Конечно, пересесть мне не представляло проблем, да и новое место вряд ли бы оказалось хуже, потому что хуже этого быть не могло.

Но я терпеть не мог вторжения в свое личное пространство, а уж погрузившись в отпускную нирвану, не шевельнул бы пальцем, даже начни кто-то умирать у меня под боком.

Вероятно, я был индивидуалистом до мозга костей, не вписывающимся в мораль человеческого стада.

Я вел чересчур активную жизнь, мне хватало общения на работе, лишние люди раздражали. Я много лет не пользовался общественным транспортом, из магазинов посещал лишь приличные, не открывал дверь пришедшим без звонка, не выносил чьего-то близкого соседства – даже в лифте предпочитал ездить один, переждав сколько угодно.

Меня тяготили чужие, а «своих», кроме жены, не имелось.

С моими привычками стоило жить хотя бы в Прибалтике, где даже годы советской власти не смогли уничтожить уважения к отдельно взятой человеческой личности. Но уж никак не в России с ее общинным менталитетом и традицией спать вповалку на полу.

И сейчас мне было некомфортно от толпы, окружившей со всех сторон.

Хотелось поскорее улететь из этого хмурого города, приехать в свой отель и поселиться в заказанном «сингле», где я смогу находиться в одиночестве – сколько и когда хочу.

Но приготовления к полету, кажется, не в меру затянулись.

Для того, чтобы выглянуть в иллюминатор, мне пришлось выпрямиться: спинки кресел стояли прямо, черный бюст загораживал обзор. Из-за него я видел лишь мокрое крыло, отблескивающее без энтузиазма. Еще не взлетев, оно уже устало.

Отметив это, я невольно покосился на сияющие черные колени.

–…Что вам так не дают покоя мои ноги?

Голос соседки был таким же уверенным, как и ее профиль.

Я вздрогнул, повернулся – глаза оказались темно-карими.

– Они что, вам так понравились?

– А вы были бы рады, если бы ваши ноги давали покой одинокому мужчине?

Легкий стиль казался естественным в преддверии отдыха.

Мне самому стало как-то легко.

Действительно, еще оставаясь здесь, я уже был далеко.

Кажется, мой ответный вопрос прозвучал слишком громко: краем глаза я заметил, что учительница младших классов уставилась неодобрительно.

Хотя, возможно, она – правильная, как юбилейный рубль – привыкла всегда и на всех смотреть с априорным презрением; в салоне стоял глухой гам, я не без труда слышал собственный голос.

– Хороший ответ!

Соседка хмыкнула; она умела держать удар.

– Ноги ваши мне очень нравятся, – добавил я чуть тише. – Но я обратил на них внимание по другой причине.

– По какой же?

Женщине-«F» явно не претило поговорить.

Впрочем, поговорить со мной любили все, потому что разговаривать я умел. С кем угодно и на любую тему.

А находясь в хорошем настроении, мог искриться, как пробитый высоковольтный провод.

Тем более, с женщиной, которая понравилась мне с первого взгляда.

– Здесь все сияют голым телом. Только вы в черном.

– А, это…

Она улыбнулась, голос зазвучал по-домашнему.

– Это компрессионные колготки, вынужденная необходимость.

– Компрессионные? – удивился я, не поняв слова. – Компрессор – это то, что будет крутиться вон там…

Я кивнул в сторону иллюминатора.

–…От турбины и станет нагнетать воздух.

– Нет, эти ничего не нагнетают.

Улыбка женщины сделалась совсем доброй.

– Только сдавливают. На высоте у меня болят вены, компрессионный трикотаж создает давление – где надо и как надо, чтобы не было осложнений. Специальная система, долго объяснять.

– Надо же! – я покачал головой. – Никогда о таких не слышал.

– Ну, вашей дочери о них думать рано, хотя она и выглядит весьма взросло.

– Какой… дочери?!

Соседка сбила меня с толку, что удавалось далеко не всем.

– Той, с которой вы так нежно прощались в аэропорту. Тоненькая, рыженькая, красно-коричневый топ из шантонга, на нем роза из того же материала, оригинальные джинсы «Рэнглер», черные туфли – пятнадцать сантиметров каблук плюс серебристая платформа…

Женщина описывала детали так, точно все видела прямо сейчас перед собой. В знании тряпичных мелочей она могла отмеряться от жены.

–…А на руке золотая цепочка.

– И на ноге тоже. Только под джинсами на видно. Это была моя жена.

– Поздравляю. Взрослый дяденька женился на малолетке.

Судя по всему, она тоже не чуралась перелетного флирта.

– Именно так.

Смех, легкий и невероятно счастливый, вырвался из меня сам собой.

Разумеется, мне не требовались новые знакомства, но недолгое общение с красивой женщиной на пути к месту беззаботного отдыха делало предчувствие блаженств еще более сильным. Это было нормальным, иначе просто и быть не могло.

Мою спину прожег очередной злобный взгляд; у старух учительского типа я всегда вызывал отторжение.

– Это мой второй брак. Жена существенно моложе.

Я сделал паузу.

– На шесть лет.

– На целых шесть? Поздравляю еще раз. А сколько вам, если не секрет?

– Не секрет. Сорок шесть. Соответственно, ей сорок.

– Надо же… Ваша жена – моя ровесница.

– Ничего себе, – восхитился я.

– Что именно «ничего»?

– То, что женщина так просто открывает свой возраст.

– Так я же не собираюсь за вас замуж. Здесь для этого нет условий.

– Насчет условий – в точку. Я не могу пригласить вас в ресторан, как в поезде. Хотя сделал бы это с удовольствием.

Когда-то я умел вести с незнакомыми женщинами ни к чему не обязывающие беседы, полные кинематографического ослоумия.

Сейчас я вернулся в прошлые времена. Это было смешно, но тоже входило в рамки отпускного настроения.

– Спасибо, – тепло ответила соседка. – Доброе слово и кошке приятно.

Улыбнувшись еще раз, она выглянула в иллюминатор.

Линия спины была изящной, между лопаток нежно проступала еле заметная застежка.

Ударив волной воздуха по барабанным перепонкам, впереди захлопнулась входная дверь.

Где-то впереди надрывно заорал ребенок.

Соседка повернулась ко мне:

– Скоро полетим?

– Не знаю. Думаю, скоро. Сколько можно стоять на земле. Они уже объявляли «пристегнуть ремни»? Я как-то все прослушал.

– Я тоже. Отключилась на свои мысли. Наверное, объявляли – вон девушка ходит по рядам. Тут так шумно, в ушах звенит.

– Да уж, – я кивнул. – Россия – край непуганых детей. Нас, взрослых, как будто и не существует. Всю жизнь мечтаю попасть в отель, куда не пускают с детьми. Вроде бы такие существуют?

– Ну да, несемейного класса.

– А то дома ото всех соседей день и ночь вопят со всех сторон, в Турции не знаю рядом с кем поселят, и в самолете то же самое. В бизнес-классе, наверное, хоть младенцев нет.

– Младенцев там нет, да, – сдержанно подтвердила женщина. – Но…

Поморщившись, она не договорила.

Завопили сзади – теперь уже не дети, а взрослые, перекрикиваясь через несколько рядов.

– На самом деле в несемейном еще хуже. Детей хоть на ночь

Я тоже поморщился и потер виски.

– Вы не любите людей, – констатировала соседка, глядя на меня.

– Люблю, но выборочно, – ответил я. – Абстрактно любить людей может лишь тот, кто их мало знает.

– Согласна с вами на сто процентов.

Я молча кивнул.

– На самом деле в несемейном отеле еще хуже. Детей хотя бы на ночь уталкивают спать, а там круглыми сутками куролесит обдолбанная молодежь.

– Да уж… – я вздохнул. – Значит, остается лишь необитаемый остров по тайм-шеру.

Старуха слева возилась, словно медведь перед берлогой.

В будущем году стоило приложить все усилия, но лететь не среди колхозного сброда.

–…Мужчина, вы почему не пристегиваетесь?

Неприветливая стюардесса стояла у нашего ряда.

У нее были матовые черные волосы и круглое невыразительное лицо с узким ртом; небольшие неопределенно зеленые глазки сверлили злыми буравчиками.

– Сейчас пристегнусь, – я все-таки опять ей улыбнулся и даже подмигнул. – А конфетки будут?