Мужчина только покачал головой, но говорить ничего не стал, да и не было смысла, в нерабочее время они вольны делать всё, что душа пожелает.

Но, даже прочитав дофигище этой сопливой хуеты, альфа так и не придумал, как хотя бы подтолкнуть его в правильном направлении.

Бакугоу даже не собирался использовать болезнь Инко как повод для этого, но, когда Мидория сказал, что отдаст долг, в его голове что-то щёлкает. Это же просто идеальный предлог!

Держать себя в руках — сложно. Но Кацуки старается. Оказывается, целовать кого-то вот так — великолепно. Хотя это скорее оттого, что этот «кого-то» именно Изуку. Ласкать его тело, медленно. Если бы парень знал заранее, что всё так выйдет, то подготовился бы гораздо лучше, а так помимо удовольствия омега чувствовал ещё и боль. Но даже так Бакугоу делал ставку на то, что физическая связь свяжет их как канатом, что это поможет раскрепостить Деку.

Он никому не позволял прикасаться к себе во время совокупления: «Если не хочешь слететь с кровати, хватайся за что хочешь, но только не за меня». Изуку же он позволит всё, что тот пожелает. То, как он выгибается, ногтями царапая его спину, — непередаваемо. Его тихие стоны, всхлипы. Ему кажется, что он кончит только от этого зрелища. Кацуки загоняет член до конца, кончая, чувствуя, как сильно сжимается омега. Конечно, он понимает, что без течки беременности не будет, значит, нужно эту самую течку спровоцировать. Ждём.

Секс — это, конечно, хорошо, но, кроме этого, заметных продвижений не наблюдается.

Разве что…

— Т-ты ничего не чувствуешь? Кажется, пахнет чем-то странным…

Изуку ходит по всей квартире, постоянно принюхиваясь. Но Бакугоу ничего не чувствует, вообще…

— А чем пахнет-то?

— Чем-то мускусным… горьковатым… может, древесина… или полынь… или шалфей… или…

Кацуки застывает на месте. Полынь и чёрный чай — это его запах. Изуку почувствовал его запах! Пускай омега ещё не понимает, но это значит, что его организм очень медленно, но перестраивается, возвращается к нормальному функционированию.

На работе задница. Он мечтает придушить эту мразь Миюки. Вообще, с Миюки их связывала только одна сраная встреча, которая стала роковой.

Он был из тех омег, что успевают кое-как и работать, и трахаться, и за внешним видом следить.

Бакугоу нечего было сказать, парень действительно очень красивый, для одноразового перепихона даже слишком.

Они заприметили друг друга с самого начала. А почему нет?

Зажимать его в углах было как-то чересчур возбуждающе и очень пошло. Альфа уже готовился разложить его прямо на столе, когда вдруг замер, прислушиваясь к своему внутреннему зверю, — тогда он впервые подал голос за несколько лет. Противный скрежет когтей по металлу клетки, в которой Кацуки его запер, не просто нервировал, а напрочь отбивал всё желание. Кроме одного: прийти домой, зарыться с головой под одеяло и раствориться в полнейшей тишине. Тогда Кацуки отпихнул его от себя и просто ушёл.

После этого Бакугоу его игнорировал. А вот омегу очень бесило то, что его так обломали.

Кацуки урвал лакомый контракт, а с Миюки они больше не виделись.

До определённого момента.

Слияние с «ОллМайт» довольно выгодно. Это сотрудничество важно для обеих сторон. И тут на тебе! Их директор попадает в больницу — сердце! А вместо себя отправляет своё доверенное лицо, очень компетентное и ответственное доверенное лицо.

Три «Ха-ха».

Стоит Миюки увидеть Бакугоу, как компетентный работник превращается в обычную неуравновешенную подстилку, некогда брошенную.

Альфа старается игнорировать всё это, но, пока эта мразь не примет условия договора, никакого слияния не будет. А Миюки очень красноречиво дал понять, что своего «согласия» не даст. Просто так не даст.

И ничего с этим не поделать. С Тошинори Яги не связаться, тот вот-вот должен был перенести операцию на сердце. А эта непрофессиональная мразь творит всё, что её душе угодно.

Разумеется, Кацуки срывается. После очередного собрания. Сроки ещё хоть и не поджимают, но их давление уже скоро даст о себе знать.

Он приходит домой. А там всё по-старому. Что бы он ни делал, как бы ни старался, всё без толку!

Бакугоу смотрит на эти дрожащие руки, на скрюченную спину и вспоминает ровную осанку Миюки. Сравнивает короткие тёмно-зеленые волосы с длинными блондинистыми прядями; изумруды глаз с аквамариновыми озёрами.

Из трясущихся пальцев Изуку выскальзывает тарелка и разбивается о пол.

Прежде чем он успевает осознать, тело Кацуки двигается само по себе, сгребая омегу в охапку и утаскивая в спальню.

Мидория извивается всем телом. Он кидает его на кровать, и Деку тут же отползает к изголовью, весь сжимаясь, смотря на альфу огромными перепуганными глазами с точкой зрачков точно по центру.

— Не надо. Не надо! Не надо!!! — голос срывается, из глаз градом текут слёзы.

Кацуки замирает на месте. Лишь на мгновение, прежде чем наброситься на него, придавливая к кровати.

Господи, как он мог сравнивать мразь Миюки с Изуку?!

Этот маленький запуганный зверёк, что кричит под ним, заливаясь слезами.

Это всё он. Это он во всём этом виноват. Он сам уничтожил это солнце. Утопил его в океане страха, боли, отчаяния, слёз.

Это Кацуки разрушил его жизнь.

Как же ему тошно. Хочется удавиться.

Ему уже плевать, как это выглядит. Бакугоу скулит, прижимаясь к его тонкой шее. Сознание застилает чёрная пелена. Перед ним снова его внутренний зверь. Он смотрит на него с отвращением, с самым настоящим отвращением. А потом медленно разворачивается и уходит, понурив голову, волоча за собой хвост.

— Б-б-больно?.. — слышит Кацуки дрожащий голос.

Если бы он только мог всё исправить, если бы мог вернуться в прошлое, Кацуки поступил бы совершенно по-другому. Набил бы морду самому себе и пригласил бы омегу на свидание. Сделал бы всё правильно, а не так, как сделал он…

— Прости меня…

Альфы никогда не скулят, не плачут. Они должны быть сильными всегда.

На затылок ложится маленькая ладонь, поглаживая как маленького ребёнка, а Бакугоу только сильнее тыкается носом в шею.

Лицо омеги от слёз покрылось пятнами, но это его ни капельки не портит. Слизывать его слёзы, вышибая воздух из лёгких. Целовать его губы, все обкусанные, кровоточащие. Он не может описать это ощущение словами.

Мидория засыпает довольно быстро, а Кацуки не спит, смотрит на его спящее лицо, бледное и такое уставшее.

В лучах солнца он ещё прекраснее, абсолютно голый. Альфа отбрасывает одеяло в сторону, осматривая его, в некоторых местах ещё не сошли засосы. Рёбра по-прежнему выпирают, как и тазовые кости — очень сильно. Прежде чем он понял, губы уже покрывали это хрупкое тельце поцелуями. Язык нырнул в совершенно расслабленное нутро, оглаживая тугие стеночки. Изуку проснулся почти сразу же. Конечно, не почувствовать возбуждение он не мог. И сразу же пытается отстраниться. Нет бы, наоборот, притянуть ближе, показать, как ему больше нравится.

Тихие стоны срываются с его губ, а тут необычайно громкий, наполненный удовольствием. Изуку как-то странно вздрагивает. И Бакугоу замечает. Влажно. Внутри омеги влажно. И вовсе не от слюны. Он облизывается — сладко. Смазка. Это смазка. Естественная смазка!

Альфа подрывается и смотрит в застланные пеленой желания глаза. Кацуки обнюхивает шею, но запаха нет. Однако смазка сама по себе уже просто огромный скачок вперёд.

— Уже скоро. Потерпи ещё немного.

Мидория вот-вот отпустит себя, позволит своим инстинктам вырваться. Но в его глазах всё так же проскальзывает страх и еле уловимое желание оттолкнуть от себя, сбежать.

Сладкий запах ананасов ударяет по рецепторам лёгким флёром, но тут же исчезает.

Как же давно Кацуки не слышал его. Этот ласковый запах, что окутывает собой, даря спокойствие.

Парень смотрит на Мидорию и думает: как бы хорошо звучало Бакугоу Изуку. Кацуки его не отпустит, а наличие кольца и штампа в паспорте очень красноречиво говорят о принадлежности этого омеги ему.