Нужно быть сильным. Я набираю скорость, потому что Элиза начинает меня обгонять. В конце туннеля виднеется тусклый свет, но он не оттуда, куда мы направляемся. Вероятно, это снова искусственное освещение. Здесь должен быть поворот направо. Затем подъемник, который мне, возможно, придется активировать: судя по состоянию туннеля, ни один далек много лет сюда не заглядывал. Пол холодно покалывает босые ступни, каждый шаг как укол. А слой слизи грозит мне возможностью поскользнуться. Тяжело дышу, и, к собственному раздражению, неожиданно осознаю, насколько неприглядно, должно быть, я выгляжу. И тогда кляну себя за эмоции, за то, что отправился на Землю, за зависть к людям, за попытки быть умнее.

Мои колени подгибаются.

Мне приходится крикнуть, потому что Элиза, скользнув, тормозит. Мотнув головой, она испускает ругательство.

— Ты в порядке? Ебана, блин, Сек, только не сейчас!

Я смогу добраться до зияющего входа в коридор, по которому ведет наш путь. Пытаюсь подняться, но это требует слишком больших усилий. Представляю, как появляются другие далеки. В белых наростах на гниющей броне. Интересно, как скоро я умру?

— Иди! — задыхаясь, говорю я, каждое слово на выдохе. — Только поверни направо.

— Черт возьми, нет, — отрезает Элиза, и, когда она хватает меня на руку, поднимая, я едва не вздрагиваю. Не люблю контакт. Не люблю, когда меня касаются. Ничто не касается далека, я — уникальный случай. Но Элиза осторожна и, ведя меня вперед, продолжает держать меня за руку. — Идем. Понятия не имею, куда, и бросить тебя сейчас будет сволочным поступком. Боже, ты тощий, как скелет. Когда ты в последний раз ел?

Мы сворачиваем за угол. Я молчу.

Прямо перед нами, освещенный столбом света, находится подъемник: обычный, сконструированный для далеков металлический диск, поднимающийся по четырем гидравлическим стойкам. Рядом с ним — небольшой пульт управления.

— Забирайся, — говорю я Элизе.

— Как мы его запустим?

— Ударишь по сфере на пульте. Наш общий вес включит подъемник.

Стиснув зубы, Элиза подтаскивает меня к пульту, потом мы карабкаемся вверх. Я оглядываюсь в коридор и вижу отблески света на полу — словно там горят факелы. Подъемник слегка покачивается под нашим весом. По сторонам и вниз тянется пустое темное пространство. Лучше бы подъемник работал.

Первый далек сворачивает за угол.

— Он не реагирует, — предупреждает Элиза, и я вижу в ее глазах страх перед далеком.

Все, что я могу, это смотреть. Все годы я скучал по этим очертаниям. Белый глаз сияет, и остальное тело на контрасте кажется темнее. За ним горит белым светом глаз следующего далека — зловещая подсветка. Его форма искажена гнилью, растущей на боку.

Но тут же появляется следующее воспоминание.

Как меня тащат, закованного, задыхающегося.

Унижение.

Свет ослепляет, рявкают, катятся барабанной дробью голоса.

Я не хотел верить. Похоронил память об этом, романтизировал, тосковал, ностальгировал по тому, что невозможно более. Пытался забыть, как мои собственные далеки убили меня.

И вот, пожалуйста, снова то же самое.

Но в тот миг Элиза, сердито и испуганно вскрикнув, бьет по пульту ногой. Подъемник вздрагивает. И тогда мой желудок проваливается: мы начинаем подниматься.

Далеки бессмысленно повторяют свой боевой клич, их выстрелы освещают вспышками коридор — и исчезают, сменившись стенами шахты.

Элиза трескуче смеется — в этом звуке что-то маниакальное. Устроившись рядом, поджав ноги, я ловлю себя на том, что тоже еле слышно смеюсь.

Она опускается на колени. Над нами — крохотный круг света, который постепенно растет, освещает все вокруг. Он сероватый — ни следа искусственной стеклянной желтизны. Мы движемся к поверхности. Мы достигнем задуманного.

Теперь, когда я могу наконец разглядеть Элизу, вижу ее улыбку. И все же по ее щекам текут слезы. Как у нее получается быть счастливой и несчастной одновременно? Недоумеваю все сильнее.

— Совсем на волосок были, — замечает она странно высоким голосом.

Киваю.

— Да. Немного не хватило.

Что-то хрустит: Элиза сует руку в карман брюк и достает цилиндрическую упаковку.

— На, возьми. Тебе нужен сахар.

Я с подозрением оглядываю предложенное. Еще секунды назад нас едва не убили. Выглядит так, словно она решила отметить это событие.

— Что это? — Мне хочется знать.

— Да просто «ментос». Единственное, что мне удалось стибрить с работы. Забыла, что взяла их.

Она вытряхивает содержимое в ладонь — небольшие белые предметы, — и предлагает их мне.

— Давай, ты как выжатый лимон.

С благодарностью беру один и отправляю в рот. Раскусываю и едва не выплевываю — язык охватывает ледяным холодом.

— А!

— В чем дело? Ну же, не устраивай из этого драму.

— Мне не нравится. Оно жжет рот!

— Да это же просто мята. Пара секунд — и будет сладко. Давай, надо его доесть.

Я проглатываю как раз в тот момент, когда возникает сладость, и холодок опускается по горлу.

— Это… это было мерзко. Тебе они и правда нравятся? — спрашиваю я с содроганием.

Элиза фыркает, ее лицо весело морщится. Странно. Мне вовсе не кажется, что я вел себя смешно. Она просто пыталась меня отравить.

— О, божечки. Ты все пытаешься быть крутым и таинственным, но на самом деле ты просто пуся.

— О.

Не знаю, как на это реагировать. Но неважно, насколько ужасной была мята — я чувствую легкий прилив энергии.

Элиза вручает мне остаток смятой упаковки.

— Тебе они нужнее, — поясняет она.

Сердце все еще колотится о грудную клетку, несмотря на забавность этого обмена. Только поверхность, на которой мы сидим, отделяет нас от далеков внизу. Мы вовсе не в безопасности. Успокаиваю себя тем, что это единственный известный выход из этого сектора. Я и остальные из Культа подробно изучили городскую планировку. Наиважнейший фактор — то, что в экстренном случае мы были обязаны выжить и для этого изучить расположение выходов. Остальные далеки не видели особых причин путешествовать наружу.

Тем не менее, подъемник двигается до боли медленно.

— Итак, — начинает Элиза, глядя вверх. — Думаю, наш план — подняться на поверхность и сбежать от далеков. Окей. Лишь бы ты знал, что делаешь.

Я утвердительно киваю, восхищенный ее внезапной жизнерадостностью.

— Эй, просто подумай, — продолжает она, — на прошлой неделе я отправилась на поиски одного далека, а нашла сразу четверых. Или трех с половиной. Так или иначе, мне повезло.

Гляжу на Элизу. Ее нижняя губа мелко дрожит.

— Думаешь, это хорошо? Они представляют для тебя большую опасность.

— Ага, Эйнштейн, я типа пытаюсь в сарказм. Но мне казалось, что ты единственный.

— Так и есть.

Она замолкает, теребя в пальцах подол рубашки. Молчание неловкое, хочется, чтобы оно закончилось, и Элиза снова заговорила.

— Не слишком-то они были рады тебя видеть, — замечает она негромко.

— Действительно, не рады.

— Почему?

— О… моя кровь недостаточно чиста. — Я устраиваюсь в более удобном сидячем положении. — Я наполовину человек, а им это не нравится. Далеки должны сохранять чистоту.

— Прям как в Третьем рейхе.

Смутно, но понимаю ее отсылку, так что отвечаю утвердительно. Тогда повисает даже более долгая тишина.

— Так ты ставил опыты на людях, верно? — в конце концов говорит Элиза ожесточенно. Я киваю.

— Да. И я за это заплатил.

— Ну, раз уж вам надо сохранять чистоту, зачем ты это сделал?

Перед тем, как ответить, ненадолго задумываюсь. Те же обоснования, которые я делал последние двадцать шесть лет.

— Потому что устал находиться в клетке. Мы не могли больше так выживать. Слишком непрактично.

Ответ вовсе не полон. Отчаяние и страх вымирания тоже имели место. Вместе с чрезмерным анализом целей Культа, в числе которых были выживание, возрождение и умение мыслить как враг. Настолько, что ты сам становился врагом. Все это сыграло свою роль.