Лена рассеянно озиралась, стоя посреди комнаты. Настенные часы показывали 22.05, а секундная стрелка неумолимо вращалась, отщелкивая круг за кругом. Кажется, искать больше негде. Остаться дома, лишив себя предпраздничного заработка или рискнуть и поехать в ближайшую ночную аптеку на Димитрова? «Ничто не исчезает бесследно и не возникает из ничего» – гласит закон физики, и пропавшие очки раздражали не пропажей, а непонятной, граничащей с мистикой ситуацией. Вот и повод задуматься, то ли смотришь, то ли читаешь.

За окном прогремел, брызнул алым цветом и с шипением рассыпался одиночный залп салюта. Вот он, знак! Пора на выход! Судьба ей сегодня сломать установленную традицию, рискнуть и выйти позже обычного. Будь что будет, была не была! Повязала вокруг шеи шарф, застегнула молнию, прошептала заветные слова и, прихватив сумочку, вышла из квартиры. Близоруко щурясь, долго шарила ключом, не попадая в замочную скважину. Тишину полутемной парадной нарушало доносившееся из соседней квартиры веселое, пьяное гудение – там уже третий день отмечали Восьмое марта.

Наконец закрыла дверь и сбежала по ступенькам вниз.

22.20

Купчино – один из безликих спальных районов Петербурга, окраина, непарадная питерская изнанка, раскинувшаяся по обе стороны самой длинной и унылой улицы города – Бухарестской. Куда ни глянь, в поле зрения лишь стандартные новостройки: хрущевки и высотки, которые как-то быстро превратились в современные облезлые трущобы, прикрывавшие собой лабиринты узких внутриквартальных проездов с типовыми школами, приземистыми, похожими на стеклянно-бетонные сараи, магазинами и одиночными железными гаражами в окружении мусорных контейнеров. Лена не любила Купчино, но уважала за старинное название, оставшееся от маленькой, допетровских времен деревушки.

Когда-то Лена жила на Васильевском. Ностальгия по уютным дворикам Среднего проспекта, по аристократичным фасадам с барельефами, эркерами и загадочными парадными, пологие каменные лестницы которых с затейливым кружевом чугунных перил устремлялись ввысь и звали восхититься изразцами кафельных печей на гулких площадках между этажами, – всплывала каждый раз, когда она оказывалась здесь во время ночных вылазок по городу. Уезжать отсюда она не торопилась. Каталась не спеша, с наслаждением, колеся то по просторному, тенистому Большому проспекту, то по самой узкой в городе улочке Репина, с ровных линий сворачивала в переулки или на простор набережных, останавливаясь на маленьких площадях в районе Стрелки, заглядывая в арки и подворотни, отмечая не всегда добрые перемены. Вот ее любимая 6–7-я линия с аллеей молодых лиственниц, множеством кафешек и кондитерских – перетерпела евроремонт, стала пешеходной улицей. Андреевский собор отреставрирован, а кинотеатр «Балтика», наоборот, снесен, на его месте построен современный жилой дом. Холодное, гладкое, словно сваренное из стали здание.

Зачем она бередит душу воспоминаниями о прошлом, если вернуть ничего нельзя? Нет, кто-нибудь да должен ответить за обман! За то, что поманили ее призрачными миражами, завлекли и кинули, забрав все самое дорогое, из чего состоял ее мир. За отнятые старые тополя, изразцы, за плавно взлетающие чугунные витые перила! За то, что оставленная взамен непроходящая хроническая, щемящая тоска так похожа на холодное, стальное здание и на устремленную вверх по спирали, в бесконечность, лестницу-ленту, вьющую пролеты-виражи часов, дней и лет, – кто-то должен ответить?!

Плоские шеренги домов не ставшего родным Купчина выстроились чуть в стороне от дороги. Вот она, аптечная вывеска в виде спасательного круга.

Как же к ней подъехать? Лена включила аварийку и медленно проплыла вдоль припорошенных снегом автомобилей. Места для ее «десятки» так и не нашлось. Пришлось парковаться в чужом дворе. Не любит Лена оставлять Лошадушку вне поля зрения, тревожно ей становится, неспокойно, как могло быть неспокойно за оставленную на привязи собаку или настоящую лошадку. Ладно, ненадолго можно.

Аптека работала круглосуточно, но вход в нее ночью был закрыт. Запоздалым покупателям следовало нажать на звонок возле тяжелой некрашеной двери и дождаться, когда немолодая продавщица с усталым лицом откроет маленькое зарешеченное окошечко и отпустит медикаменты. На этот раз она протянула Лене целую коробку с очками. Пришлось порыться основательно, перебрать почти все экземпляры, надевая по очереди и поднося к глазам газету, прежде чем выбрать подходящие. Наконец Лена отдала коробку, расплатилась, окошечко тут же захлопнулось, вернув железной двери первоначальную гладкость. Ну вот и первая неприятность, увязавшаяся за ней из дома: деньги, предназначенные на бензин, истрачены, а значит, нужно срочно ловить клиента. Вздохнула полной грудью, и пошла искать брошенную Шади.

На черном в белесых разводах небе – ни единой звездочки. По-зимнему колючий морозец цепляет за щеки, от стужи перехватывает дыхание. И все же откуда-то свысока влажные порывы ветра спешат рассеять искристую сеть инея, чтоб донести неуловимый запах близкой весны.

Одиннадцатый час, а машины все мчатся и мчатся, а народ все так же спешит. Стайки подростков – у каждого неизменная бутылка пива в руке – перебежками следуют привычным маршрутом от одного ларька к другому. Трогательные девушки, бережно прижимающие тоненькие букеты в прозрачных ажурных упаковках, задумчиво спешат домой с корпоративных вечеринок. Сгорбленные бабки с отрешенными лицами тащат за собой тележки с поклажей. Словно вышедшие из подземелья грузные мужские фигуры в живописных отрепьях, с припухшими, багровыми щеками с философской беззаботностью рыщут в мусорных баках и урнах. На перекрестках к автомобилям резво подскакивают кое-как одетые беспризорники, трут грязными тряпками стекла в надежде на подачку. Закутанные в шарфы, неподвижные силуэты, сгрудившиеся на остановках, прячут лица за поднятыми воротниками и натянутыми на глаза капюшонами, темными тенями промелькнут и растворятся где-то позади в налетевшей поземке. А у нее впереди только дорога…

За очередным поворотом пришлось сбавить скорость, чтобы объехать две уткнувшиеся друг в друга пораненные иномарки: раскиданные обломки бамперов, помятые, исцарапанные капоты и крылья, разбитые фары смотрятся нелепо, ломая привычную картину перекрестка. Тут же топчется упитанный гаишник, что-то записывает в блокнот, другой, похожий на него, как брат-близнец, ходит с рулеткой в руках – вид суровый, нахмуренный. Толпа зевак на тротуаре тычет пальцем. Вот и удивительное, оно всегда рядом: два столкнувшихся на широкой, просторной дороге барана – картина, не вызывающая ничего, кроме недоумения.

Возле круглосуточного мегамарта тоже суета: румяные, жизнерадостные тинейджеры в светящихся, ядовито-зеленого цвета колпаках и шарфиках призывают на выборы. Просят прийти и проголосовать в ближайшее воскресенье. Суют покупателям листовки зеленого цвета. Листовки никто не берет или, порвав, бросают под ноги. Двери мегамарта не успевают закрываться. Домой, все спешат домой, поскорее отнести набор продуктов для праздничного стола. Фрукты, вино, сыр, копченая колбаса, что еще? Наверняка курица, зелень, яйца для салата, банка красной икры – знакомый ограниченный выбор. Вот интересно, портреты кандидатов на листовках тоже зеленого цвета? В моде сейчас зеленый цвет, несмотря на то что доллар давно стоит на месте, не растет и не падает. Голосующие, где вы?

Ага, на самой обочине стоят он и она, непонятно, то ли ловят такси, то ли просто разговаривают, размахивая руками. На всякий случай снижаем скорость, едем медленно, еще медленнее… Хоп! Пока тащилась, слева, из-под колес, выскочила резвая «шестерка», с визгом притормозила как раз напротив тех двоих. Чтобы не въехать в зад более расторопному конкуренту-бомбиле, Лене пришлось резко жать на тормоз, выкручивать руль.