— Вы уверены, что не хотите ему сообщить?

Но Мидория только отрицательно мотает головой в стороны, на секунду прикрывая глаза дрожащими веками.

Мужчина тяжело выдыхает, ему непонятна такая упёртость, но ничего, у парня ещё есть время передумать.

Легкая длинная рубаха вводит его в ещё больший ступор. И только всё усиливающиеся схватки подтверждают: «Да, это реальность. Осталось совсем немного». Он словно в прострации смотрит на всех присутствующих здесь. Уже довольно пожилая женщина-акушер успокаивающе поглаживает его по голове, улыбаясь, отчего всё её лицо съёживается от морщин. Но это и вправду успокаивает, пускай самую малость.

Спустя час терпеть уже нет сил. Схватки всё длиннее, болезненнее.

Изуку замученно дышит, смотря на потолок, выложенный красивой плиткой, где горят слепящие белым светом лампы.

Акушерка о чём-то говорит с врачом в сторонке, ничего толком не слышно, только его собственное прерывистое дыханье.

И с каждым часом ему всё хуже. Сдерживать крики уже не получается, а женщина всё так же приговаривает: «Молодец. Молодец».

Становится лишь страшнее и страшнее. Глаза смыкаются от усталости, но боль не позволяет отключиться.

Он замечает, что стрелка на часах, висящих над дверью, уже перевалила за час ночи. Бледный, словно мел, врач выходил и возвращался уже много раз.

— Может, стоит сделать кесарево сечение? — на мужчину недовольно шикают.

— Он и сам справится. Уже немного осталось…

И всё заканчивается слишком неожиданно и ещё более болезненно в 03:22…

Кацуки удручённо смотрел на проносившихся мимо него медсестёр в стерильных одеждах. Его и самого заставили одеться точно так же, только маску он периодически снимал — было трудно дышать.

Доктор то выбегал к нему, то возвращался назад, но, как бы ни просил Бакугоу, как бы ни угрожал, его не пускали внутрь. Даже в этот ёбаный коридор его привели только после скандала и чуть было не начавшейся драки с охранником.

Он нервно постукивал подошвой ботинка по полу, этот раздражающий звук эхом отражался от стен, продолжая стучать уже у него в голове. Но пускай лучше это, чем слушать эти крики. А кричали отовсюду, но голос Изуку из этой сраной какофонии он вычленил сразу. И, когда он резко оборвался, Кацуки подорвался с места, на ватных ногах сделал пару шагов и остановился, обескураженно наблюдая, как стрелка часов чуть сдвинулась, и тут же раздался первый детский крик.

Несколько минут он стоял как в прострации, даже и не дышал вовсе, затаившись. Сердце больно билось внутри груди, а кровь шумела в ушах.

Из палаты вышел бледный врач. Он смотрел на него большими глазами, а дрожащими губами пытался что-то выговорить, но ни звука слышно не было.

— Что?..

Переспрашивает Бакугоу, рукой, сжатой в кулак, опираясь о стенку для опоры, коленки предательски начинают подрагивать. Он рефлекторно втягивает носом запах, безнадёжно пытаясь выделить среди мешанины запахов один единственный.

— Он… — снова привлекает к себе внимание бесцветный голос. — …Потерял… сознание…

— Что?.. — глупо повторяет он, но ответа так и не получает: врач-профессионал просто-напросто падает в обморок перед ним.

А альфа так и смотрит на него, моргая через раз, тянется к своему лицу и усталым жестом потирает переносицу, даже не замечая, как к доктору уже подбегают медсёстры с нашатырём.

Изуку устало открывает глаза, расплывчатое изображение бежевого потолка — первое, что он видит, очнувшись.

В палате немного душно, у него на лбу выступили маленькие капельки пота. На прикроватной тумбочке слабо горит светильник, жалюзи закрыты, хотя сквозь них просвечивает солнце.

Он приподнимается на локтях. Живот стягивают тугие повязки, а таз мучительно ноет. Омега морщится.

В несколько шагов к нему кто-то подходит и помогает удобнее устроиться на кушетке.

Конечно же, он не мог его не узнать, но тело сковала такая неимоверная усталость, что Мидория был не в силах произнести и слова. Кацуки тоже молчит, только смотрит на его слегка бледное лицо, хмурясь. Ему так хочется и разораться: «Почему не сказал?! Ты ведь звонил! Но промолчал! Почему?!!!» А потом напиться — сил его больше нет. Но ничего из этого он не собирается делать, просто продолжает смотреть на него, понимая, что не имеет на это никакого права.

Дверь тихо приоткрывается, и в комнату заглядывает медсестра.

— Уже проснулись? Это хорошо. Тогда мы сейчас к Вам заглянем!

Она скрывается, мило улыбнувшись напоследок. Но вернулась очень быстро, и не одна.

— У Вас мальчик! Как и показывало УЗИ.

Бакугоу отходит в сторону, пропуская её. Девушка осторожно передаёт в руки Изуку навьюченный кулёк.

— Вы так быстро заснули, что никто даже не успел спросить, как Вы его назовёте, так что пришлось написать только фамилию. Вы не против, если я открою шторы? А то здесь слишком темно.

— Угу.

Изуку не может отвести взгляда от этого маленького чуда в своих руках. Даже в темноте он видит розовое личико, носик пуговкой, выглядывающий из-под шапочки ёршик светлых волосиков. Маленькие сморщенные ручки, сжатые в кулачки.

Комнату наполняет свет с улицы, и веки младенца тут же начинают подрагивать. Его губки кривятся, он вот-вот расплачется, а Мидория уже готов его успокоить.

Но, когда его глазки распахиваются, Изуку лишь улыбается. На него мутным, затуманенным взглядом смотрят два красных озера с чёрными точечками зрачков.

Они глядят друг на друга, кажется, даже затаив дыхание. Малыш издаёт какой-то булькающий звук, несколько раз моргая и дёргая ножкой.

Аккуратным движением парень поправляет складочку одеялка, чтобы оно не мешалось, но несильно раскрывая хрупкое тельце. Только стоит его руке оказаться близко к мордашке мальчика, как тот хватает его за палец цепкой младенческой хваткой.

Медсестра, умилённо смотревшая на них, наконец-то отмерла и, смущённо кашлянув, привлекла к себе внимание.

— Мне нужно записать его имя…

Изуку снова смотрит на него, в его алые глазки, и в голову приходит только одно.

— Нацуки, — он задумывается на мгновение. — Пишется как «лето» и «дерево».

— Хорошо, — она быстро записывает и тут же удаляется, бесшумно прикрыв за собой дверь.

Кацуки, всё это время сливавшийся со стеной, делает нерешительный шаг к ним, но тут же осекается и останавливается, закусывая губу и складывая руки на груди. Он смотрит на них украдкой, мечтая оказаться где угодно, но только не здесь. Малыш снова что-то угукает, а Изуку тихонько смеётся.

В груди, пульсируя от боли, сжимается его сердце, и Бакугоу не выдерживает: в два шага оказывается рядом с ними, грузно падая на край кушетки, что жалобно скрипит. Влажными от пота горячими руками он обхватывает Изуку поперёк живота, лицом вжимаясь в его худое плечо, видное в глубоком вырезе больничной туники.

Омега вздрагивает от неожиданности и пытается обернуться назад, но с ужасом понимает, что по его плечу, вниз, стекает что-то тёплое, оставляя после себя на коже мокрые дорожки.

Изуку прикрывает глаза, делая глубокий вдох, перехватывает Нацуки одной рукой, чуть крепче прижимая к себе, а другой тянется к голове Кацуки, пальцами зарываясь в жёсткие волосы, и поглаживает как ребёнка. Большого жестокого ребёнка, не умеющего ценить, но боящегося потерять, запутавшегося в самом себе и не способного отыскать нужный путь в одиночку.

Они непохожи, между ними огромная пропасть, создававшаяся годами, но и кое-что общее у них есть — маленький комочек, что внимательно смотрит на них своими большими детскими глазами, пока не понимая, но чувствуя, кто это перед ним.

Комментарий к 13. Что-то, что объединит их Реверси (другое название — оте́лло) — настольная игра для двух человек на доске 8 на 8 клеток.

Планируется ещё одна часть, в ней же короткий эпилог, далее последуют два спешла, и всё, работа будет завершена.

Извините за: опечатки, их много; скачки во времени; скомканность описаний, да и вообще за всё.