Он готов закричать, когда перед глазами снова предстаёт эта огромная раскуроченная клетка. Мидория резко разворачивается и стремится как можно скорее уйти отсюда. Это чёрное место пугает его до чёртиков.

И каково же его удивление — за спиной слышится эхо, чем-то отдалённо напоминающее шаги. Изуку останавливается, и всё затихает, но стоит сделать лишь шаг вперёд, как всё начинается снова.

Он ускоряет шаг, и кто-то тоже ускоряет. Тогда омега резко оборачивается назад и едва не падает в обморок, потому что среди этой беспросветной темноты на него сверху вниз с интересом смотрят два огромных красных глаза с вертикальными полосками зрачков точно по центру.

Его рот искривляется в попытке закричать, но ни один звук не срывается с губ, разве что только невнятные хрипы. Мидория прижимает руки к груди, в которой быстро-быстро бьётся его сердце, грозя в любой момент вырваться наружу.

Огромная когтистая лапа с грохотом приземляется в паре сантиметров от него, рассекая воздух. Голова немного наклоняется в сторону, словно игриво, хлопают глаза.

Омега пытается отступить назад, но что-то мешает ему, а, слегка скосив взгляд вниз, Изуку замечает длинный пушистый светлый хвост, оплетающий его кольцом.

Он оглядывается назад, думая, как можно вырваться, и чувствует тёплое дыхание на щеке.

Мидория смотрит в эти глаза и не знает, что делать. Из темноты громадная волчья морда высовывается ещё сильнее, едва ли не касаясь мокрым носом его лица. Изуку выставляет руки вперёд в надежде отгородиться и зажмуривается.

Зверь издаёт странный звук, и хвост ослабляет хватку. Парень чуть приоткрывает глаз и смотрит прямо на это странное существо. Его уши прижаты к голове, а сам он склоняется над Мидорией всё сильнее, пока не оказывается распластанным животом по земле.

Он подползает к нему ближе, всё так же не отрываясь от земли, глядя на него алыми человеческими глазами. Изуку и сам не может объяснить почему, но ему жалко этого зверя, что сейчас выглядит таким несчастным и сломленным.

Протянув к нему подрагивающую от страха руку, Мидория неуверенно зарывается пальцами в мягкую шерсть. Зверь, похоже, принял это как поощрение и, неясно заурчав, перевернулся на спину, покорно подставляя пушистое пузо.

«Это он так просит, чтобы ему почесали животик?» — Изуку сдавленно хихикает и неловко присаживается рядом с ним. Он не чувствует угрозы от него, будто бы перед ним обычная домашняя зверушка.

Светлые уши стригут воздух, ловя каждый шорох вокруг. Передние лапы подрагивают, а хвост метёт по земле.

Парень, не отрываясь от поглаживания, осматривается по сторонам. Как же здесь тоскливо, и темно, и холодно. Такое пустынное и печальное место.

Где-то неподалёку слышатся какие-то странные звуки, зверь резко вскидывает голову и вскакивает с места. В один прыжок волк вновь скрывается в непроглядной тьме.

Изуку пытается прислушаться и с ужасом понимает: там, где-то совсем рядом, что-то хрустит. Будто бы ломается…

Он прищуривается и наконец-то видит, как спереди к нему приближаются два силуэта: громадный — зверь и кто-то ещё, довольно маленького размера, как обычная большая собака.

А когда они оказываются друг напротив друга, на глаза Изуку наворачиваются слёзы. Сколько же лет прошло с тех пор, как он видел его в последний раз?

Пара таких же зелёных глаз, как и у него самого, точно так же глядят на него влажным взглядом. Ладонью омега зажимает себе рот, всхлипывая, и еле-еле опускается, чтобы коснуться его, проверить, настоящий ли он. Обгрызанные уши прижимаются к голове, волчонок пятится назад, но натыкается на преграду, что меховой горой сидит прямо за спиной, отрезая все пути к отступлению.

Они смотрят друг на друга, не в силах сделать и шагу навстречу.

В последний раз Изуку видел свою омежью сущность в первом классе старшей школы, вроде бы лет двенадцать-тринадцать назад. И тогда он выглядел иначе: игриво скакал во все стороны, виляя длинным хвостом, и тявкал, призывая поиграть с ним.

А сейчас то, что сидит перед ним, даже подобием омеги назвать не получится: некогда блестящая шерсть покрыта тёмной копотью и пахнет гарью, по всему телу виднеются проплешины, вся переносица испещрена мелкими длинными шрамами, от хвоста остался только короткий обрубок, передняя лапа в нескольких местах странно бугрится от неправильно сросшихся переломов, и наконец… он хромает на заднюю лапу, поджимая её под себя. Каждый его шаг сопровождается неприятным хрустом, словно кость заходит на кость.

Мидория протягивает к нему руки, а волчонок только сильнее дёргается, пытаясь убежать оттуда. И Изуку знает — он стыдится. Стыдится самого себя. Парень тоже стыдится.

Зверь носом подталкивает омегу в спину навстречу к Изуку, не позволяя сбежать.

От безысходности волчонок только бессильно скалит зубы, стараясь напугать, но весь его вид просто не вяжется со злобой, только с жалостью. И он сдаётся…

Кое-как подползает к Мидории, влажным носом тыкаясь в протянутую ладонь, еле слышно поскуливая.

Изуку приподнимает взгляд на альфу, что сидит чуть поодаль от них, обвив свои лапы хвостом, и каким-то наполовину пустым взглядом смотрит в бесконечную даль, туда, где зияет разлом. Может, Мидории и кажется, но эта пропасть будто бы сократилась…

Он разлепляет глаза и пытается пошевелить рукой, но ничего не получается. Его обвили руками, крепко прижимая к себе. Изуку уткнулся лицом в сильно выступающую ключицу. Грудь Кацуки тяжело вздымалась и тут же опадала. Ресницы подрагивали во сне, а обветренные губы слились в одну сплошную линию.

Мидории нечего сказать, всё, что он чувствует, — это дрожь коленок, когда он смотрит на него. Понадобится много времени, чтобы перестать воспринимать само имя Бакугоу как насилие и боль вперемешку со жгучим страхом.

Изуку никогда не думал, что всё так обернётся. Раньше хватало того, что его не избили вечером, что не изнасиловали. А теперь? А теперь… неважно…

Всё, о чём он и мечтать не мог, исполнилось, почти исполнилось. Осталось дождаться рождения малыша, и тогда Мидория не будет против и умереть спокойно. Потому что его никчёмная жизнь не будет такой бесполезной.

Изуку снова перечитывает полученную справку, одновременно успокаивающе поглаживая себя по животу. В этом нет ничего страшного. Так что не стоит паниковать раньше времени. Просто он будет выполнять все предписания врача и сделает так, как ему посоветовали.

Парень забегает в магазин, закупая огромное количество продуктов. На ужин он приготовит карри и осторожно начнёт разговор. Вот и всё.

Но на практике это «всё» оказывается гораздо сложнее. От волнения его руки подрагивают, из-за чего он режет палец. А рис едва не переваривается. Но в конце концов ужин готов. Остаётся только дождаться Бакугоу.

Только тот не спешит появляться. И, когда Мидория уже собирается убирать еду в холодильник, в прихожей слышится глухой хлопок двери.

Он выжидает, пока Кацуки переоденется, молча накладывает ему еду и смотрит, как тот ест. Этот пристальный взгляд немного настораживает Бакугоу, но он старается не показывать волнения. И, может, это совсем не по-мужски, как сказал бы в данном случае Киришима, но Кацуки спешит уйти в ванну, чтобы привести мысли в относительный порядок. Скорее всего, ему просто кажется — переработал, с кем не бывает.

Однако уйти ему не дают.

— Каччан, постой, я хотел обсудить с тобой кое-что.

Бакугоу послушно замирает и оборачивается назад, настороженно сканируя его взглядом. Чёрт! Надо было свалить! А то хрен знает, чем всё это дерьмо закончится…

— Что именно?

— Думаю, нам стоит сесть…

Они усаживаются друг напротив друга, не решаясь сказать и слова. Пока Изуку пытается сформулировать мысли, альфа думает, о чём именно с ним вообще хотели поговорить: слишком много таких тем, которые относятся к этому «слишком».