На стол опускается какая-то бумажка, Мидория подталкивает её ближе к Бакугоу, ожидая, когда тот прочтёт написанное там. Реакция не заставляет себя ждать.

— Что это… за хрень собачья?

— Сегодня я был у врача. Его беспокоят некоторые мои анализы… Мне посоветовали лечь в больницу, всё-таки до родов осталось всего ничего… так что, я думаю, что… Ну, наверное….

Кацуки смотрит на него во все глаза, но и слова сказать не может. В его голове вся мешанина из мыслей вдруг превратилась в пустоту. Только взгляд снова и снова бегает по строчкам, то ли пытаясь прожечь взглядом, то ли пытаясь разглядеть скрытый подвох. Но подвоха нет, всё именно так, как и говорит Деку.

Изуку взволнованно поглядывает на него, не зная, что ещё стоит сказать, но в голову приходит только:

— Я купил достаточно продуктов, чтобы приготовить запасы еды на долгий срок. Так что тебе не о чем беспокоиться.

Но Бакугоу ничего не отвечает, только теперь смотрит на него каким-то болезненно-непонимающим взглядом, а потом поднимается и подходит впритык, сжимая в ладонях лицо омеги, прикасаясь сухими губами к виску, ероша волосы.

Мидория неловко приобнимает его за локти, стараясь ободряюще улыбнуться. Зато теперь это паршивое чувство, что вот-вот должно что-то случиться, оставило его. Хотя бы какой-никакой, а плюс здесь имеется. Уже хорошо.

Парень решает всё-таки уволиться с постоянной работы тоже. В больнице он пробудет около трёх недель, если всё пойдёт «по плану». А там уже и декрет, так что стоит написать заявление.

Начальник долго вчитывался в написанное, несколько раз переспросил Изуку в уверенности своего решения. Но тот только кивал. Кацуки был прав, ему нужно больше отдыхать. К тому же омега немного нервничает.

Он медленно складывает вещи в спортивную сумку, которую альфа любезно одолжил ему. Мидория волнуется, странно, но до этого он не чувствовал мандражки, ну, или, по крайней мере, такой явственной, как сейчас.

Сильные руки крепко сжимают в объятиях по ночам, не давая и шанса отстраниться.

— В холодильнике то, что нужно съесть в первую очередь, в морозилке всё остальное, просто нужно подогреть. Вот здесь точные инструкции, так что, пожалуйста, не потеряй, — Изуку отдаёт ему исписанную мелким почерком бумажку.

А в ответ получает только еле заметный кивок.

В больнице пахнет… больницей. Свойственный специфический запах медикаментов и хлорки. Уставший охранник и злые отчего-то медсёстры. Странно, но Кацуки не скандалит, просто скалит на них зубы, если те начинают нести какой-нибудь бред.

Палата, куда его определяют, рассчитана на шестерых, он и становится этим самым шестым. Причём единственным парнем.

Бакугоу не уезжает, терпеливо ожидает, когда Мидория разберёт сумку, чтобы посидеть с ним на покоцанных скамейках. Он всё так же молчит, просто вжимается боком в него, сжимая холодную ладонь Изуку.

Они так и сидят, пока «уставший охранник и злые медсёстры» не прогоняют Кацуки. Но через час — видимо, по приезде домой — на телефон омеги приходит эсэмэска с кучей вопросов.

Соседки по палате почему-то проявляют к нему нездоровую материнскую симпатию. Ох уж эти мамочки…

Кацуки приезжает к нему каждый день, чтобы просто посидеть рядом. И, как бы ни пытался Изуку отправить его назад, ничего не получается. Весь свой перерыв на обед он просто просиживает с ним. Лечащий врач Мидории боится появляться рядом, потому что Бакугоу его уже достал своими «допросами».

Так что Изуку вызывают на осмотр по вечерам. Врач старается говорить с ним слишком ласково, ему это не нравится, потому что такой тон обычно применяют к смертельно больным, которым уже никак не помочь.

Телефон вибрирует в кармане утеплённой кофты, парень спешит выйти из палаты, чтобы не будить только что заснувшую женщину и не мешать остальным.

Как он и думал — Каччан.

— Каччан, ты же только недавно мне звонил. Что-то случилось?

— «Изуку-сан! Слава Богу! Мы уж подумали, что это чудовище что-то сделало с тобой!» — громкий голос Мономы звучит довольно странно, словно он говорит по громкой связи, на фоне что-то шумит.

— Монома-сан… Вы же с телефона Каччана звоните?

— «Ну, он его просто забыл. Только что ушёл, сейчас наверняка спохватится и вернётся. А мы все так волновались! Уже так долго от тебя ни слуху ни духу, а Бакугоу-сан ничего нам не говорит. Вот мы и решились на отчаянные меры! С тобой же всё хорошо?»

— Всё в порядке. Я в больнице.

— «Чего?! Как это?!»

— Мне же скоро рожать. Так что….

— «Мы приедем к тебе! Прямо сейчас! Жди!»

— Монома-сан… Вас не пропустят, часы приёма…

— «Тогда мы приедем завтра! Тебе что-нибудь привезти?! Сладенького? Или солёненького?»

— Монома-сан…

— «Нет! Ничего не говори! В какой ты больнице? А! Чёрт! Бакугоу-сан идёт, я слышу, как он матерится! До завтра!»

Он и слова не успевает вставить, только череда коротких гудков преследует его на протяжении всей ночи.

— Изуку-сан! — громкий крик Нейто доносится аж с противоположного конца коридора.

Он видит, как к нему рванули несколько людей. Медсёстры только злобно бубнили себе под нос ругательства.

— Добрый день…

Мидория обвёл их всех взглядом, с удивлением подмечая, что и Миюки тоже здесь. Монома и Кендо радостно улыбались, а Шинсо неловко почёсывал затылок, смотря куда-то в сторону.

Изуку не мог объяснить, почему они все так с ним возятся: прибегают навестить, принося вкусности, с радостью рассказывают всё, что случилось с ними за то время, пока они не виделись.

Парень опускает взгляд немного вниз и замечает, что Нейто и Ицука держатся за руки, совсем неловко и неуверенно, но держатся, переплетя пальцы.

— Как у вас дела?

Монома будто бы только и ждал этого вопроса, чтобы начать нести свою излюбленную околесицу. Кендо застенчиво улыбалась, кивая и поддакивая.

— А Вы, Шинсо-сан?

Он говорит не спеша, осторожно подбирает слова, будто бы стараясь не сболтнуть лишнего, и избегает смотреть в глаза.

— Я завёл кота…

— Правда? — Мидория удивлённо хлопает глазами, сильнее запахивая свою кофту, в коридоре довольно прохладно.

— Да. Нашёл на улице. Он милый.

— Здорово. Я рад за Вас. Покажете его когда-нибудь?

Хитоши кивает ему и, кажется, готов сказать что-то ещё, но осекается и замолкает.

— С Вами всё в порядке, Шинсо-сан? Вы выглядите болезненно.

— Переработал немного.

— Не перетруждайтесь так сильно, — Изуку ободряюще улыбается и легонько касается его плеча, а альфа вдруг просит:

— Могу ли я подержать Вас за руку?

Мидория вздрагивает, но опасности не чувствует, поэтому протягивает ему свою холодную руку. Тепло чужой ладони обжигает.

— У всех альф такие горячие руки, — говорит почти с восхищением.

— Не только у альф! — Миюки теснит Моному и Кендо, присаживаясь с другой стороны и беря за другую руку.

Ладонь Миюки такая же тёплая, как и у Шинсо.

— Это просто ты ледышка! Во всех смыслах.

— Миюки-сан, ты такой ворчун, Бакугоу-сана на тебя не хватает, честное слово! — Нейто качает головой, шутливо хмурясь.

— На тебя тоже, но я же молчу…

— Изуку-сан, — тихо начинает Кендо, шепча ему на ухо, — а Вы уже выбрали имя для дочери?

— «Дочери»? Но у нас мальчик.

Говорившие до этого Миюки и Монома резко замолкают, одновременно расплываясь в идиотских улыбках, и переспрашивают:

— Мальчик, да?

Смотря на них, в памяти Изуку всплывает лицо Очако, точно такое же, как и у них, поэтому он осторожно спрашивает:

— Каччан и вам проспорил?

— Бакугоу-сан так яростно отстаивал свою позицию, что я просто не мог не поставить на мальчика. И, если бы Шинсо сделал как я, у нас сейчас бы были мани-мани.

— Просто мне казалось, что у такого милого омеги, как Изуку, обязательно должна быть дочка, похожая на него.