— Мама, ну серьезно.

Мать смотрит в окно. Оттуда открывается приятный вид на крышу — там сосед снизу разбил садик. У нее короткие черные с проседью волосы, подстриженные под боб, доброе лицо с морщинками от улыбок. Юбки носит редко, чаще — немодные мешковатые джинсы. Именно такой ее и видят обычные люди.

Теперь она жмурится, опускает венецианскую штору. Снимает с шеи такой же, как у дочери, медальон и бросает на сушилку для посуды. Чайник шумит, испуская струю белого пара, и тот стремится к потолку, словно водопад, текущий в обратную сторону.

— Это ведь были инопланетяне? — спрашивает Мелани. Мама всегда об этом знает. И та согласно кивает.

— Скорее всего, дорогая. Но я бы не стала волноваться. Они уже ушли.

— Боже… не знаю, что и думать. Так страшно.

Мать несет к столу две чашки, ставит на невысокую деревянную столешницу.

— Хорошо. Значит, я правильно тебя воспитала, — замечает она. Мелани хватает чашку и подносит к губам слишком быстро, обжигая язык.

Они молча сидят. Мелани оглядывает квартиру — легкий, воздушный интерьер, — и все еще не может понять, что в новой родительской квартире ее так успокаивает. Она позвонила и бросила смски всем, кого знала, спрашивая, все ли в порядке, и ее саму забросало такими же сообщениями. Но Элиза не отписалась. Может, стоит волноваться? Мелани когда-то эта девушка была не безразлична.

— Думаю, мы были в опасности, — с нажимом на «были» говорит мать, словно происходящее случилось не три часа, а несколько лет назад. — На самом деле, в ужасной опасности.

— Ты видела репортаж? — перебивает Мелани. — Британский премьер-министр заказал его смерть, прямо по телевизору! Это же что-то вроде… путча?

Мудрость — не то качество, которым можно наделить мать Мелани. Там, откуда они родом, знания высоко ценятся. Но знания обширны. Вещи, которые Мелани знала с юности, и многие другие, кроме всего прочего отличали ее от других детей. Спокойствие, уверенность, которые могли успокоить дочь в минуту сомнений — вот что это было, не мудрость.

— В каком-то смысле это путч, конечно, — отвечает она, помешивая чай. — Но не земной. Британский премьер — не то, чем кажется, милая. Не думаю, что и он был человеком.

— Был?! — последнее сбивает Мелани с толку. Мать с удивлением поднимает взгляд.

— Разве ты не видела? Его пристрелили через минуту после гибели президента. Схлопотал пулю, насмерть.

Ох, еще и это нужно переварить. Двое мертвых глав государств. Это наверняка война.

— Милый молодой человек бросился на помощь, прежде чем трансляцию прервали. Тебе стоило бы на него взглянуть. Милый для человека. Совершенно безразлично отнесся к гибели премьера. И одет по-диковинному. Это навело меня на мысль.

Мужчины — последнее, о чем думает сейчас Мелани.

— Ну, и что сейчас происходит? — бормочет она, не обращая внимания на замечания матери. Та подносит чашку к губам, пожимает плечами.

— Понятия не имею. Потрясающе, правда?

— Мама…

— Что бы ни случилось, сильно сомневаюсь, что это как-то заденет тебя, дорогая. Или нашу семью.

Мать наполняет чашку, и Мелани глядит, как льется коричневая жидкость. Благодушие матери совсем не ко времени, так ей кажется. Мелани привыкла к панике, пылу и вовлеченности своего поколения. Школа искусств ей подходит. Странность там — преимущество.

Элиза тоже ценила ее. Наверное, потому они так хорошо и дружили. Мелани жалеет о последнем разговоре, не стоило вести себя так холодно. Но и Элизе не стоило грубить. Может, она и перенервничала, но это причина, а не оправдание. А теперь Элиза гоняется за пришельцами. Прямо как она. Необычное расцветало для нее пышным цветом. Неудивительно, что они поладили.

— Раз уж речь о семье, — говорит мать, перекрикивая шум воды. — Отец скоро вернется. Он сегодня готовит. Думаю, тебе стоит остаться на ужин, стала совсем тощей. Совсем ничего не ешь в своем мире моды.

Мелани поднимает голову, медленно кивает.

— С удовольствием. И, кстати, в колледже я нормально ем.

— Рада слышать, — отвечает мать, искоса глядя на нее. — А теперь будь хорошей девочкой и накрой на стол. Лучшая посуда стоит в гостиной.

— Да, мама.

Она ставит стул на место.

— И, Мелани… Не тащи хвост по полу, милая. Ты так только быстрее сбросишь кожу, и это неопрятно. Я-то думала, что научила тебя хорошим манерам.

— Прости, — говорит Мелани и спешит в соседнюю комнату, аккуратно приподняв с пола длинный зеленый хвост.

====== Глава 23. Одинокая планета ======

— Осторожно!

Гибрид оступается и, неуверенно покачнувшись, начинает соскальзывать вниз. Ныряю вперед, ловлю его за запястье. Теперь мне не противно его трогать — оно просто теплое. Просто плоть и кровь.

И все. В тот момент до меня доходит забавность ситуации — и это огорошивает меня, но не так, как окружающее.

Сек больше меня не пугает.

Я шагаю, и металл звенит под ногами. Весь город из металла. Действительно — дивный новый мир. Гибрид осторожно высвобождает руку, а я киваю ему.

— Спасибо, — бормочет он.

Пожимаю плечами. Он кивает покрытой щупальцами головой в сторону, указывая путь.

— Сюда.

Почти бесшумно мы идем по глубокой, покрытой тусклой медью расщелине. Вокруг высятся здания, в этой части города увенчанные куполами, но другие напоминают гигантские ногти, вбитые в землю. Мне говорят, что этот сектор построили позже (около четырехсот лет назад — трудно даже представить). Их освещает кровавый свет, из-за которого мне только больше не хватает голубого неба, как дома. Ветер, проносясь мимо, скорбно завывает, и я вздрагиваю.

Я на другой планете. Этого не должно было случиться, и я о подобном даже не мечтала. Дерзко было думать даже о Луне. Но я здесь. Ставлю рекорд. На самом деле, даже несколько. «Самый удаленный от родной планеты человек». «Первый человек на Скаро» — правда, мне говорили, что не первый, черт. Надо бы восхититься. Носиться вокруг как бешеная, но если здесь и было чему радоваться, то к моменту нашего прибытия оно давно прошло.

Если раньше я и представить не могла, как выглядит ад, то теперь он похож на Скаро.

Скаро мертва. Скаро пустынна. Скаро — холодна. И единственные живые существа здесь — психованные моллюски в консервных банках, которые хотят меня убить. И еще Сек, не самый приятный гид, который тоже со Скаро.

Чем больше я об этом думаю, чем больше мой взгляд скользит по пустынному, безрадостному городскому пейзажу, тем лучше я понимаю самый главный факт об этой планете.

Скаро — невезучая.

Скаро — это Земля, только сделавшая неправильный выбор. Город мог бы быть Нью-Йорком. Нью-Йорком, превращенным в радиоактивную пустыню ракетами, посланными из-за океана. Где осталось совсем немного выживших, людей в отчаянии, наполненных ненавистью, построивших для защиты купол и отправивших ракеты в ответ. А потом все продолжалось и продолжалось, тысячи лет, пока планета не иссохла, а земля не превратилась в прах, животные давно вымерли или изменились так ужасно, что хотели бы лучше вымереть. Потом начали меняться и вымирать люди. Стали бесплодны, пусты, как продуваемые ветром равнины. А потом, наконец, в крайнем отчаянии, мы строим машины, чтобы снова мочь передвигаться. И навсегда запираем в ловушку наших изувеченных детей. Так что они могут чувствовать только ненависть.

Эти создания скрываются в десяти метрах у нас под ногами. Не очень приятно думать, что далеки так близко. Возле наших ног вьется смерчик из пепла, и я делаю новый шаг. Гляжу на смерч — тот извивается, словно дым, уносимый ветром, — и замечаю странные следы, которые оставляет в пыли Сек. На нем нет ботинок, он бесшумно ступает рядом со мной — между шишковатыми, без ногтей, костлявыми пальцами небольшие перепонки. Я думала, он пойдет впереди, но Сек идет бок о бок со мной. Он больше не один.

Это город машин. Я видела химзаводы в США, читала про коммунистическую архитектуру. На Земле есть места, где здания высотой в множество футов опутаны трубами и продолговатыми резервуарами, невозможно вывернуты и с немыслимой сложностью водружены друг на друга.