Калаанн напоминает мне о таких городах, только доведенных до абсурда. Калаанн — так называется город далеков, по крышам которого мы шагаем. Сек вывалил это на меня немногим ранее. Приятно, что у него хотя бы есть название. Он утилитарный, индустриальный. Над нами возвышаются трубы толщиной в несколько футов, громоздятся по сторонам небоскребов, похожих на силосные башни. До меня доходит, что это, наверное, лифтовые шахты. Мы торопливо проходим мимо громадных решеток, и те беззвучно скалятся на нас почерневшими зубами. Кажется, они здесь вместо окон. Стены щетинятся вентиляционными трубами — точь в точь ветви кубистского баобаба. Сейчас мы проходим сквозь каньон, спускаемся по шахтам, скользим по трубам и спрыгиваем с парапетов на самом краю, где здания, обрываясь, обступают нас — все в пятнах, словно в антиутопии. Но они также и несокрушимы. Это общество крепко сплотила война.

Если бы в них и была красота, ее стоило бы назвать красотой тления. Мечта модерниста, недостижимая на Земле — разве что та зачахнет и умрет.

Прячу руки в карманы и гляжу вверх, хотя мы слишком низко, чтобы увидеть горизонт. Но мы знаем, что искать.

Сек окидывал горизонт взглядом, когда мы стояли на куполе, прежде, чем отправиться. Указал пальцем.

— Там! — воскликнул он, и я проследила за его взглядом. Вдали, еле заметно, несмотря на хорошую видимость, линия зданий менялась. А среди них виднелся шпиль, напоминавший причальную мачту Эмпайр Стейт, только с куполом, как у обсерватории.

— Башня связи, — пояснил Сек. — Если мы попадем туда, будут неплохие шансы вернуться на Землю. Путь туда должен занять около двух часов, пока не стемнеет.

Я кивнула, запоминая высоту и форму, но заметила прямо за башней еще одно сооружение. И скосила глаза, присматриваясь. В его очертаниях было что-то очень приметное, даже знакомое. Оно возвышалось над башней связи, но было заметно больше похоже на конус…

— А это что такое? — спросила я, перекрикивая ветер, и указала пальцем. — По форме почти как далек.

Сек прищурился.

— Это… — начал он, — это императорский монумент. Единственное, построенное по нашему образу и подобию.

— Для чего оно?

— Под ним находилась резиденция Императора далеков. Он был нашим предводителем. Говорил, что делать. Он дал мне имя и звание.

— О. Так ты был с ним неплохо знаком?

Сек покачал головой.

— Знаком? Далекам всегда не хватало индивидуальности, чтобы судить о таком.

«Зато тебе хватало», — подумала я.

Легкие болят. Воздух слишком сухой. Даже пахнет сухостью — спертый, воняющий железом воздух. Интересно, сколько на самом деле кислорода в этой атмосфере? Гибрид косится на меня — кажется, заметил, что я устала.

— Нужна остановка? — спрашивает он. Его голос до сих пор звучит неестественно.

Качаю головой.

— Нет. А тебе? Как по мне, лучше идти дальше.

Гибрид, освещенный красным небом, ждет. Глядя на него, думаю — а ведь он мог бы быть таинственным божеством, придуманным древней цивилизацией. Вот египтянам, например, нравились чудовища — наполовину люди, наполовину звери. Бог-трубкозуб Сет. Ястреб Гор. Шакал Анубис. Далек Сек. Хотя звучит не настолько хорошо. Сейчас он весь покрыт пеплом — прилип к коже, как мука, и из-за этого Сек кажется бледным.

Прохожу мимо него. Чувствую, что туфли натерли ноги, начинают вспухать волдыри. Небо над нами темнеет: роскошное и недосягаемое бордовое покрывало. Вскоре оно станет совсем черным. И мне не хочется думать, что может рыскать здесь, ночью, на Скаро, в поисках добычи.

— Ведь мы облажались, так? — неожиданно говорит Сек еле слышно. Поворачиваюсь к нему. Здорово, что он начал разговор первым. И я не представляла, что он умеет ругаться. — Все, что мы делали — вообще все — было не так. Взять хотя бы это место.

Оглядываюсь, окидываю взглядом всю эту ржавчину.

— Великая империя. Повергнута в прах.

Он произносит это так печально. Признает поражение. Соглашается с тем, что я выкрикивала тогда, на крыше. Мрачно признаю свою победу. По крайней мере, теперь я знаю, что Сек отличает фантазию от реальности, не сошел с ума. Никакая ностальгия не переживет соседства с этими молчаливыми развалинами.

— Именно так, — соглашаюсь я. Мы выходим из-под арки, тень больше не укрывает нас, и это напрягает. Надо бы продолжить разговор. — Но и Америка тоже еще то болото.

— Серьезно? — Гибрид недоверчиво косится на меня. — Даже в сравнении с Калаанном?

— Ну, не настолько, — признаю. Но вспышка ностальгии заставляет меня добавить: — Но, блядь, как же плохо без этого болота.

— Иногда я тебе завидовал, — признается Сек, и я внутренне ликую. — Но никогда не сознавался в этом.

— Зато сейчас сознался. — Я одобрительно улыбаюсь ему. — Молодец. Чему же ты завидовал?

— Для начала тому, что вы не настолько чокнутые. Не все.

— Я бы не была так уверена. В свое время я встретила уйму психов. У меня есть подруга, Мелани. Она, бывало, ела мух.

— Отличный источник протеина, — замечает Сек. Видимо, в это минуту он бы многое отдал за сочное беспозвоночное. Не мне его осуждать, я тоже проголодалась, а ментос мы доели сто лет назад.

— Есть еще понаехи с окраин. Хуже публики я в жизни не видела!

— А сама отчитала меня за то, что я убиваю соседей, — желчно возражает Сек.

— Ну и наркоманы, конечно, — продолжаю, не обращая внимания, — а они бывают до чертиков страшными. Тот парень, твой знакомый, Льюис. Спустил все из-за герыча.

Далек ничего не говорит. Разглядывает горизонт.

— Нестабильный подросток, весьма неуверенный в собственной идентичности, введенный в заблуждение париями. И, очевидно, сделавший неверный выбор, — наконец отвечает он. А затем замолкает. — Погоди. Ты знаешь Льюиса?

— Да, встречала как-то раз, — и, решив, что стоит вернуть старый должок, добавляю: — Когда мне было семь, он отчитал меня за то, что бросила в тебя банкой газировки.

Далек кисло кривится.

— А, так это была ты? Стоило догадаться. У тебя остались те же веснушки.

— Надеялась, ты не вспомнишь. Извини.

— Я не буду на этом концентрироваться, — заявляет Сек, и ощущение, что я нажила опасного врага, растет. — Как дела у Льюиса?

Колеблюсь. Странно все это.

— Последнее, что я слышала, что его арестовали. Деталей не знаю. Кажется, дела у него не слишком хорошо.

Повисает одинокое молчание. Хотелось бы его прекратить, потому что так все сильнее ощущается зловещая безжизненность нашего окружения.

— О, — бормочет Сек, и я вздрагиваю, чувствуя вину за плохие новости. Единственный глаз гибрида смотрит вниз, но я вижу, как много в его взгляде разочарования. — Я просто… не понимаю, зачем он это сделал. У него был такой потенциал. Ум. Ему стоило учиться, знать больше. Но он все бросил ради химикатов. Пф. Люди все растрачивают. Совершенно не ценят жизнь.

Чувствуя ком в горле, вспоминаю отложенное на потом заявление в университет. Да, Льюис сам сделал выбор, но и Сека понять можно.

— Он рассказывал истории, — задумчиво говорит Сек, вздрагивая под холодным ночным ветром. — Хорошие истории. Я говорил ему их записывать.

— Обидно, да, — замечаю я. Это неожиданно интересно. Льюис, который любил истории.

— Наверное, это я виноват. Меня нельзя назвать хорошей компанией. Ему нужны были друзья-люди.

Я погружаюсь и в этот рассказ, и в звук собственных шагов. Итак, Льюис был в детстве одинок. Могу понять. У Мелани, если не считать меня, было не слишком много друзей. Льюис оказался вне игры, как и Сек. Наверное, с далеком было проще общаться.

— Думаю, он считал тебя хорошим другом, — говорю я, нарушая неприятную тишину. — Он хотел бы снова встретиться с тобой.

Сек вздыхает, затем кивает.

— Тогда лучше бы нам вернуться на Землю. Для вас обоих.

Чего бы это значило?

Мы спрыгиваем на причудливую груду ржавых обломков. Должно быть, здесь идет дождь, иначе как бы они так быстро проржавели? Эта часть города кажется совсем заброшенной, разваливающейся. Наверное, надо бы под ноги смотреть.