– Алло!

– Котенок, мы у тебя трубку оставили, верни, в долгу не останемся!

– Я уже почти на Невском. Подъезжайте к Казанскому, буду ждать, но не долго.

– Котенок, вернись на угол Малого и Пятой. Заплатим, сколько скажешь!

– Пятьсот рублей!

Последовала пауза, в которой Лена отчетливо услышала перепалку между звонившим и его друзьями:

– Пятихатку просит сучка!

– Вот п… старая! Да она оборзела!

Лена отключила мобильник. Открыв заднюю крышку и вынув симку, выкинула ее за окно. Пожалуй, у нее в руках не совсем устаревшая модель: полифония и фотокамера – все на месте. Сгодится. Можно себе оставить, а можно порадовать беспризорника.

На набережной, где чувствуется близость залива, ветер, гулко ухая, ударяет в лобовое стекло резкими порывами. Весенний ветер, переменчивый, беспокойный. Ломаной линией перед глазами мелькнула черная молния-чайка, крикнув ей что-то насмешливо-резкое и как будто позвав за собой. А быть может, она просто подпевала голосу Земфиры, тревожно выводившей:

5.55

Вперед, по просторному Невскому! Огни реклам и вывесок устало перемигиваются друг с другом и со своим отражением в мокром асфальте. Стройная панорама все время меняется, дразнит своей неуловимостью и неожиданностью. Словно надменный чужестранец, раскрывает свои портики-объятия Казанский собор. Аничков мост с застывшими в бронзе покоренными конями сам несется ей навстречу. Зеленая стрелка светофора приглашает повернуть на Марата. Здесь, возле высоких арочных проемов входа в метро, ожидая открытия, толпится народ. Чего им не спится, куда собрались в такую рань? Здесь же толстая, но расторопная тетка с тележкой развернула торговлю мимозой. Не купить ли себе веточку? Нет, не получится: впереди по курсу – голосующая фигура немолодого мужчины в камуфляже и с рюкзаком. По всему видно, бывший военный на дачу собрался, на вокзал торопится, скорее всего на Финляндский. До Финляндского не близко, но если он боится опоздать на электричку, то торговаться не будет. Взять? Эх, не успела! Откуда-то с левого ряда выскочил кособокий, с разномастным кузовом, «жигуленок», и сначала мужичок, потом и его объемный рюкзак исчезли в его видавших виды, потрепанных недрах. Подождав, когда несколько раз хлопнувшая дверца наконец закрылась, Лена тронулась дальше.

Впереди на Марата – еще один, бомжеватого вида голосующий. Таращась на дорогу и тщетно пытаясь сохранить равновесие, кидается на капот каждой встречной машины, включая высокомерный «мусоровоз» с проблесковыми оранжево-синими маячками. Гаишно-ментовской «форд» брезгливо объезжает пьяного, Лена следует за «фордом» «шаг в шаг», ну и приотстает чуть-чуть, иначе, не дай бог, поравняется с ним, встретится взглядом, тогда уж точно к ней привяжутся, документы начнут проверять, багажник шерстить. Наверное, стоит остановиться и купить мимозу. Восьмое марта, а она без цветов! Однако хватит ли денег? Стоило ей подумать о цветах, как в голове щелкнуло и спрятавшаяся, мучившая ее мысль выскочила на поверхность. Скотч, купленный на заправке!

Притормозила за остановкой, под фонарем, вынула маникюрные ножнички. Минута – и темно-красная пятисотрублевая бумажка снова похрустывает, как новенькая! А согнем-ка мы ее пополам, да не ровно, а рядом со швом. Уголки, опять же, помнем, чтобы глянцевость фальшивую скрыть. Наконец, вышла из машины, с трудом расправляя затекшие суставы, вдохнула полной грудью. Очки снимать не стала, для солидности. То дело, на которое она идет, требует располагающей внешности.

Потеплело на улице, но колючая, ветреная сырость, пробравшаяся под куртку, пробежала по телу ознобом. Шаги, глухо шлепающие по мокрому асфальту, звучали с отставанием, словно не ее, а ее двойника, спешащего за спиной. Вот уже мерещится, что кто-то дышит в затылок. Нет, оглядываться не стоит. Мало ли… Вдруг обернется и увидит призрак. Петербург – он кишит призраками, нужно просто уметь их разглядеть. Нет, она не боится Раскольникова с топором, который может потребовать всю ее наличность, включая фальшивую пятисотку, или, например, Распутина с развевающимися сальными космами и безумным взглядом, тень которого, быть может, до сих пор рыщет по ночам в поисках новых восторженных поклонниц, желающих мыть ему ноги. Она страшится увидеть саму себя, ту, далекую, незнакомую, юную и красивую, полную энергии и надежд.

Боится, что она, та, которая и есть она сама, внимательно рассмотрит ее, реальную, и, рассмеявшись, высокомерно и с досадой, произнесет звонко, так что идущие мимо ранние пешеходы, начнут в недоумении оборачиваться, жестокие и слишком правдивые слова: «И это то, что стало со мной через годы?! Неужели я превратилась в это жалкое, ничтожное существо, женщину, которая бомбит ночами?! Стоило ли для этого рождаться?!» Прочь, прочь виденье! Не будет она оглядываться, не дождетесь!

Блистательный Невский, открывшийся со стороны Марата, казался шикарной декорацией для утонченного, почти фантастического действия на празднично освещенной сцене.

Может, выбросить фальшивку?! Черт с ней, не обеднеет из-за пяти сотен. На минуту представила, как торговка схватит ее руку и закричит: «Держите обманщицу! У ей полные карманы фальшивых денег! Аферистка! Как не стыдно перед людями?!» Толпа стиснет ее, нетрезвые мужики с красными глазами будут скалиться, злобные тетки обрадуются, завизжат, начнут толкать, попросят вывернуть карманы, открыть сумочку. А тут и «мусоровоз» подоспеет. Это пьяных бомжей, кидающихся на капот, они объезжают стороной, а над интеллигентного вида дамочкой с удовольствием поглумятся. Боже! Какой позор! Пожалуй, следует развернуться, пока не поздно.

Лена решила пройти мимо, но притормозила, глядя, как долговязый мужчина с портфелем, почти на ходу прихватив шелестящий, с ажурным краем, пакетик и получив сдачу, исчез за углом. Ну разве что поинтересоваться ценой на хрупкие, в прозрачной упаковке, веточки?

– Сколько стоит мимоза?

– Сто пятьдесят, мой ангел.

– Дорого. А за сто не продадите?

Фальшивая пятисотка жгла в кармане руку и не позволяла уйти ни с чем.

– Так и быть, мой ангел, только тебе. Зин, посмотри-ка, тот мент, что глядел, ушел или к нам направляется? – с опаской обратилась торговка к кому-то через плечо.

Протянув смятую купюру, Лена вынула из коробки первый попавший пакетик с рассыпчатыми, душными цветами и, замерев, наблюдала, как продавщица в поиске сдачи, рылась негнущимися красными пальцами в маленькой сумочке, висевшей у нее на пузе.

– Зин, глянь-ка, нормальная ли? – бросила она снова в сторону.

Опустив глаза (главное – не встречаться взглядом, иначе ее разоблачат!), Лена почувствовала, как за спиной тетки появилась ее товарка и бумажка исчезла в протянутой руке. Лена замерла. Вот этого она не предвидела, но отступать поздно.

– Спасибо, – пробормотала, не поднимая глаз.

– И тебе спасибо, мой ангел.

Получив четыре сотенных, развернувшись, ускоряя шаги и еле сдерживаясь, чтоб не сорваться на бег, торопливо направилась в сторону припаркованной машины. Шлепающие с опозданием шаги ее двойника снова гнались за ней. Кажется, все позади. Какой срам! Какая же она мелочная! Четыре сотни ей цена! Однако та ее часть, которая жаждала справедливости, бесстыдно радовалась и ликовала! Заработанные трудовые вернулись к ней, пусть в виде двух чахлых веточек мимозы, а тетки… тетки свое наверстают. Ишь, цену заломили, сто пятьдесят рублей, кому сказать! Самое неприятное, что ангелом ее назвали. Скорее, прочь отсюда! Поворачиваем ключ зажигания… и по газам! «И тебе спасибо, мой ангел…» Хорошо тому, кто верит в ангелов, в Бога. Все ясно и определенно в их сознании, все разложено по полочкам, на все есть ответ, всему найдется оправдание. А как быть ей, если она не может запомнить и понять простого: за что распяли Христа?