Одно приятное известие за эту непутевую ночь, от которого словно потеплело. Лена прикрыла глаза и улыбнулась про себя. Когда-нибудь ее сын обязательно прославится, она будет гордиться им, нужно только поверить в его талант музыканта, слишком необычный для ее закостенелого восприятия. Пора смириться, попытаться понять современный мир, проникнуться забегающими вперед музыкальными фантазиями сына, мелодиями будущего, которые слышались ей монотонным нагромождением режущих слух звуков. С чем черт не шутит? Упорства ему не занимать. Добрый он, замечательный, хоть и раздражает своим несерьезным отношением к жизни. А какие у него друзья? Уму непостижимо! Порой распахнет она перед ними дверь в квартиру и еле сдерживается, чтоб не вытолкать взашей! На щеках и в носу пирсинг, глаза подведены черным, в ушах серьги, вместо аккуратной стрижки – спутанные космы, похожие на скрученную паклю, – ни дать ни взять дикари экзотического племени вышли из пещеры. Упустила она своего маленького Диму, выпустила из-под контроля. И вот теперь ни бизнеса, ни примерного сына. Ему бы учиться, в вуз поступить, получить профессию, семьей, наконец, обзавестись, детьми. А он все с гитарой, все песенки у него на уме, концерты, поездки, поклонники. Сколько это продлится и чем может кончиться? Был бы мужчина рядом, отец. Дима, опять Дима Костров…

Однако дамочка и не собирается выходить, сидит, весело похихикивая, лукаво переглядываясь со своим спутником. Лена обернулась, встретилась с ее насмешливо-хищным взглядом и выключила печку. Через минуту выключила двигатель. Затылком ощущая напряженную злобу, продолжала равнодушно щелкать кнопками мобильного телефона, просматривая старые сообщения. Почти все от сына. Из Ростова-на Дону, Ставрополя, Краснодара… Лена снова улыбнулась, вспомнив его клятвенное обещание подарить ей роскошную, в самом центре Петербурга, квартиру, обязательно с балконом, выходящим на Мойку или Фонтанку. «Мечтай о несбыточном и получишь максимум!» – где она это слышала?

Метель продолжала забрасывать лобовое стекло липкими пригоршнями. Все же пора ехать. Не поворачивая головы, холодно сообщила:

– Я уезжаю.

Парень обрадовался, тут же выскочил и потянул за рукав свою спутницу.

– Пошли, Тамара!

– Ты иди, а я поеду. Покатаюсь немного, хи-хи-хи.

Лена повернула ключ зажигания, выдержала несколько секунд и медленно тронулась с места. Взглянув в панорамное зеркало над головой, увидела испуганное и растерянное лицо женщины. «Ага, не ожидала?!»

– Остановите здесь.

– Здесь, на мосту, нельзя. Видите, впереди знак висит «Стоянка, остановка запрещена»?

– А я сказала, остановите!

Лена с каменным выражением лица, невозмутимо продолжала гнать через виадук.

– Я сейчас выпрыгну! – завопила дама, но не громко, не во весь голос, а почти шепотом.

Притормозила Лена на самом верху. Включила аварийку. В распахнутую дверь ворвался снежный вихрь, дохнул стужей и отступил. Метель постепенно успокаивалась, и бегущая навстречу жемчужная цепь уличных фонарей становилась все ярче, крупнее и отчетливее.

3:40

– Не спи, Ванечка.

Мчаться по набережной, не ограниченной светофорами и перекрестками, наблюдать за нитью огней и плывущими звездочками автомобильных фар на том берегу, – восторг и наслаждение! Финляндский мост, весь в легких, подсвеченных арках, исчез за спиной, а мост Александра Невского, пологий, приземистый, ровной линией соединяющий городской центр с правым берегом, едва обозначившись, стремительно приближается с каждой секундой. Лошадушка, ощутив полную свободу, радостно рвется вперед. Чтобы сдерживать ее пыл на поворотах, эхом повторяющих плавные изгибы Невы, приходится чуть притормаживать. Хорошо! Лети себе, и на часы смотреть не надо.

Другое дело летом.

Летом, в пору белых ночей, несешься вот так на Троицкий в надежде весело проскочить на ту сторону, а тебя тормозят: «Стоп, приехали!». Выставляют перед самым носом штакетник, включают мигающий красный. Приходится разворачиваться через все запретные разлиновки и мчаться дальше вместе с остальными опоздавшими бедолагами к Литейному. И что? Еще издалека видишь, как его пролет, разорвав сплошную линию подсветки, словно дразня тебя, начинает медленный подъем. Не притормаживая, летишь вперед по набережной, мимо гуляющей толпы зевак, до следующего моста в надежде, что хоть на него-то успеешь…

А если в этот ночной час пик окажешься на Васильевском, отрезанном от материка четырьмя мостами? Каждое лето ранним утром, в ту предрассветную пору, когда фонари уже потушены, а бледно-серая туманная дымка вот-вот растает, уступив место несмелым золотисто-пастельным тонам, она попадала в эту историю.

Сколько раз она сидела в тесном окружении других авто, устало глядя на веселые подвыпившие компании, борясь со сном, слушала магнитолу и, раздраженная бодрыми, неестественно радостными голосами диджеев, с нетерпением ждала, когда же нелепо торчащий вместе с фонарями, дорожными знаками и проводами пролет моста едва заметными рывками начнет опускаться вниз, открывая небо и зовущее вперед ровное полотно дороги. В это время она тихо проклинала Васильевский вместе со всеми мостами, шумную толпу туристов и рассеянных влюбленных, облепивших гранитные набережные.

Но если проскочить до разводки удавалось, то какой неописуемый восторг она при этом испытывала, как восхищалась неоновым отражением подсветки мостов в темном глянце воды, запахом сирени и прохладным, свежим ветром с залива! Попутно обожала бодрых диджеев с их дурацкими передачами, и всех звонивших им слушателей, и толпу туристов с камерами, и глупых, счастливых влюбленных, рассеянно шныряющих под колесами…

– Не спи, Ванечка, скоро к бабушке приедем.

Впереди по курсу обозначился Охтинский мост с тяжелыми опорами и гранитными башнями. А на противоположном берегу сверкнули маковки золотых куполов Смольного собора. Удивительно, но свечение, придающее Смольному легкость и фарфоровую, прозрачную голубизну, исходило вовсе не от наружной подсветки, а наоборот, загадочным образом излучалось изнутри самим собором. Мистика, да и только!

Лена снизила скорость. Дорога здесь, казалось, была ровной и гладкой, с четкой разлиновкой, а на самом деле средняя полоса изрядно разбита, вся в опасных расщелинах и ямах, и чтобы не потерять подвеску вместе с колесами, пришлось взять правее, уступив свое место плывущему за ней «мерсу». «Мерсы» – они всегда плывут и даже немного парят над дорогой, не касаясь асфальта, что им какие-то колдоё… то есть выбоины и ухабы.

– Не спи, Ванечка, посмотри, как красиво.

Бросая короткие взгляды в панорамное зеркало, Лена с любопытством поглядывала на даму с ребенком. Они сидели на заднем сиденье так тихо, что, забывшись, она думала, что едет одна. Дама казалась ей интересной своей отрешенностью и благородной, бесцветной, как на портретах средневековых мастеров, некрасивостью. На бледных щеках – то ли ссадины, то ли застывшие бороздки от слез. Жавшийся к ней мальчик лет пяти, в дубленочке и кожаной, на меху, шапке, но тоже бледный и вялый, не реагируя на слова матери, сладко дремал и за весь путь не проронил ни слова. Какая нужда выгнала их среди ночи из дома и заставила ехать к бабушке? По своему обыкновению Лена стала строить догадки.

Вероятно, их бабушке, пожилой женщине, сделалось плохо и она, несмотря на поздний час, срочно вызвала всех родных, чтобы огласить завещание, пока находится в трезвом рассудке и здравой памяти… Ой, то есть наоборот, здравом рассудке… Или так: дамочке пришлось срочно везти сына (внука? Усыновленного из приюта малыша?) под присмотр, чтобы не отказать во встрече неожиданно позвонившему давнему возлюбленному, тому, от кого она ждала звонка месяцами, из-за которого плакала ночами и который, неожиданно оказавшись не у дел решил объявиться. Как там, в песне: «я перестану ждать тебя, а ты придешь совсем внезапно». Нет, не то. На страстную любовницу дамочка явно не тянет, слишком она какая-то «неживая», и вид усталый, и слишком озабочена своим поздним ребенком.