От первого брака Оллмайта (Кацуки всё ещё не мог называть его иначе, хотя прошло много лет) у него были сын и дочь. Первый как раз-таки и возглавляет сейчас его компанию, а дочь простая домохозяйка. У тех уже и свои дети есть.

Разумеется, у Кацуки нет выбора, поэтому весь вечер он сидит хмурый. Сацуки вовсю возится с дочерью Широ, ей всего лишь два года, пока её мама помогает накрыть на стол.

Изуку выглядит уставшим, но упрямо не признаёт этого. Всё как всегда.

Пока все активно ведут беседу за столом, Кацуки пишет Нацуки эсэмэски: сначала жалуется на то, как сильно хочет домой, потом гневные, потому что Нацуки не отвечает.

Но парню сейчас не до этого, он пытается объяснить Могами, что хрусталик и стекловидное тело — это не одно и то же. Его внимательно слушают абсолютно все из боксёрского клуба, потому что им срочно нужно подтянуть учёбу, иначе никаких соревнований.

Оллмайт хлопает его по плечу, а Кацуки думает о том, что хочет в отпуск.

Всё обрывается слишком стремительно.

Нацуки сидит на полу, спиной прислонившись к краю дивана. Кацуки же лежит на нём, думая, как всё до этого докатилось.

Сацуки сидит в кресле, забравшись на него с ногами и устроив подбородок на тощих коленках.

Они молчали. И не оттого, что им было нечего сказать, просто каждый чувствовал себя виноватым. А Кацуки, наверное, больше всех.

Визит Китами-сенсей не должен был быть неожиданным. Но стал таковым, потому что Нацуки забыл о нём предупредить. Дома были только он сам и Изуку.

Учительница была в шоке, познакомившись с папой своего ученика. Она думала, что Бакугоу-сан воспитывает сына один, ведь только он столь «активно» принимал участие в жизни Нацуки. А контакты второго родителя указаны вовсе не были, разве что тот же адрес проживания. Вот все и думали, что его уже давно нет в живых, и не хотели наступать на «больное место», стараясь не напоминать об этом Нацуки.

Оказалось всё слишком просто. Это Тока поняла, когда сказала всего лишь одну фразу: «Бакугоу-кун в последнее время стал самым спокойным из моих учеников, не то что раньше».

И вроде бы обычная фраза, но вот Изуку она показалась какой-то не такой. Так что Китами признаётся сама себе, она чувствовала себя на допросе. С чаем и песочным печеньем, но на допросе.

После того, как Изуку проводил Китами, он зашёл к Нацуки в комнату и с улыбкой на губах, совершенно спокойно сказал: «Наччан, сегодня вас с отцом ждёт серьёзный разговор…»

А стоило только Кацуки перешагнуть порог дома, как атмосфера напряжённости достигла своего апогея.

В процессе «разбора полётов» выяснилось, что точно такая же ситуация происходила и у Сацуки, так что ей тоже досталось.

Изуку объявил им бойкот. Негласный, разумеется.

И примириться не составило бы труда, но проблема заключалась в том, что омега задавал им вопрос: «За что именно вы просите прощения?»

Вот здесь-то и начиналось настоящее шоу. Никто из них и слова нормально выговорить не мог.

Вину поняли, извинились, а сказать за что, не могут…

А обижаться на них Изуку мог сколько душе его угодно. На нём это не отражалось никак. Пока они все изводились.

Отца выгнали на диван. Его личный рекорд подорвался. Это вводило в уныние.

Но ещё больше вводило в уныние то, что нужно было извиняться и пытаться объяснить словами, за что именно.

Нацуки и Сацуки почему-то считали, что они не должны оставлять отца в такой трудный для всех период одного. Вот и сидели они втроём в зале.

Бойкот длился дольше обычного. И, конечно же, сильнее всех досталось Кацуки. Ему пришлось извиняться несколько раз.

— Ты ведь и сам понимаешь, что так нельзя. Если есть проблема, её нужно обсуждать всем вместе. А не скрывать от меня! — он сорвался на крик, но тут же успокоился, несколько раз вдохнув и выдохнув.

— Я знаю…

— И я знаю, но только почему-то, зная, ты всё равно делаешь с точностью наоборот.

— Я виноват…

— Нет, вы все виноваты. Просто ты больше всех. Потому что понимал, чем это всё чревато. Но всё равно продолжал молчать.

Изуку не выглядел разозлённым, скорее уж расстроенным. Ему было неприятно от всего этого.

— Я не люблю секреты. Тем более такие вот. Которые всплывают неожиданно. И я не люблю ссориться с вами. Однако каждый раз… Впрочем, неважно…

Кацуки приобнял его за плечи, как бы успокаивая.

— Мне жаль.

Омега прикрыл глаза и чуть сипло спросил:

— Ты хотя бы понимаешь, за что извиняешься?

— Да.

— И за что же?

— …

Он стукнулся лбом о его плечо, тяжко вздыхая.

— Ты невыносим.

— Да.

Больше всего на свете Сацуки любила общие походы в супермаркет. Ведь можно было незаметно подсунуть в тележку что-нибудь так нужное ей, но что-нибудь бесполезное для остальных.

Нацуки возил тележку, навалившись на поручень всем телом. Так что она часто отъезжала от него, а ему приходилось за ней бегать.

Отец с папой выбирали овощи, Сацуки присмотрела тортик, который к тому же был со скидкой. Она схватила его и побежала за Нацуки, который увидел очень аппетитную, пускай и сырую, курицу. Пока Бакугоу-старший не видел, он положил её в тележку, спрятав под коробкой хлопьев.

Кацуки набрал любимых ледышек с ананасовым вкусом в таком количестве, что на всех не хватит. А они все любят эти конфеты. Сацуки и Нацуки недовольно пыхтят, закидывая в тележку всякую ерундовину в отместку отцу. Но Изуку, пока они не видят, выкладывает половину.

Дома омега всё-таки запекает курицу в специальном пакете, потому что Нацуки и Сацуки хотят курицу. Кацуки в меньшинстве. Чтобы поднять ему настроение, Изуку демонстрирует «куриную чечётку» по столешнице. Все аплодируют. Все, кроме Кацуки, разумеется.

Нацуки любит куриную ножку, Сацуки и Кацуки тоже. Но ножек всего лишь две. Поэтому они отдают обе папе с братиком/сестричкой, а сами накидываются на всё остальное.

Мыть посуду выпадет честь Кацуки. У него нет выбора, ведь три шарика (один из которых вовсе не шарик, а другие просто проглоты) еле откатились к дивану и заползли на него, влипая боками в Изуку.

— Давайте посмотрим что-нибудь жуткое?

— Куда тебе что-то жуткое? Всю ночь потом будешь проситься ко мне, потому что тебе будет страшно.

Сацуки пыхтит возмущённо, но, чтобы стукнуть Нацуки, нужно поднять руку, а она не поднимается.

— Я хочу чего-нибудь милого и спокойного.

Если Изуку хочет чего-нибудь «милого и спокойного», значит, все хотят чего-нибудь милого и спокойного. Поэтому Кацуки достаёт несколько дисков на выбор.

Оторвать Нацуки от Изуку не получается, и ему приходится сесть со стороны Сацуки. Девочка тут же вцепляется в его руку, прижимаясь ближе.

Нацуки прикрыл глаза, наслаждаясь ощущением тонких пальцев, что поглаживают его по голове, перебирая светлые короткие пряди.

Сацуки рассказывает отцу о том, что на летних каникулах они снова пойдут в поход. Он кивает и говорит, что сначала ей нужно сдать все экзамены.

— У меня на этот случай есть Наччан. Он лучше любого учителя. Да, Наччан?

— Угу.

Изуку чувствует объятия сына и дочери, а ещё чувствует, как его ладонь крепко сжимает рука Кацуки.

Волк чуть задрал морду вверх, вбирая в лёгкие свежий воздух. Глаза его устремились ввысь. Туда, где был виден раскол, отливающий небесной синевой. Он посмотрел в сторону, где парил маленький чёрный огонёк. В осыпающейся его массе вместо глаз тлели два угля, но волку не было до этого дела. И только пасть его открылась и закрылась, проглатывая в себя остатки чёрной тени. Он довольно облизнулся, а затем, поднявшись с места, шаркнул лапой, чёрным песком засыпая небольшую расщелину в земле, полностью скрывая её. Альфа удовлетворённо кивает самому себе и уходит, напоследок махнув длинным хвостом.