Судя по литературе прежних лет, осмотр внешних повреждений воздушного судна изнутри должен был производиться скрытно от пассажиров, чтобы не вызывать нервозности. Но, видимо, прямой, как дубина, двадцать первый век все существенно упростил.

«Паззл» сложился; хотя лучше ему было не складываться.

Прошла целая вечность прежде, чем летчик выпрямился, снова возник между кресел, что-то сказал бортпроводнице и почти бегом ушел в нос.

Должно быть, он уже запер за собой бронированную дверь пилотской кабины, а задернутая занавеска все еще колыхалась, точно ее трогали взгляды пассажиров.

Раушания махнула рукой согнанному семейству – они по-мышиному юркнули обратно на свои места.

Шум в салоне вдруг смолк, еще не прозвучало ни слова, но кругом упала тишина. Только гудели снаружи мощные «пылесосы» да скрипел старый планер.

И еще – отчетливо свистел ветер, обдувая невидимую стойку.

Стюардесса прошла мимо нас и тоже скрылась за занавеской.

Через несколько секунд свист прекратился: шасси убрали.

– Что случилось?

Моя соседка спрашивала почти спокойно.

– Узнаем, – коротко ответил я.

Страх во мне еще не возник; билась лишь одна – должно быть, естественная – мысль. Точнее, жгучий вопрос, заданный неизвестно куда: почему для такого случая судьба выбрала меня.

Единственного и неповторимого, вечного во все времена, летящего в законный отпуск, радующегося жизни и приятно тоскующего по любимой жене.

Такого никогда, ни при каких условиях не могло случиться со мной.

А если случилось, то на самом деле не случилось, я лишь видел нехороший сон.

Нужно было проснуться.

Или встать, перешагнуть через учительницу, дернуть стоп-кран и оказаться на земле, предоставив остальным погибать без моего участия.

–…Уважаемые пассажиры…

Панель над головой заговорила, поперхнулась и продолжила.

–…Приносим вам извинения. По техническим причинам, неисправность шасси, наш самолет совершит посадку в аэропорту обслуживания…

– Где именно?

Громкий вопрос прозвучал так, словно мужчине позарез требовалось знать, на какую полосу попытаются посадить наш самолет, у которого что-то произошло с колесами после того, как была пройдена скорость принятия решения и не осталось возможности затормозить.

В проход высунулась Раушания. По трансляции говорила другая, более взрослая бортпроводница. А эта, видимо, стояла за занавеской и слушала происходящее в салоне.

– Где именно мы будем садиться?

Любопытный пассажир еще не слишком волновался; въедливость была его чертой.

Злобная малышка скрылась, динамик щелкнул и сообщил голосом зрелой:

– Пункт назначения Бургас или Казань. Это будет уточнено позднее.

Соседка слева шумно поднялась и пошла в хвост, где прятались туалеты второго класса.

– Это называется «приплыли». Вот вам и двадцать первый ряд при тринадцатом числе.

Глаза соседки тонули в глубине нарождающегося ужаса.

Я не сразу сообразил, сколько времени промелькнуло с момента оглашения приговора.

Кажется, не более секунды, но толстая учительница опять сидела рядом, а весь проход до самой занавески был заполнен плотной очередью в те места, куда она успела вперед всех.

Видимо, я отключился от реальности в лихорадочных мыслях.

– Тринадцатое во всем мире, но оно выбрало именно нас, несмотря на «двадцать одно».

Я кивнул.

Ничего не оставалось, мои каббалистические теории рассыпались в прах.

– Это… опасно, что с нами случилось?

– Думаю, что нет, – ответил я, хотя думал иначе.

Промолчав, соседка что-то поправила в сетке на передней спинке.

– А что именно случилось, полагаю, в точности не знает даже экипаж. Узнает на земле.

– На земле…

Два простых слова казались печальным эхом.

Эхом всего, что еще час назад казалось незыблемым.

–…Вы думаете, мы там окажемся живыми?

– Уверен.

Кажется, ложь прозвучала убедительно, хотя оставалась именно ложью.

Я знал, что даже малейшая неисправность в воздухе имеет самые худшие перспективы, а неполадка шасси к малейшим не относилась.

Но я не мог этого сказать.

Потому, что она была женщиной, а я – мужчиной.

Потому, что если нам было суждено прилететь-таки в Анталью и там разъехаться, то мы оставили бы память этих минут, не самых веселых в жизни.

Потому что если нам было не суждено прилететь даже в Бургас, то…

То последние в жизни часы нам выпало провести вместе.

Среди людей, но держась друг за друга – это стало ясно как-то сразу.

Но прежде всего потому, что я был мужчиной.

А она – женщиной.

– А где этот Бургас? – спросил я достаточно энергично. – В Испании? Никогда там не бывал.

– В Болгарии. Хотя я там не бывала, только в Варне как-то раз.

– Я согласен и на Болгарию. Там никогда не был.

– А почему именно туда?

Соседку тоже волновали несущественные вопросы.

– Не знаю.

Я заглянул в иллюминатор.

Внизу равнодушно ползли ландшафты средней полосы.

– Что бы там у нас сейчас ни было, после посадки наш самолет потребует ремонта.

Словами о ремонте самолета, приземление которого висит под вопросом, я пытался вселить спокойствие в самого себя.

Хотя на самом деле теперь меня бил страх.

Точнее не бил – он меня сковал.

И даже не просто сковал: образовал внутри вакуум, куда всасывалось все мое существо, от которого осталась лишь оболочка.

Но внешне я должен был держаться – хотя бы ради нее, глядящей мне в глаза.

Кашлянув, я продолжил:

– А мы летим не на «Ту», который чинят кувалдой. Но, наверное, в Анталье не обслуживают старые «Боинги», ближайшая база в этом самом Бургасе. Такая должна быть и в Казани, раз это их самолет. Скорее всего, нас отправят не к болгарам, а к татарам. Ближе, да и границы нет.

Она кивнула, не отвечая.

Снова заговорила трансляция:

– Уважаемые пассажиры. Наш самолет совершит посадку в аэропорту города Казань. Ориентировочное время прибытия…

– Вы провидец. Поверю вашему провидению и относительно того, что с нами будет все в порядке.

– Конечно будет, – ответил я.

И в подтверждение слов взял ее руку, лежавшую на колене.

Рука оказалась крепкой, но была холодной и сильно дрожала.

Салон снова зашумел.

Очередь в туалет двигалась, раздавались голоса: одни встревоженные, другие преувеличенно бодрые, некоторые веселые, словно обрадованные неожиданным приключением. Со всех сторон запищали и заквакали сигналы сотовых телефонов.

Соседка молчала, наматывая на палец свою цепочку.

Я тоже молчал, судорожно думая о жене.

Классная руководительница булькала мобильником, листая книгу контактов.

– Что они там делают? – спросила женщина через несколько минут. – Набирают «девять-один-один»? То есть «сто двенадцать»?

– Ни туда, ни сюда, – ответил я. – Дебилы звонят и шлют СМС своим родным.

– Почему именно дебилы?

– Потому что только дебил станет сообщать: «Мамочка, у нашего самолета отвалилось шасси, мы, скорее всего разобьемся, но я тебя люблю».

– А мы все-таки разобьемся?

Алые губы дрожали.

– Нетконечно, – быстро ответил я, не давая себе секунды на размышления. – Это я так, к слову. Просто хочу сказать, что звонят на землю только бесчувственные идиоты. Или скоты, перекладывающие переживания на людей, которые все равно ничем не смогут помочь.

– И вы не будете звонить своей жене?

– Нет.

Не дав себе думать о жене, я спросил:

– А вы будете звонить своему мужу?

Бледное лицо на миг исказилось. Женщина вскинула голову и посмотрела перед собой, не сообразив в растерянности, что ее супруг, как и моя жена, тоже остался сзади, а не впереди.

– Нет, не буду.

– Вот и правильно. Надо беречь своих близких.