Химчистка — трехэтажное здание на углу широкого оживленного проспекта. Само здание ветхое, с ним до боли контрастирует новенький засов на двери. В темноте все кажется зловещим. Мое внимание привлекает мигалка второй машины, и я замечаю двух офицеров, стоящих дальше по улице, у распахнутых ворот. Уже растянуты желтые тревожные ленты.

— Так что мы пока не знаем, кто это, — излагаю я Карлосу, когда мы подходим к ним. Моя тень исчезает, проглоченная тенями по ту сторону улицы, заставленной автомобилями, поросшей деревьями, тенями, превращающими улицу в черную бездну.

— Не знаем. Сказали, что он работал в соседнем офисе или типа того. Носил длинное шерстяное пальто.

— Как его убили? — Мне хочется знать. Карлос посылает мне из-под козырька фуражки высокомерный взгляд.

— При всем уважении к тебе, милочка, но мне думается, именно за тем мы сюда и приехали…

Мы подходим к двум другим офицерам, и Карлос обрывает фразу. И тут же я вижу две вещи, которые сообщают мне, что здесь действительно, действительно что-то не так. Для начала, выражение лиц этих двоих парней. Как правило, мы, полицейские, не отличаемся особой чувствительностью. После постоянных отчетов об изнасилованиях, нападок общественности, долгих часов и отвратительной сущности нашей работы нужно что-то очень серьезное, чтобы привести нас в замешательство. Но сейчас сквозь полутьму я вижу двух ребят, которых, кажется, вот-вот вырвет. А еще вторая вещь. Темное пятно. Пятно, впитавшееся в тротуарную плитку. Пятно, которое тянется из двора к стене, словно что-то — или кого-то — перетащили через нее. Пятно, которое, кажется мне — это жидкость, все еще вытекающая из чего-то, лежащего по ту сторону.

— Вот дерьмо, — все, что я могу прошептать.

Офицер, который стоит напротив меня — крепкий и чернокожий, с ухоженными усами, — объясняет ситуацию: что судмедэксперты уже едут, и что нам надо перегородить улицу. Он продолжает дергать кадыком.

Не могу удержаться. Смотрю сквозь открытые ворота. Делаю шаг вперед. Отмечаю площадь маленького дворика и его относительную аккуратность.

Очертания того, что было человеком еще двенадцать часов назад, лежат посредине.

— Тебе бы лучше не делать этого, лапушка, — выкрикивает офицер. Поздно.

Ребра. Именно их я успеваю разглядеть лучше всего, прежде чем тело не укрыли. Ребра, дугами торчащие в алом месиве из рваной плоти и ткани. Словно скелет какого-нибудь животного в мясной лавке, и я отмечаю, насколько туманными, импрессионистскими были до этого момента мои познания в человеческой анатомии. Тело лежит прямо, ноги плотно сдвинуты, словно его тащили. На ногах пара довольно стильных туфель. Голова, к счастью, невидимая для меня, осталась целой. Мне говорили: никогда не смотри в лицо. Не смотри в глаза, этот взгляд будет преследовать тебя. Нет, глаз мне не видно. К несчастью, горло я вижу, и оно совсем не похоже на горло. Искромсанное, скрученное.

Я помню новостные сводки. Или фотографии из Айдахо, где фермерских коров заедали волки. Скелеты лежали у дороги, голова нетронута, но живот вспорот, покрыт царапинами и ранами. Именно такое я и увидела только что.

Я вываливаюсь прочь из дворика, от ужаса в голове пустота. Слезы текут по лицу. Ничего не могу поделать. Думаю, меня за это можно простить.

— Следы зубов, — говорит офицер. Я едва его слышу. Я выжата, как лимон. — Мы нашли на теле следы зубов.

Карлос вздрагивает.

— Не самая приятная смерть, — замечает он. Слишком слабое заявление, на мой взгляд. — Так чего тут у нас, нападение собаки?

Краем глаза вижу, как офицер чешет под фуражкой затылок.

— А… ну, я вообще-то не эксперт, но, судя по укусам, челюсти для собаки слишком… широкие.

Я моргаю, пытаясь сообразить, о чем он говорит. Если не собака, то что же это было?

— И еще, — продолжает он, указывая на стену. Мой взгляд следует за его рукой, следует за кровавым следом. — Мне кажется, захудалая шавка не сумеет через это перепрыгнуть. А тело перетащили.

— Так значит, чем бы это ни было… — перебивает Карлос.

— Оно должно быть по-серьезному сильным.

— Ты в порядке, Бирчвуд?

Должно быть, они заметили, как я наклонилась, сдерживая подкатившую к горлу желчь. Я поднимаю голову и киваю.

— Ага, все хорошо.

Первый коп кивает.

— Я ж говорил: не смотри! Господи Иисусе, двадцать лет на этой работе и ни разу такой херни не видел.

Мысли проносятся в моей голове. «Это не собака». Тогда что? Не могу представить, чтобы какое-то другое животное могло обитать в Бруклине, даже если не считать того, что оно должно суметь перебросить тело через стену. Или же это был человек?

В моей голове возникает изображение черного металлического танка. «Механизм, который убивает людей». Может быть. Вполне возможно…

С чем же, черт побери, мы имеем дело?

— Тело пролежало здесь менее трех часов, — говорит один из экспертов, когда они все-таки приезжают. Я стараюсь не слушать больше. Опираясь о стенку, стою как можно дальше от улицы, от места преступления. Мне нужен воздух. Нужно собраться. Слушать все, что говорят, упиваться реальностью, с головой нырнуть в нескончаемый шум машин вдалеке. Словно шум крови в ушах. Живой крови города. Моей крови. А не пролитой на землю. Ну же, Элиза, ты видела вещи и похуже! Правда, похуже. На этот раз тебе страшно только потому, что ты не знаешь, кто это сделал. Изо всех сил стараюсь не думать: «Что это сделало». Потому что если я так подумаю, вариантов станет гораздо больше, и я совсем перестану что-либо контролировать.

Конечно, к этому моменту мы все видели пришельцев. Призраков в прошлом году: тогда никто не знал, что делать. Тогда я всерьез начала считать, что тень, в одно и то же время появлявшаяся в нашей гостиной, — мой дядюшка Джек. В моей квартире призраки не появлялись, но, понятное дело, я гораздо чаще бывала у мамы в гостях — хотелось посмотреть, о чем все бесконечно твердят. Иначе мне было бы пофиг. Это случилось сразу после развода.

Ведь как только та штука исчезала, мне приходилось оставаться там, сидя на старом диване с чаем, которого мне не хотелось, и общаться с женщиной, сидевшей напротив в ледяном молчании. Надолго я не оставалась.

А потом призраки обрели плоть и начали убивать. Если уж на то пошло, совсем не призраки. И не близкие. Вовсе нет. Они называли себя киберлюдьми. Нас, полицейских, постоянно вызывали: мир погрузился в панику, люди побросали машины, но вскоре стало очевидно, что мы мало чем можем помочь. Это была работа для военных. Однажды киберлюди исчезли, таинственно растворившись в воздухе — наверное, вернулись на свой корабль. Уборка заняла много месяцев. И подсчет погибших тоже.

Всего их вышло двести сорок восемь. По сравнению с общим населением — совсем немного. Среди погибших оказались бывшая девушка Малкольма и ее родители. Мы все пошли на похороны.

Такие вещи стараешься забыть. Но это трудно — ведь столько человек погибло. Это даже смешно, правда. Мы думали, что вернулись призраки умерших родных. А на самом деле они стольких забрали на тот свет.

Так что последнее, чего бы мне хотелось, — это еще какая-то инопланетная дрянь.

Что-то внезапно приводит меня в чувство. Сначала я думаю, что мне показалось. Мгновенно выпрямляюсь, волоски на затылке встают дыбом.

Кто-то кричит. Или, по крайней мере, мне кажется, что кричит.

Пока я застываю в цейтноте, остальные начинают действовать, выкрикивают команды: убийца до сих пор где-то поблизости. Я возвращаюсь в реальность. Черт, это же только… что? Всего в квартале отсюда?

Даже сейчас, пока я прислушиваюсь, пронзительный, ужасный звук меняется. Теперь это не вопль: более протяжный и становится все ниже. Почти рычание, перекрывающее шум транспорта, отражающееся от бетона, раздающееся эхом в ночи.

— Ебаный нахуй! — слышится шепот Карлоса.

Крик затихает. И на этом спасибо.

Мы медленно переглядываемся. Я снимаю с пояса пистолет, чувствую, как пластиковая рукоятка нагревается от моих ладоней. Моих дрожащих ладоней.