Не то чтобы Кацуки злится, только самую малость. Но также он понимает, что Изуку не может ему доверять. Сейчас не может. Но, возможно, со временем у них получится.

Изуку очень похож на свою мать, и он более чем уверен, что своей сентиментальностью омега тоже в неё. Сладкий торт и такой же чай — Кацуки плохо, для него это убойная доза сахара. Вечерние улицы, как и всегда, прекрасны, но Деку гораздо красивее, к тому же с учётом того, что сегодня, по идее, у них должна быть первая брачная ночь.

Внутренний зверь фыркает и взмахивает хвостом, скребя когтями по земле, оставляя в почве глубокие борозды.

Он повторял про себя только одно: «Быть нежным. Быть нежным. Быть нежным». Но как это трудно, когда ты привык к грубому перепихону. Да даже с Изуку он тоже не так уж и нежничал.

У омеги внутри горячо, влажно и до одури узко. Деку хватается за его плечо, пальцами впиваясь в кожу. Бакугоу просто не выдерживает всего этого, срывается на бешеный темп.

Парень засыпает мгновенно, расслабленно раскинув руки в разные стороны. Наполовину раскрытый, наполовину накрытый одеялом. Кацуки наклоняется над ним, ладонью проводя по оголённому животу. И тут альфа замечает — живот немного округлился. Всё тело мгновенно парализует, а кончики пальцев дрожат. Кожа такая же тёплая и мягкая, но ему кажется, что если он надавит чуть сильнее, то причинит вред, сделает больно… убьёт…

Бакугоу осторожно укладывается рядом, как можно сильнее закутывая Изуку в одеяло, чтобы он не замёрз, и еле ощутимо обнимает его за плечи.

Омега поправился, и Кацуки снова почувствовал желание укусить его за щёчку. Может, Изуку этого и не замечает, но он стал ещё более красивым. Всё-таки как преображает человека счастье, а вот Бакугоу, наоборот, чувствует себя какой-то уставшей тенью. Эта работа вытягивает из него все соки, нервы снова начинают шалить.

— Мне нужны таблетки.

— Вам нужны не таблетки, а найти общий язык с Вашим звериным «Я». Неужели Вы этого не понимаете? — девушка смотрит на него, сцепив пальцы в замок, точно так же, как и он.

— Понимать — это одно. Сделать — другое.

— Для начала, что бы Вы сделали на его месте?

— Не знаю. Я всё никак не могу понять, почему он не переходит на другую сторону. И этот разлом… он какой-то странный.

— Может, разлом — это какой-то знак или символ чего-нибудь?

— Знаешь, иногда мне кажется, что, если его спросить, он ответит.

— Тогда почему Вы не спросите?

— Я не могу говорить там. Словно у меня нет права голоса. Да и он, каким бы человечным мне ни казался, остаётся всего лишь внутренним зверем.

— А Вы не думали, что он понимает, что Вы так о нём думаете, и поэтому молчит? Говоря «молчит», я подразумеваю не только речь, ведь есть разные способы сказать. Вот немые общаются знаками, может быть, он Вам тоже что-то да покажет, просто нужно найти к нему подход. Понять, чего он хочет.

— Как мне понять, чего хочет он, если я сам не знаю, чего хочу?

— Этого, к сожалению, я знать не могу.

Он сжимает его руку, смотря в расслабленное лицо. Кожа так сильно огрубела, раньше она пускай и была жесткой, но не настолько.

Кацуки закрывает глаза и снова оказывается в этом чёрном мирке. Его волк медленно прохаживается по самому краю обрыва, как бы в насмешку свесив в пропасть свой хвост. И, может быть, Бакугоу это только кажется, но зверь какой-то нервный и дёрганый, да и вообще, его взгляд так и полыхает злобой. Чисто на всякий случай он перескакивает через мост и идёт как можно дальше, осматриваясь по сторонам.

Омега находится ещё дальше, чем обычно, он сидит, как-то странно скрючившись и смотря на что-то.

Он старается подойти к нему, пускай и бесшумно, но так, чтобы его присутствие заметили. Волчонок так увлечён рассматриванием чего-то, что просто игнорирует его. Кацуки чувствует себя любопытным ребёнком, вставая на цыпочки, стараясь рассмотреть, что так заинтересовало зверя.

Мышка. Обычная мышка. Если бы это был очередной фильм, мимо проходившая женщина, скорее всего блондинка, завизжала бы. Бакугоу аж передёрнуло, почему-то его «блондинка» завизжала противным голосом Миюки.

Ему хочется спросить: «Почему ты её не ешь?» Он даже раскрывает рот, но снова раздаются только хрипы. Омега наклоняется и носом подталкивает мышь куда-то вперёд, но та отказывается идти, что-то пища ему как бы в ответ. Он качает мордой и бережно берёт её в зубы, еле хромая ещё дальше. Отпускает её и разворачивается, уходя назад. Однако мышь бежит за ним, выбегает вперёд, прямо под лапы, и заставляет остановиться.

Волчонок послушно замирает и садится, с тоской смотря, как мышонок укладывается возле его лапы, сворачиваясь в клубок.

Кацуки хочется усмехнуться: похоже, кое-кто нашёл себе друга. И тут он замирает.

А может…

Его зверь не в духе из-за того, что омега не появляется на краю, и тот не может его видеть? Может, он ищет его, для этого и ходит по краю?

Чёрт! Предположений может быть тысяча! Но можно проверить.

Парень встаёт перед волчонком, нависнув тенью, и тот моментально прижимает уши к голове, выкатывая глаза от страха. Бакугоу почувствовал себя сначала мразью, коей он и является, а потом идиотом, когда попытался изобразить своего зверя, идущего по краю обрыва, непрерывно тыкая пальцем в сторону разлома.

На него смотрели запуганным взглядом несколько минут, как-то незаметно спрятав мышонка под лапой, и только потом он обернулся, навострив уши, словно прислушиваясь. Кацуки тоже прислушался, громкий скрежет когтей по металлу резанул слух. Омега заскулил и жалостливо посмотрел на него с такой безысходностью, что ему стало тошно от всего этого.

Альфа снова рванул к другой стороне. Эти переходы его бесили. Этот зверюга-садист методично скрёб огромными когтями по металлическому полу своей некогда клетки. Бакугоу зажал уши руками и потопал ногой, но его очень критично игнорировали. Кацуки не хотел снова играть в крокодила, тем более с этим… Но пришлось…

Тыкать пальцами в сторону — это одно, но показывать мышь было просто адски стыдно.

Волк смотрел на него сначала как на психа, и причём точно таким же взглядом, каким Кацуки обычно смотрит на Моному, когда тот несёт очередную хрень. Они глядели друг на друга минуту точно, пока альфа не поднялся с пола и не прошлёпал к самому краю, кивая Бакугоу, как бы зовя с собой.

На мосту снова лежала еда. Но такого не может быть, потому что он сам по нему только что перебегал, и ничего не было, а тут раз — и появилось!

Значит, тут два моста!

Кацуки показал зверю два пальца, тот сначала кивнул, а затем покачал головой. Они снова двинулись дальше. Где-то примерно через метров пятьдесят-шестьдесят, если не больше, был ещё один — совсем хлипкий, словно он только строился. Бакугоу изобразил стройку: молоток, и стал забивать как бы гвозди.

Зверь кивнул ему.

Но больше всего парня волновал другой вопрос: «Как эти мосты появляются? Кто их строит?»

Альфа начертил в воздухе вопросительный знак и снова застучал воображаемым молотком.

Зверь возвёл глаза к чёрному то ли небу, то ли потолку и раздражённо махнул хвостом. Кацуки нахмурился — это его тупым назвали? Волк грузно повернулся к нему огромной мордой и кончиком носа ткнул ему в грудь. Всё вокруг закрутилось, и Кацуки открыл глаза у себя в кровати.

— То есть эти мосты строите Вы сами, правильно?

— Так он сказал.

— И с чем связаны их строительства?

— Мне кажется, каждый мост — это какое-то подобие успеха. Мой верный шаг в сторону Деку.

— И сколько их?

— Пока что три. Да и то третий — это деревяшки на верёвочке, он может оборваться в любой момент.

— Значит, Вы смогли поговорить с Вашим зверем. И как? Удачно?

— Как видишь. Он меня не сожрал. Но смотрел так, будто я тупой маленький ребёнок, который не может понять, что мять в руках говно плохо…