Воображение Лены разыгрывалось тем сильнее, чем ближе она подъезжала к повороту на Коллонтай. Вот и гладко вытесанная глыба Ледового дворца холодно сверкнув зеркальным блеском на фоне бархатисто-черного неба, передала привет из недалекого будущего.

Так, на чем она остановилась? Да, печально вытекающее из настоящей картины будущее. Обшарпанные, убогие внутри, с вышедшими из строя канализацией и водоснабжением башни-трущобы, которых ни разрушить, ни отремонтировать. Вдоль дорог – тесные шеренги живого товара, любого пола, возраста, нации ждут своей участи и с грустью размышляют на одну постоянную и волнующую тему: когда наконец их настигнет удача и им дадут поесть, если не в человеческом смысле этого слова, то хотя бы в скотском – пожрать? Или сегодня они не получат ни того ни другого? Время от времени проезжающие мимо авто притормаживают, и водители, упитанные, лоснящиеся, с безучастным выражением тычут пальцем в объект, привлекший внимание. Довольный объект, прикрыв сумочкой дырку на колготках, по-королевски садится в авто и отчаливает в неизвестном направлении, на зависть остальным, невостребованным и потерявшим надежду объектам, которым ничего не остается, как, переминаясь с ноги на ногу, курить и с досадой ждать своей участи.

А если посмотреть на ситуацию глобально, то можно легко заглянуть еще дальше и увидеть, как гомо сапиенс, или «человечек потребляющий», размножающийся в геометрической прогрессии, но качественно, если не деградирующий, то зашедший в тупик, начнет вырождаться. Как это когда-то случилось с австралопитеками и гомо эректикус. И чтобы заставить его подняться на высшую ступень и зашевелить наконец мозгами, Создателю снова придется устроить глобальную катастрофу – всемирный потоп, например, новый ледниковый период или энергетический кризис, из которого смогут выкарабкаться самые умные и предприимчивые. С них-то и начнется новый виток мутации. Выжившие, заполнившие землю люди новой формации, изучая историю и человеческие виды, назовут сегодняшних людей «условно разумными» и будут копаться в причинах, вызвавших их вырождение. История повторится, очевидно, так и не научив человечество ничему.

А вот и «человек голосующий» вышел на дорогу. Протянутая рука на полдороги, как опущенный шлагбаум.

– Куда вам?

– Уткина заводь.

– Четыреста дадите?

Лена зажмурилась. Ну и цену она зарядила! Обычно за такое расстояние больше трехсот не дают, а некоторые за двести норовят прокатиться. («Здесь же ехать – всего ничего!»)

– Легко!

Усаживается хлопотливо, острые колени – чуть ли не вровень с подбородком.

– Как тут у вас сиденье двигается?

Наконец устроился, успокоился, огляделся.

– Простите, можно нескромный вопрос задать?

Лена покосилась на долговязую нескладную фигуру пассажира, на маленькую стриженую голову с впалыми скулами, на пальцы в наколках – и усмехнулась с досадой. Сейчас спросит: «Неужели вы бомбить выехали? И не страшно вам ночью народ подбирать?» Вопрос этот ей задает каждый второй. И ответ получает тоже стандартный, одинаковый для всех: «Что же делать? Приходится выживать, бойся не бойся, а зарабатывать как-то нужно».

– Скажите, а вы меня подобрали, потому что таксуете, или мм… хммм?

– Я по ночам бомблю, знаете ли, потому как днем пробки весь бензин съедают. Кстати, деньги я обычно вперед беру. С вас четыре сотни.

– Ндаа-а… Печальная ситуация, – задумчиво продолжал пассажир. – До чего мы докатились! Женщины по ночам бомбить выезжают! Можно еще вопрос задать?

– Спрашивайте, – пожала плечами.

– Как вас зовут?

Что за пустой разговор? Развернувшись к ней всем торсом, нагло буравит похотливым взглядом. Нет, пожалуй, удивленным и оценивающим. Ну за четыре-то сотни пусть буравит, жалко, что ли? Кстати, а где они, четыре сотни. Вроде не получила. Или все же взяла?

– Лена.

– Очень приятно, Лена! Знаете что, Лена, бросайте работу! Вы такая очаровательная! Я приглашаю вас отужинать в каком-нибудь ресторане на ваше усмотрение.

– Нет, спасибо. Я, знаете ли, не ем ночью, – ответила, не поворачивая головы.

– Это чувствуется. Надо же, такая женщина – и бомбит! У вас такое лицо, такое… Ой, смотрите! – беспокойно завертелся пассажир. – Ничего себе, бетономешалка «девятку» убрала! Во дает!

Действительно, рядом с метро, на площади, куда вливался поток авто с пяти широких, оживленных магистралей и где в темное время суток светофор был всегда отключен по непонятной причине, творилось необычное для такого позднего времени столпотворение из машин и людей. Мелькали проблесковые огни служебных мигалок, гаишники в оранжевых жилетах хлопотали возле измятой, похожей на плотно скомканный лист бумаги легковушки, перегородившей перекресток. Здесь же вертелись зеваки, побросавшие свои авто водители щелкали фотовспышками камер.

Лена аккуратно протиснула Лошадушку между неповоротливой, как танк, бетономешалкой и гаишным «фордом», охранявшим то, что осталось от «девятки», и, прибавив скорость, помчалась дальше, наблюдая боковым зрением, как рука пассажира начала судорожно шарить вдоль сиденья в поисках ремня безопасности.

– Когда-то гонял как ненормальный, – начал оправдываться, заметив ее усмешку. – По городу когда меньше сотни – нервничал, ругался грязно, чесался, все время казалось, еле тащусь.

Не найдя ремня, вцепился в дверную ручку и расслабленно откинулся на сиденье.

– Все ясно. Можете не продолжать, – перебила его Лена.

– Ага, чудом жив остался, зато теперь и нервы крепче, и чесаться перестал, пассажир вдруг снова встрепенулся, закрутил головой, вытянул шею, пытаясь разглядеть на мгновение выхваченную светом фонаря маленькую одинокую фигурку в короткой юбке и ботфортах. Тут же, без перехода, сокрушенно заметил:

– Помолодела проституция-то, ох как помолодела. Дети на панель выходят! И все наркоманки конченные, больные на голову и вообще…

– Так уж и все?

– Давно это было, еще до отсидки, возвращался поздно вечером от своей девушки. Взволнованный был, заведенный, возбужденный. Простите за выражение, трахаться хотелось. Свернул на Будапештскую, там всегда ночные бабочки клиентов ловят. Ну подъехал к одной более-менее… Стали торговаться. Она просит за минет триста, а я даю двести. Сторговались за двести пятьдесят.

Лена искренне рассмеялась. Не знала она, что с проститутками тоже торгуются.

– Ну и как, понравилось?

– Честно? Чистая механика. Домой приехал и с ходу в ванну полез. Всю ночь плевался, даже уснуть не мог. Еле дождался утра – и пулей в вендиспансер, анализы сдавать, прививки разные делать. Потом еще несколько месяцев дрожал, ждал последствий. Врагу не пожелаешь! – от воспоминаний пассажир разволновался, даже провел ладонью по лицу, словно вытирая выступивший пот.

Повернули на Тельмана, и Лена насторожилась: дорога здесь была вся в ухабах и коварных, незаметных расщелинах.

– Дайте-ка угадаю, кем вы работали раньше.

– Попробуйте, – весело усмехнулась.

– Ммм… Хмм… Учительницей. Английского языка. Или французского.

– Холодно.

– Значит, в музыкальной школе преподавателем игры на этой, как ее… арфе.

– Не ломайте голову. Торговля и финансы – вот мое образование. Бизнес, попросту.

– Круто! И где же ваш бизнес?

– Машина – все, что от него осталось.

– Печально.

– Вовсе нет. Бомбить не самое плохое занятие, надо сказать. Опять же время появилось свободное, книги стала читать, фильмы смотреть, путешествовать по древним русским городам.

Зачем она врет, зачем старается выглядеть лучше, чем есть на самом деле, перед неинтересным и посторонним человеком? Когда она последний раз держала в руках книгу? А провинциальные вояжи по историческим местам, где стены древних монастырей, заросшие мхом, скрывают золоченые купола церквей и колоколен, где реки и озера с отражениями плакучих ив и низких облаков пугают первозданностью и чистотой, где по утрам слышен крик петуха, а вечерами – стрекот кузнечиков, – видит только во сне, а в реальности все откладывает и откладывает на потом, из соображений экономии и страха выйти за пределы привычной, проторенной колеи. Господи, как скучно! Зачем эта ложь? И зачем ей приходится делать вид, что она внимательно выслушивает пустую болтовню, которая к ней не имеет ровно никакого отношения?