— Настанет время, — с уверенностью бормочет Элиза, — и ты мне все расскажешь. Понятия не имею, откуда взялись далеки, или зачем покинули свою планету, или зачем вам убивать все живое вокруг, или кто такие талы. И, раз уж я тут застряла, нам придется какое-то время составлять друг дружке компанию.

Она выжидающе глядит на меня. Мне было невдомек, что она ничего из этого не знает. Все потому, что я так долго размышлял об этом, что позабыл, что являюсь единственным существом, знакомым с этой информацией. Я восхищен спокойствием Элизы, тем, как легко она приспособилась к ситуации. Не паникует слишком сильно, пытается вести себя рационально. И ее преданность делу, желание рискнуть ради того, во что она верит — в данном случае, в справедливость, — отличное качество. Думаю, она права.

Но вся история моего вида? С чего бы начать?

— Расскажу в свое время, — обещаю я, полуприкрыв глаз. Элиза коротко кивает.

— Хорошо. Хотя, думаю, я понимаю, зачем тебе броня.

— И зачем?

Она машет рукой.

— Из-за мозга, он высовывается из черепа. Это же… совершенно непрактично. Не говоря уж о том, что, если ты ударишься головой, даже совсем несильно, то, скорее всего, умрешь.

Ее наблюдение несколько ошибочное, и я собираюсь сказать ей об этом, но тут шахта подъемника неожиданно заканчивается. Вздрогнув, окружность платформы замирает на месте.

— Все? Мы добрались? — спрашивает Элиза, и я киваю. Она помогает мне подняться: теплая ладонь на моем предплечье.

Пространство вокруг нас столь же утилитарно, как и в остальном Городе. Разве у механизмов есть нужда в мебели или украшательстве? Панели на полу покрыты слоем тонкой белой пыли, балки над головой искривляются, формируя купол. Кабели и провода свободно свисают с брошенных кронштейнов, похожие на лишенные тела конечности. Я не чувствую ностальгии по архитектуре далеков: будучи в этом месте в последний раз, я не воспринимал подобные нюансы. Но, когда мы сошли с подъемника, я все равно кое-то заметил. Изменения.

Шипение, едва слышное, но заметное на фоне безмолвия, к которому мы привыкли. Прислушиваясь, я замечаю стон металла — его колеблет какая-то иная сила. Ветер. Во мне растет новая эмоция. Предвкушение.

«Дети Скаро снова встанут на ноги».

Элиза делает пару шагов вперед, неуверенно балансируя сухощавым телом. Она больше не дрожит, и я понимаю: здесь еще и теплее.

— Вот так мы выбирались на поверхность, — объясняю, подходя к ней и становясь рядом. — Мы заперлись в Городе, потому что веками воевали с другими видами. А потом, когда война закончилась, уровень радиации на поверхности сделал ее необитаемой.

Элиза окидывает меня сомневающимся взглядом.

— Так… ты уверен, что нам стоит сейчас туда выходить?

— Конечно, — отвечаю я, пытаясь преодолеть дрожь в животе. — Прошли века. Уровень радиации должен снизиться настолько, чтобы там могла существовать жизнь. Слайзер, которого мы видели, был вполне здоров, и магнодоны тоже.

— Что? А, те металлические гады.

— Да, — перебиваю я. Предвкушение нарастает. — И мы станем первой разумной формой жизни за многие века, которая выйдет на поверхность. Ты должна понимать, насколько это… невероятно, так?

Человек пожимает плечами.

— Как скажешь. Но поездка в Диснейленд тоже пришлась бы кстати.

Я ускоряю шаг. И неустанно оглядываюсь по сторонам. Что я ищу? Воздушный шлюз? Провал в кровле? Выход наружу. Никогда не думал, что войти и выйти так просто.

Сводчатый потолок коридора свидетельствует, что мы близки к поверхности. О куполе или очертаниях структуры наружной кровли. Три взаимосвязанных купола. Выход должен быть неподалеку от третьего. Они огромны. Вспоминается внутреннее убранство Пантеона в Италии — я видел иллюстрацию, предложенную мне персоналом исследовательского центра Колумбии. Они постоянно давали мне книги, напрасно надеясь, что мне будет чем заняться. Это не сработало, но, тем не менее, было интересно.

Когда мы приближаемся к центру второго купола, меня настораживает столб света, спускающийся со свода. Я с опаской останавливаюсь и даю сигнал Элизе замедлить шаг.

Здесь провал. Время или древняя стычка повредили купол. Всего в шести футах от пола треугольная впадина. Белый, ослепительный свет льется из дыры, легкий сухой ветерок дует оттуда, щекоча щупальца, и мое сердце бьется быстрее. Но это еще не все. Внутрь просыпалось что-то белое, похожее на пудру, а может, его занесло ветром. Оно песчаной грудой загромождает пульт, рассыпается по полу.

— Снег? — выдыхает Элиза, растерянно глядя на субстанцию. Слишком тепло для снега. Качаю головой и беру пригоршню: оно прилипает к слизи на моей ладони, течет сквозь пальцы. Легкое, как мука, но все же довольно зернистое.

— Нет. Это пепел.

— Там кто-то развел костер? — Она глядит вверх, щурясь против света. Он не слишком яркий, словно снаружи пасмурно, но мне все равно заметны повреждения на коже на тех местах, куда, должно быть, Тайер ударил ее. — Он же снаружи, так?

Итак, поверхность планеты все еще покрыта пеплом. Я гашу вспышку сомнения.

— Ну, уверена, здесь мы точно сможем выбраться, — говорит Элиза. — Разве что с другой стороны обрыв.

— Нет, ты выберешься на кровлю. Она не слишком высокая.

— Окей. Подтолкни меня, и я затащу тебя наверх.

Я прячу упаковку конфет в задний карман брюк и, опустившись на колени, вытягиваю руки. Элиза на удивление тяжелая: встав на мои ладони, она подтягивается через край и поднимает голову, разглядывая мир за стеной.

— Господи Иисусе, — шепчет она. Что там? Что вызвало такую реакцию? — Сек, тебе стоит на это взглянуть.

Элиза опасливо понимается на ноги и поворачивается, ее глаза горят. Хватаюсь за протянутые руки, и она втаскивает меня наверх. Слегка морщится, касаясь меня, но мне теперь все равно. Плевать на нее и на ее пустячные человеческие эмоции! Я вот-вот увижу Скаро. «Поверхность, снова оживающая после стольких лет полной нетронутости. Прогуляться под небом, увидеть живые, покрытые листвой деревья. Жить по-настоящему, не выживать, но жить!»

Меня встречает новое дуновение сухого ветерка, похожее на вздох. Чувствую, как дрожит и стонет металл, когда Элиза прыгает с уступа.

А я просто смотрю.

И понимаю, насколько сильно заблуждался.

Свет тускнеет, уже не ослепительно белый, а красный. Красный, как кровавое небо, раскинувшееся над нами. В нем нет огня земного заката, оно кажется огромным, бесконечным. Никогда не замечал, что небо красное — все, что я видел, казалось голубым. Черные слоистые облака ползут по небу, тяжелые, загрязненные.

Вокруг нас — город колоссальных масштабов. Даже горизонт кажется зубчатым. Шпили и пролеты, которым позавидовал бы любой земной город, пронзают туманную атмосферу. Все они острые, как иглы, и беспощадные, и тянутся куда видит глаз, теряясь вдали. Стоять перед ними — как стоять перед горой, чувствовать себя крохотным, незначительным и уязвимым. Они различны по форме и образу, одни — стройные и прямоугольные, а более высокие сооружения изгибаются волнами. Почти настоящее чудо — множество изгибов и спадов, луковиц куполов и швартовочных мачт. С того места, где мы находимся, глупо глядеть вниз, но землю, окрашенную красной пылью, все равно видно. Тот самый пепел, покрывающий цитадель, отражает небо. Здания сооружены из металла, сплава, который крепче усиленного бетона, а фундамент каменный. Даже окидывая взглядом горизонт, вижу, что окон в них нет, никаких нефункциональных деталей. Стены сооружений совершенно ровные, если не считать балок и неровностей в тех местах, где их повредило коррозией. Между ними свистит сухой ветер, и металлические изгибы превращают свист в скорбный вой.

Край города далеко отсюда: загораживая едва видимые горы и предгорья, в тумане виднеется чудовищный, неровный силуэт. Громадная изогнутая балка, похожая на коготь, торчит из земли — одна из сломанных опор разрушенного внешнего купола, ограждавшего город, первейшее средство защиты. Горы на краю города кажутся из-за расстояния мрачно-серыми.