепительных больничных стен. Сверкнули стекла очков, сейчас определятся родные черты. В груди уже поднимается волна нежности и восторга. Сейчас, сейчас она встанет и побежит к нему навстречу, вот только онемевшие ноги не слушаются. Но чье это лицо, чужое, с отвисшими щеками и широким поцарапанным носом? Направляется прямиком к ней, улыбается так, что видны редкие зубы. Кричать от ужаса! Нужно обязательно кричать, иначе будет поздно, он подойдет к ней и заявит на нее, как на свою собственность, права. «Нееет! Не подходиии!»

– Что с вами? Вы родственница раненого мальчика?

Вздрогнула. Осмотрелась.

– Дама, мальчик раненый, которого вы привезли, ваш родственник?

Кажется, обращаются к ней. Доктор с болтающимся на шее фонендоскопом, высокого роста (почему-то все врачи, которых Лена знала, особенно хирурги, были обязательно высокого роста), с лицом смуглым, чертами восточными, навис над ней, смотрит пристально и подозрительно, примерно как тот охранник на Расстанной. Лена вскочила.

– Да, мой. То есть нет. Я не родственница. Просто подобрала его на дороге. Он жив?

– Мой вам совет: прежде чем подбирать на дороге человека, поинтересуйтесь, кого подбираете, а лучше, вызывайте «скорую». У парня обычная наркотическая ломка. Врет, выкручивается, укол требует. Никаких препаратов мы ему не вводили. Взяли кровь на анализ, больше ничего. Как только результат будет готов, сразу отпустим. Документы у него при себе имеются?

– Как? А ножевое ранение?

– Отвезите его к родителям, пусть всыплют ему по полной! От наркозависимости мы не лечим.

Доктор скрылся за дверью, а Лена, оглушенная новостью, плюхнулась на топчан и начала рыться в карманах кожаной куртки. Вот, в нагрудном кармане есть пластиковая карточка. Пропуск? Куда – непонятно, какие-то буквы без расшифровки. Открываем, читаем:

Костров Дмитрий Дмитриевич, 1994 года рождения. Прописан на Каменноостровском, дом… квартира… адрес незнакомый. Костров Дмитрий. Сын Димы! Вот и догнала его тень! Когда-то это должно было случиться?! Даже не удивилась и, главное, не ощутила волнения. Наверное, к моменту этой странной встречи отпущенный для нее лимит волнения оказался исчерпанным. Стоп! В машине он рассказал про мать, которая занята только собой и своим новым мужем-олигархом, а про отца небрежно бросил, что его убили конкуренты по бизнесу. Или сам застрелился, не выдержав конкуренции? Пропустила подробности мимо ушей. Не может быть, что Димы уже нет! Она бы почувствовала, сердце бы подсказало. Лена торопливо сунула карточку обратно, и вовремя. Смотровая распахнулась, юный Гарри Поттер, близоруко щурясь, с ненавистью выхватил куртку и семимильными шагами стремительно направился к выходу.

– Постой, Дима! – Поймала себя на мысли, что произносить вслух, вот так, «постой, Дима!» – просто приятно. Наверное, следовало крикнуть «вернись, Дима!» – громко, как можно громче, во весь голос.

У самой двери попыталась ухватить его за рукав.

– Я отвезу тебя.

– Не надо, – буркнул на ходу, дернув плечом.

После узкого больничного коридора с унылыми запахами лекарств и боли простор родного Купчина показался сказочным, чистым привольем.

– Да ладно, я не сержусь. Поехали, как ты доберешься без денег?

– Ну так одолжите мне пару сотен. Я отдам. Клянусь! – тут же сменил тон и заморгал противно-притворно.

– Не дождешься. Марш в машину! И без разговоров!

– Да пошла ты!

Лена действовала автоматически. Схватив юношу за воротник, как нашкодившего, нерадивого мальчишку, потащила к машине. Ловко это у нее получилось! Странно, какой же он легкий, ватный, как будто в ее руках пустая куртка, что захочет, то и сделает с ним, вот возьмет и подбросит его вверх, как мячик! Идет почти послушно, дергается для порядка, но не сопротивляется.

– Садись, Гарри Поттер, отвезу тебя домой, на Каменноостровский, а по дороге поговорим о твоем отце. Тогда, быть может, и я тебе кое-что интересное поведаю.

– О чем говорить, отец мой давно спился. На прошлой неделе чертей по квартире ловил, ползал у меня в ногах, просил на бутылку пива. Устраивает?

– Ну и фантазии у тебя.

– Клянусь! Дайте мобильник, я ему сейчас позвоню, и вы сами убедитесь.

– Перебьешься. Мобильник пора свой иметь.

– Сдалась мне твоя «моторола»! За такой шлак и ста рублей никто не даст!

Костров-младший стал шарить по карманам, и вынув дорогую трубку, начал увлеченно жать на все кнопки.

– Все ясно с тобой! У качка стащил? Ворюга! – Эта мысль как логическое завершение эпопеи на Расстанной пришла в голову сама собой.

– Купила бы мне анальгин, а, Жанна Самари? У меня ноги выкручивает и спину ломит! – сморщился болезненно и закрёхал вполне натурально. Ну как понять, притворяется он или по-настоящему мучается?

– Анальгином будешь дома травиться. Мое дело тебя доставить на Каменноостровский в целости и сохранности. Посмотри-ка лучше на восток и порадуйся восходу солнца.

– Зачем тебе мой отец?

– Мы были знакомы, на Васильевском жили по соседству.

– Гонишь! Я над тобой угораю! Он не тусуется с телками, которые бомбят ночами. И на Васильевском он никогда не жил. Его квартира на Мойке целый этаж занимает! Знаете, кто он?

– Все так же рекламой занимается?

– Ага, владелец и президент крупной компании, но не рекламной! – доложил с пафосом, словно это он сам был президентом. Лена даже улыбнулась, представив, как щуплый юноша сидит, утонув в высоком, как трон, кресле, с дорогой сигарой в зубах и невозмутимо забрасывает ноги в высоких шнурованных ботинках на стол, заваленный деловыми бумагами. Потом вспомнила пьяного пассажира, жалкое, невменяемое существо, которое чуть не приняла за Кострова, и горько усмехнулась.

– Ты только что говорил, что твой отец – конченый алкаш, ползающий перед тобой на коленях, вымаливая бутылку пива.

– Ты попутала. Я такого не говорил.

– Мы дружили в юности, помню, ему прочили блестящее будущее. Он счастлив? – Лена не ждала от парня адекватных ответов, а спрашивала просто так, на автомате.

– Дружили в юности? Ха! Ты такая старая?! Я-то думал трахнуть тебя.

– Человеку не столько лет, сколько он прожил, а столько, сколько осталось. Будешь продолжать ширяться, окажешься старше меня.

Не удержалась, зевнула.

– И вообще все мы здесь в одном возрасте: живы – и слава богу.

– Вот зануда, так бы и сказала, что завидуешь нам, молодым. Остановись-ка, я выйду.

– Кстати, насчет трахнуть… думаю, не отвезти ли тебя в наркологию? Тебя там наручниками к кровати прикуют на несколько дней и даже в туалет не пустят. Будет тебе и садомазо, и жесткое порно!

– Пошла ты!