– Спасибо.

– Всего доброго. Деньги-то есть на лекарство?

– Ага.

– Ну вот возьми хотя бы полтинник.

– Спасибо.

Ночной Петербург особенно сдержан и холоден, он не торопится выдавать свои тайны, не смея выставлять напоказ свою темную изнанку, похожую на ветхую, дырявую подкладку парадного мундира, стыдливо прячет ее за ярко освещенными зданиями благородных центральных фасадов жилых домов, храмов и дворцов.

А туман все гуще и плотнее, от душной сырости и запаха гари кружится голова и першит в горле. Скорее, скорее домой! Что там, впереди? Фары дальнего света выхватили группу мужчин, голосующих посередине пустынного Малого проспекта. «Брать или не брать?» – вот в чем вопрос. Один, два… Трое, все такие крупные, шумные, о чем-то возбужденно спорят. Заработать лишнюю сотку или проехать мимо? Притормозить все равно пришлось, остановилась и наблюдала, как перед капотом, почти слившись с дорогой и таща за собой длинный хвост, деловито семенила серая крыса. Плохая примета, значит, пассажиров брать не стоит, но мигнувшая на панели лампочка напомнила о бензине, а потому в борьбе над усталостью и суеверием верх одержала жадность. «Жаба придушила».

– Вам куда?

Поздно спохватилась. Солидные, импозантные мужчины вблизи оказались банальными интеллигентными алкашами. Их отпечатанное на лицах интеллигентное прошлое уже поблекло и почти стерлось, а страсть к спиртному, наоборот, проступала ярким клеймом. Слишком оживленные, горлопанят, хлопают друг друга по плечам, что-то доказывают, перебивая друг друга. А один и вовсе такой отвратный, с опухшим, в царапинах, носом, весь распахнутый: и куртка не застегнута, и шарф вот-вот соскользнет, и жидкие, длинные волосы, обрамляющие лысину, треплются ветром как попало; брызжет слюной, размахивает руками, даром что в очках. Вот при виде этих очков ей вдруг стало тоскливо так, тревожно.

– Шеф, тут рядом, прямо, три остановки!

– Сто рублей!

– Обижаешь, шеф, полтинник. Ой, баба! Мужики, посмотрите, баба за рулем! Бля, что творится на белом свете!

– Страшная?

– Красотка!

– Где баба, где баба? Дайте потрогать.

Совсем оглушили. Самый пьяный, поцарапанный, в очках, открыл заднюю дверь и свалился на сиденье. Угораздило же ее остановиться возле этой группы омерзительных алкашей! Напились в честь Женского дня, а жены наверняка дома, ждут их с натруженными за день руками, с начищенными полами и посудой и с полным холодильником наготовленной снеди. А вдруг да и не ждут, наоборот, мечтают выспаться всласть в надежде, что свалится их благоверный в канаву или на худой конец переночует в ментовском обезьяннике.

Остальные так же бесцеремонно втиснулись в салон и расселись по-хозяйски, словно в личное такси. Нос к носу рядом с ней оказалась помятая рожа с вывернутыми, в красных прожилках, веками – ни дать ни взять гоголевкий Вий! Скорее отвезти их, пусть даже за полтинник, лишь бы избавиться. Одна радость: она-то, свободная женщина с занятым сердцем, выгрузит их через пару минут и умчится дальше, не обремененная этой обузой.

– Котенок, ты чего такая злая? Посмотрите на нее, надулась. Какие мы гордые, неприступные. Не сердись, котенок, мы безобидные.

– Дай-ка на нее взглянуть. Думаете, лучше других? Клянусь, такая же сучка, как остальные!

Тот самый, с опухшим носом, в очках, схватил ее сзади за плечи, дыхнул в щеку горьким запахом винного перегара.

– Не трогать! Руки! – взвизгнула Лена.

– Димон, ё… убери руки, еще вмажемся в столб, баба – она же за рулем как обезьяна с гранатой. Прости, котенок, это к тебе не относится.

Димон… Неужели… А вдруг?! Лена напряженно вглядывалась в панорамное зеркало, пытаясь разглядеть пассажиров на заднем сиденье, но видела лишь одутловатые, осовевшие лица мужчин. Тот, что в очках, поцарапанный Димон, был также незнаком ей. И чего она так разволновалась? Обрюзгшие щеки, мокрые губы, широкая, исцарапанная переносица, спутанные космы стальными прядями кое-как прикрывают лысеющее темя. А главное – выражение! Казалось, он плохо соображал, где он, с кем и что с ним происходит.

– Да выкиньте вы ее из машины, хули мы так тащимся!

– Димон, сука, сказали тебе, сиди, не дергайся. Не обращай на него внимания, котенок, он не всегда таким бывает.

– Видите, телка ни фига не умеет рулить. Бля, щас сам поведу. Не верите? Клянусь! – не унимался поцарапанный очкастый Димон.

Задние руки снова потянулись вперед, теперь уже к рулю. Лена шлепнула по ним ладонью изо всей силы, но поздно – руль дернулся, машина со скрежетом ударилась о поребрик, подскочила и, снова ударившись, теперь уже об асфальт, встала на место. Внутри у Лены что-то ухнуло и оборвалось. Поюлив на скользком покрытии, машина выровнялась и послушно продолжала путь. «Шади, прости меня, милая!»

– Фролов, сука, ты тупой?! Мы тебя щас выкинем! Сиди спокойно.

– Она со мной пойдет, – еле ворочая языком, уточнил Димон Фролов. Похоже, он хотел добавить: «Клянусь!» – но не смог выговорить, потому как на него нашло что-то вроде икоты.

«Фролов! Боже, как хорошо!» Даже легкая эйфория закружила голову, унять бы дрожь в коленях и предательский спазм в горле.

– Ага, приехали, вот здесь, здесь притормози. Спасибо, котенок! Может, все же с нами пойдешь или хотя бы телефончик дашь?

– Со мной-мной-ой…

– Заткнись, Димон!

– Всего доброго! – бросила Лена дежурную фразу, чтобы обозначить конец пути.

– Вот злюка! Люблю таких!

Кряхтя, вывалились наружу. Вытащили обмякшего Фролова. Тот, что сидел рядом, с немигающими, в красных прожилках, веками, протянул смятую бумажку. Лена хотела потребовать компенсацию за моральный ущерб, но промолчала, испугавшись, что сейчас снова начнется пьяная разборка. Выкинуть им вслед этот полтинник, как ту баронскую белую хризантему? Но рука сама на автомате, помимо ее воли, уважительно засовывала купюру в кармашек сумки. А пьяная компания, уже забыв про нее, удалялась, спотыкаясь и бормоча вразброд что-то невнятное.

11. 5.25

В помещении заправочной станции, больше похожей на ярко освещенный супермаркет с многочисленными торговыми отделами и маленьким кафе в углу, было тепло и уютно. Наконец-то Лена никуда не спешила. Удар колеса о поребрик не прошел бесследно – изрядно спустившая покрышка требовала замены. Заправщик, услужливый парень в синем комбинезоне, сначала хотел подкачать шину, но вскоре попросил запаску.

– Диск погнулся от удара, – пояснил он.

Пришлось открыть багажник. Запаска – это святое. Без запаски она не ездит.

Заказала кофе и села за столик. Помешивая ложечкой сахар в маленькой чашке с золотым ободком, задумчиво разглядывала тонкий, нежно-голубой фарфор. Надо же! Ей были поданы не одноразовый стаканчик, а именно изысканная кофейная чашка и ложечка тоже изящная, уж не серебряная ли?

Так, надо собраться с мыслями. Что произошло? По сути – ничего особенного. Просто ей нужно срочно идти к психоаналитику, который помог бы ей разрубить энергетический узел навязчивого желания видеть в каждом встречном немолодом очкарике Диму Кострова. Довольно гнаться за его тенью. Это уже не смешно.

Из стеклянной дверцы шкафа с надписью «Кока-кола», забитого до отказа лимонадами, соками и прочими напитками, на нее смотрело одинокое, унылое отражение немолодой женщины с внимательным и недобрым взглядом. Возраст женщины определяется по взгляду: как ни старайся, как ни гримируйся, в нем всегда предательски высветится печальный опыт разочарований, не спасут ни легкомысленные, небрежно выбившиеся из прически завитки, ни упрямая припухлость губ, ни тонкий носик. Правы пассажиры, которые называют ее злюкой. Она и есть злюка, и другой уже не станет.