— Это было так давно. Чувствую себя стариком, — он смешливо фыркает, а Кацуки хмурится, подходя со спины и обнимая, смотря на фото через плечо парня.

— Каччан, в принципе, несильно изменился… — он вздрагивает, ощущая, как ладонь альфы соскользнула вниз и слегка сжала ягодицу, тёплые губы коснулись шеи, а язык очертил края метки.

Мидория немного наклоняет голову, давая больше доступа.

Руками парень незаметно забирает у него фотографию и откладывает её в сторону. Он подталкивает его в сторону спальни.

Как давно они в последний раз занимались сексом? Изуку уже и не помнит. Объятия. Поцелуи. И всё.

Не то чтобы он чувствовал какое-то неуправляемое желание, но всё равно как-то не хотелось, чтобы ему изменяли. Хотя раньше Мидории было всё равно…

Это такое странное чувство. Ему начинает казаться, что он… неважно…

Кацуки укладывает его на бок, довольно медленно выпутывая из одежды. В комнате светло, отчего Изуку смущённо прикрывается руками. Бакугоу не усмехается и ничего не говорит, просто целует, руками поглаживая его по груди. Кровь набатом стучит в висках из-за прилившего вмиг возбуждения.

Он чувствует, как палец несильно надавливает на вход, но не проникая внутрь, а только кружа вокруг. Мидория знает, что сейчас, сейчас, но, когда именно, сказать не может. В отличие от него, Кацуки всё ещё одет, и омега несильно дёргает его за рукав чёрной водолазки, как бы намекая снять. Но парень этого, казалось бы, не замечает, продолжая с упоением вылизывать его рот, сплетая их языки в медленном томительном танце, отстраняясь на короткие мгновения, чтобы вдохнуть и снова приникнуть к его немного обветренным губам.

Бакугоу старается не наваливаться на него: боится придавить. А удерживать весь свой вес на одной руке довольно сложно, хотя он никогда не считал себя хлюпиком. Однако ему очень хочется лицом к лицу, вот так вот, близко-близко. Поэтому он стойко держится, не подавая даже намёка на трудности.

Омега только успевает вздохнуть, как в него медленно, но настойчиво проникает палец. Кацуки двигает им, стараясь сразу нащупать простату. И находит. Изуку запрокидывает голову назад, часто дыша, сжимая пальцами что-то из одежды, лежащей рядом, — как хорошо, что парень не выкинул ничего на пол.

Из него начинает вытекать вязкая смазка. Так стыдно. Разумеется, он понимает, что это совершенно нормальная реакция организма на возбуждение, но это так смущает!

Почему-то альфа не добавляет третий палец, решив закончить на двух. Возможно, смазки довольно много, что может полностью обезболить проникновение. Изуку только крупно вздрагивает и приглушённо стонет, ощущая, как его медленно распирает изнутри членом партнёра.

— Нормально? — Мидория несколько раз моргает и неуверенно кивает.

Движения неглубокие и медленные, Бакугоу именно доставляет удовольствие, а не стремится поскорее получить разрядку. Его лицо перекошено, а брови сильно сведены к переносице. Он не входит даже наполовину и постоянно спрашивает: «Нормально?»

Конечно же, Изуку помнит, что Кацуки любит жёстко, сильно, быстро. Этот неспешный темп для него не что иное, как пытка. Но он всё равно держится, крепко вцепившись рукой в его лодыжку, шумно дыша через нос.

— К-каччан… всё в порядке. Можешь войти до конца… и… чуть быстрее.

Парень хочет запротестовать, но как же до одури сильно ему хочется прижать его к кровати и затрахать до изнеможения, чтобы омега и вовсе шевелиться не смог.

— Уверен? — шипит он сквозь стиснутые зубы.

— У-угу.

— Скажи, если что.

И он плавно входит до конца, тут же замирая, смотря, как стиснул зубы омега. А Мидория уже и забыл, каково это, когда внутренности распирает распаляющим жаром. Он быстро моргает, приходя в себя, и снова кивает, разрешая двигаться.

Кровать скрипит под страстные звуки поцелуев и пошлые шлепки тел. Изуку цепляется за его руки, слегка царапая короткими ногтями. Как же ему сейчас хорошо, и Кацуки это видит, целует его, но всё более скомканно, от приближающегося оргазма руки начинают подрагивать, удерживать свой вес всё сложнее.

— Деку.

Он открывает глаза, до этого закрытые, и смотрит на него вопросительно.

— Чёрт. Я сейчас… — Бакугоу резко подаётся навстречу, входя до конца, и замирает, прикрывая глаза.

Внутри разливается обжигающее тепло, Изуку поскуливает, даже не ощущая дрожи собственного тела.

Они лежат на спинах, восстанавливая сбитое дыхание. Мутная пелена тумана перед глазами рассеивается, сознание проясняется.

С окна веет прохладой, и Изуку оглушительно чихает, отчего альфа даже подрывается с места.

— Прости.

Омега приподнимается на кровати, нащупывая свои вещи, и медленно пытается надеть на себя, пока не понимая, что между ног липко и влажно. Ему так не хотелось идти в душ, а ведь придётся.

— Ты куда? — Кацуки провожает его вопросительным взглядом.

— В ванну, помыться.

— Подожди, я с тобой. Надо воду набрать.

— Тогда ты первый иди.

Бакугоу хмуро смотрит на него, словно спрашивая, и омега отвечает ему на невысказанный вопрос:

— Если я каким-то чудом залезу в ванну, то вылезти точно не смогу.

Сначала Кацуки не понимает, к чему он это говорит, но, смотря на его уже довольно большой живот, едва не хлопает себя по лбу.

— Я тебя вытащу.

Изуку выжал половую тряпку, стряхивая с поверхности резиновых перчаток грязные капли воды. Уборка сегодня не заладилась. Через каждые пять минут Кацуки строчил ему эсэмэски, причём содержание их было… пустым. Альфа спрашивал, где у них находится то соль, то перец, то графин с водой, который всегда стоял на столешнице либо иногда на столе.

И сначала он вправду думал, что Бакугоу это всё зачем-то нужно, мало ли. Но, когда телефон в очередной раз пиликнул, у омеги чуть не сдали нервы. «Когда ты уже уволишься?» «Увольняйся». Тексты менялись, а смысл оставался прежним.

Конечно, он тоже уже неоднократно задумывался об увольнении, но мало того, что их финансы и так поют романсы, так ещё и без дела сидеть дома все выходные — это же ужас! К тому же довольно скоро родится ребёнок. Тогда будет ещё сложнее. Работать он не сможет в принципе, потому что всё его время будет отдано малышу. Мидория нервно вздрагивает, ощущая вибрацию мобильного в кармане. Да что ж ему неймётся?!

Он быстро достал телефон, сразу же набирая своего… неважно. Трубку Кацуки взял сразу же и уж точно не ожидал, что ему и слова сказать не дадут.

— Каччан! Сколько можно отвлекать меня от работы? Я ушёл из дома всего лишь полчаса назад!

— «Ну так увольняйся, и я не буду надоедать тебе эсэмэсками. Как ни посмотри, одна выгода».

— Нет тут никакой выгоды. Тебе что, настолько скучно?

— «Мне одиноко», — Изуку многозначительно помолчал.

— Ну раз уж так, то пойди посмотри, что там с краном в ванной, он капает. А ещё в туалете замок заедает.

— «…»

— Если это не поможет тебе почувствовать себя менее одиноким, то можешь ещё раз позвонить мне. Поверь, ты удивишься, но у нас дома достаточно всего того, что требует починки.

И сбросил вызов, переводя дыхание. Разговаривать с альфой в таком тоне — самоубийство. Мидория и сам не знает, что на него нашло, надо будет потом извиниться.

А через два часа ему снова звонит парень.

— «Я ещё ножи заточил».

— Зачем?

— «Монома звонил, в гости обещал зайти».

— Оу…

— «„Раскольников, э студент, Ай каме хир э манф эгоу“, — зэ янг мен мэйд хэст ту муттер, виз э хаф бав, римем… римемберинг зет би аут ту би мор полите»*, — Кацуки уже несколько раз потёр переносицу: надо было смотреть, что берëт, а то теперь прочитать ни фига не может.

— Каччан, устал? Сменить тебя?

— Давай, только, если что, скажи, другую возьмём, а то это какой-то пиздец, а не книга.

Изуку вперился взглядом в книгу, ища место, где остановился Бакугоу.

— «„I remember, my good sir, I remember quite well your comping here“, the old woman said distinctly, still keeping her inquiring eyes on this face»**.