Я усмехнулся, отметив, что отвечаю так же легко, хотя грудь своей жены еще ни с кем не обсуждал.

– Правда, с некоторых пор я понял, что женская грудь в принципе не может быть некрасивой.

– Вот это – в точку. Уважаю.

Ее улыбка вышла дружественной.

– Если, конечно, это грудь, а не…

Я махнул рукой в направлении носа.

Плосколицая злая девушка, чье имя переводилось как «осыпающая сиянием света», стояла у первого ряда и разговаривала с кем-то, не видным из-за синей занавески.

– В каком отеле вы были?

– «Белек Бич», пять звезд, только-только открылся, турки еще рассаживали бананы вдоль дорожек, цены на путевки были приемлемые и мы попали туда по «рулетке». Сейчас он недоступен.

Женщина смотрела выжидательно.

– На самом деле денег я зарабатываю не так уж мало…

Не понимая причины, я оправдывался перед носительницей футболки от «Диор» и колготок германского производства.

–…Но все время нужно на что-то страшно необходимое. Вот сейчас недавно купили жене новую машину.

– А что, ваша жена водит машину?!

– Гоняет, как белка на водных лыжах.

– На белку она в самом деле похожа. И зубки наверняка острые. Но почему на водных лыжах?

– Не знаю, – я пожал плечами. – Так, к слову пришлось.

– А вот я за руль ни разу не садилась. Не тянет.

– Каждому свое. Зато вашему мужу каждую неделю не приходит пачка штрафов за превышение скорости.

– А почему мужу, а не мне? То есть не вашей жене?

– Потому что ее машина тоже оформлена на меня. Так удобнее: страховки, техосмотры, разборки с ментами и все прочее

– «Тоже»? У вас что – две машины?

– Три. Еще старый внедорожник для дачи.

– Для дачи?

– Ну да. Она в Юматово, на горе, обычный лимузин не всегда въедет. Особенно, когда дорога влажная.

Соседка покачала головой. Известие о трех машинах на семью из двух человек ее впечатлило, хотя мне такое соотношение казалось нормальным для цивилизованных людей.

А я не собирался ее впечатлять, я просто разговаривал с нею и невольно рассказывал о себе.

– Теперь понятно, почему я не летаю первым классом и не отдыхаю в «Белек Биче», где у входа стоит щит с фламинго? У которого ноги лишь чуть длиннее. чем у вас.

– Понятно, да. Каждому свое.

– Ну, а вы куда едете, если не секрет?

– Отель «Оранж».

– «Оранж»? Ультра, где на каждом углу фэйс-контроль, всех постояльцев знают в лицо и даже не надевают браслеты?

– Теперь надевают. Кругом понаехало всякой сволочи, охрана уже не справляется.

– Все равно, я думаю, путевка туда стоит целое состояние, на эту сумму можно было в самом деле слетать на Канары!

– Я же сказала – на Канарах неуютно, океан всегда холодный.

Я покачал головой.

Красные туфли соседки – наверняка стоившие тысяч пятнадцать, если не больше – позволяли ей легко рассуждать о неуютности Канарских островов.

– А в «Оранже» море теплое, прекрасный персонал и вообще очень хорошо, даром что всего лишь Турция, даже не Тунис.

– Вы замечательная женщина, – сказал я искренне. – Умеете жить, а не только пугать зиму тишоткой с надписью «Бали».

– Да уж, умею…

Мы замолчали.

Мне вдруг смертельно захотелось спать: выполняя наставление жены, я не пил кофе в порту, теперь всей тяжестью на меня навалился недополученный сон.

Скорее всего, соседка испытывала сходные ощущения: мы оба являлись людьми из плоти и крови, обоих утомили отлетные хлопоты; после необременительной беседы было бы замечательно упасть в объятия Морфея, взлетевшего к нам на высокий эшелон.

Но я, кажется, опять прослушал объявление, извещающее пассажиров о том, что они могут удобно устроиться и спать до обеда. Или вообще не просыпаться до самой Антальи.

Приподнявшись, я понял, что ничего не прослушал: над выходом из салона все еще горело напоминание о ремнях.

Видимо, времени прошло меньше, чем казалось.

Самолет тряхнуло, он заскрипел сильнее прежнего, и я вдруг ощутил, что мне некомфортно.

В воздухе никогда не могло быть все время приятно, но сейчас что-то было не так.

Видимо, почувствовав то же самое, соседка прижала руки к вискам.

– И где эта прыщавая Раушания?

– Разве она прыщавая? – глупо переспросил я.

– А вы не заметили? На щеках тонна тонального крема, но разве их скроешь?

– Бедная девочка, – я криво усмехнулся. – С ее грудью еще и прыщи.

– Именно что бедная. Прыщи у нее от недотраха, а откуда будет трах с таким характером?

Соседка все больше напоминала мне жену.

Она в самом деле была настоящей женщиной.

– Ходит где-то малиновая ряпушка, думает только о трахе и ей пофигу, как пассажиры себя чувствуют!

– А как именно они себя чувствуют? – уточнил я.

– Уши колет и вообще…

– А, уши… Так тут Рушания не при чем, у нее самой голова раскалывается.

Женщина непонимающе прищурилась, я пояснил:

– Высота в кабине слишком большая, они ее установили неправильно.

– Где высота?

– «В кабине», есть такой авиационный термин. На высоте дышать тяжело и вообще тяжело.

– Это я знаю, да. А при чем тут кабина?

– В самолете искусственно повышается давление, но не до наземного, а чуть меньше, для экономии. Выражается условно – «высота в кабине тысяча» означает, что в салоне дышится так же, как на горе высотой в километр. Современная норма, кажется, от двух до трех тысяч, татары ее превысили. Не знаю, почему – может, самолет слишком старый, боятся, что от наддува развалится. Хотя вряд ли.

– А вы летчик? Я уже заметила, во всем этом разбираетесь.

– Нет, не летчик. Просто интересуюсь авиацией и кое-что знаю.

Соседка молчала, словно ей было любопытно знать обо мне.

– По специальности я бывший инженер-электронщик. А по профессии сейчас…

Я вздохнул; свой нынешний род деятельности я раскрывать не любил. Мне было стыдно, что после образования, полученного не где-нибудь, а в Ленинградском Политехническом институте, мне – как большинству ровесников – для достойного выживания приходилось заниматься черт-те чем.

–…Ну, в общем, неважно. Интернет, цифровые технологии, передача данных и прочая ерунда на китайском оборудовании. А вы кто?

– Я…

Женщина замялась; видимо, ей тоже претило обнародовать профессию. По облику и стилю поведения она напоминала обычного, хоть и неплохо оплачиваемого менеджера среднего звена. А может быть, даже низшего из высших.

Спасая от ответа, по салону пронесся дробный стук выпадающего шасси.

Через полчаса после взлета на высоте, требовавшей эффективного наддува, он казался более, чем странным.

И абсолютно неуместным.

– Это что?

Соседка спрашивала так, словно я знал все на свете.

– Шасси. Только непонятно, зачем они его выпустили.

– Может, кнопку задели?

– Не думаю. Насколько я представляю, там не кнопка, а ручка, причем передвигается достаточно туго, чтобы случайно не убрать на земле. И…

Я не договорил.

Мне вспомнились детали взлета.

И в голове пошел процесс, обратный тому, какой можно увидеть, встряхнув собранный «паззл», засняв процесс и прокрутив пленку задом наперед.

Куча разрозненных квадратиков сама собой начала складываться в правильную картину.

Я не успел додумать: в проходе появилась Раушания, за ней возник летчик – высокий рыжий татарин с несколькими шевронами на рукаве.

Они прошли мимо нас, покачиваясь и хватаясь за спинки – головы сидящих, как примагниченные, поворачивались вслед.

Я привстал и тоже посмотрел назад.

Дойдя до последнего ряда, бортпроводница склонилась к креслам нашей стороны. Пассажиры – мужчина, женщина и девочка лет двенадцати –суетливо выбрались в проход. Летчик шагнул на освободившееся место, согнулся, исчез за спинками.

Не требовалось знать слишком много для понимания, что в «Боинге-737» лишь из последнего иллюминатора можно разглядеть правую основную стойку шасси, спрятанную под центропланом.