====== 14. Вместо тысячи слов ======

Изуку ласково пеленает Нацуки, слегка щекоча его пяточку. Малыш заливисто что-то булькает, сжимая маленькие ручки в кулачки.

Это странно. Мидория вообще не знает, как описать то, что он сейчас чувствует. Конечно, он только на первой ступеньке звания родителя, но всё же. От одного взгляда на розовое личико своего сына в его груди всё просто трепещет.

Нацуки мог проснуться ночью от коликов, но, приняв лекарство, он тут же засыпал, да и еду он всегда терпеливо ждал, пристально рассматривая всё рядом с собой (хотя для него весь мир вокруг должен выглядеть сейчас как огромное неясное пятно без очертаний). И больше всего его интересовал Кацуки…

На него малыш мог смотреть долго, словно изучая. Хотя Изуку предполагал, что так он пытается дать понять, что хочет к альфе на ручки. Только Бакугоу не брал его, стоило им оказаться наедине, альфа старался как можно быстрее «убежать». Его руки дрожали каждый раз, как он протягивал их к Нацуки, и он и не пытался что-либо исправить.

Им пришлось поменяться сторонами кровати, чтобы Нацуки случайно не просквозило. Изуку вообще предлагал Кацуки разъехаться по комнатам, всё-таки одно дело, когда не нужно никуда идти, а другое, когда Бакугоу надо ежедневно вставать на работу. Разумеется, плач ребёнка благополучно не сказывается на высыпании.

Но Кацуки не желал об этом слушать, разве что то ли пригрозил, то ли «пошутил», что закроет эту комнату на ключ и выбросит его куда подальше. Мидория на секунду задумался, но потом выдал:

— Тогда придётся сушить вещи на кухне.

— Деку, да не в этом дело! Ты не переедешь в другую комнату! Я всё сказал!

На самом деле, парень вообще не мог понять Кацуки, он ведь старается для него, а тому не нравится.

— И как его понять? — шёпотом спрашивает омега у Нацуки, качая его на руках.

Малыш хватает его за палец, что-то лопоча на своём детском языке.

Нацуки вообще нравится всё хватать. Радует, что у Мидории короткие волосы, иначе его сынуля давно бы снял с него скальп, мило улыбаясь беззубым ротиком.

Большую часть времени Нацуки всё так же спит, хотя иногда Изуку, заглядывая к нему, с удивлением замечает, что малыш просто лежит в кроватке, хаотично размахивая ручками и дёргая ножками. Ещё ему нравятся веснушки Изуку, он любит тыкать в них пальчиком.

Да и время летит как-то чересчур быстро. Вот Нацуки всего лишь три месяца и он только учится держать головку, а вот уже он спокойно её держит, с радостью рассматривает погремушки и гремит ими, непонимающе хмурясь. И в эти моменты Мидория замечает, насколько сильно он похож на своего отца.

Изуку просыпается посреди ночи и, сонно зевая, бредёт на кухню: Нацуки уже начал возиться в кровати, значит скоро потребует кушать.

Но, когда омега возвращается назад, удивлённо посматривает на то, как Бакугоу сидит на краю кровати, поглядывая в сторону кроватки, где возится Нацуки. Он не предпринимает попыток подойти, но Изуку уверен, если бы малышу угрожала опасность, Кацуки бы защитил его. Это какая-никакая, но гарантия.

Нацуки жадно пьёт из бутылочки, причмокивая. Его глаза уже снова закрываются. Всё-таки как мало нужно младенцам для счастья: еда, сон и тёплые объятья родителей, ну или одного родителя.

Парень заботливо вытирает его губки и, прижимая к себе в вертикальном положении, встаёт, чтобы немного походить. Кацуки прикрывает глаза, сцепляя руки в замок.

— Тебе необязательно просыпаться каждый раз, как мы встаём, — тихо говорит Изуку, выключая ночник.

Ответа он не получает, разве что со спины к нему снова прижимаются, руками несильно обнимая поперёк талии. Раньше омега морщился из-за утягивающих повязок, но теперь ничего против не имеет. Просто ему кажется, что это в какой-то мере успокаивает Бакугоу, вот он и «прилипает» к нему со спины.

Почему-то Изуку с каждым днём чувствует себя всё более и более уставшим. Он заметил, что после родов аппетит совсем пропал, да и набранный вес стал стремительно уходить. А это было очень странно. Доктор, наоборот, говорил ему, что с этим могут быть проблемы.

Одежда стала немного великовата, но это его только радовало, всё же его страсть к большим свободным вещам никуда не пропала. Так что это большой такой плюс.

Во время прогулок Мидория познакомился с несколькими омегами, которые выходили на улицу в то же время, что и они. Ну, как познакомился… Просто случайно Изуку частенько оказывается там, где обычно они кучкуются, обсуждая всякую разную дребедень…

Его не замечают, так что он спокойно может читать книжку, сидя на скамейке. Конечно, бывают немного раздражающие его случаи. Например, когда они, думая, что Изуку не слышит, обсуждали его самого и почему-то пришли к выводу, что он папа-одиночка. Но это не так важно…

И парень вовсе не может объяснить, почему же сейчас стоит перед зеркалом, пристально разглядывая своё отражение, проводя шершавыми ладонями по обветренным щекам.

Обручальное кольцо всё так же поблёскивает на пальце. Волосы совсем немного отросли — вообще, они всегда очень плохо отрастали.

Он так засмотрелся на себя, что и не заметил, как в проёме появился Кацуки. Он остановился, оперившись плечом о косяк.

— Ох! Каччан меня напугал. Ты в душ? Я сейчас принесу новое чистое полотенце, то я постирал.

Но Бакугоу не двигается с места, занимая собой весь проход.

— Каччан? — Изуку вопросительно смотрит на него, пальцами немного нервно сжимая край длинной футболки.

Этот немигающий взгляд самую малость пугает. Альфа делает шаг вперёд, заставляя рефлекторно отступить назад. Кацуки заносит руку, а Мидория на секунду забывает, как дышать.

Бакугоу наваливается на него, оттесняя к шкафу, и тянется вверх. Изуку поднимает взгляд туда же, замечая, как парень достаёт что-то с самой верхней полки.

Кацуки откручивает крышку, откладывая её на край умывальника, и несколькими размашистыми мазками размазывает по лицу омеги крем, круговыми движениями втирая его в кожу.

— Такими темпами скоро тебя всего придётся обмазывать…

— Спасибо…

— Кольцо снимай, руки вытягивай ладонями вверх.

Бакугоу бережно растирает вязкий крем по его коже, стараясь несильно сжимать эти хрупкие руки, потому что прекрасно знает, что синяки на его коже появляются мгновенно от любого грубого прикосновения.

Альфа удовлетворённо кивает.

— Всё?

— Да, — но почему-то он не спешит отпускать его.

Его ладони перемещаются на щёки, немного сжимая. Кацуки наклоняется к его лицу, губами прижимаясь к его лбу, и тут же морщится, совсем забыв, что только что самолично намазывал его лицо.

— Блять… В следующий раз буду брать с каким-нибудь приятным вкусом…

Бесконечная чернота больше не пугает его. Изуку смело шагает вперёд, осматриваясь по сторонам в поисках единственных здешних жителей.

На самом краю разлома сидит, свесив вниз свой длинный хвост, волк. Он устало зевает, раскрывая огромную пасть с рядами белоснежных острых зубов. Весь его вид кричит о скуке и одиночестве. Странно, но своей сущности Мидория не замечает.

Он смело шагает к нему, останавливаясь совсем близко. Зверь прижимает уши к голове, кончиком носа прикасаясь к его плечу. Изуку осторожно чешет его за ушком.

Иногда омега ловит себя на мысли, что их звериные сущности слишком человечны. Особенно их глаза. Порой кажется, будто бы вот-вот, и они даже смогут что-то сказать.

Мидория опускает взгляд вниз и видит на земле наполовину стёршиеся очертания рисунков. Вот этот круг похож на компас, а вот этот — на кусок мяса, правда, слишком кривой. Дальше видны непонятные каракули, наверняка не так давно их ещё можно было прочитать.

Пушистый хвост одним движением сметает остатки рисунков, небрежно фыркая.

Пальцы руки сами вплетаются в светлую шерсть волка, ласково перебирая прядки. В разломе прямо под ними гудит ветер, поднимающийся откуда-то с глубин, словно несущий с собой что-то. Волк мордой подталкивает его подальше оттуда и сам идёт следом, не упуская шанса потереться об него головой или хвостом оплести ноги, заставляя раз за разом останавливаться.