Изуку открывает глаза, сонно моргая и осматриваясь. Снова он проснулся ночью. И Кацуки тоже не спит, смотрит на него, поглаживая по голове, и омега подаётся навстречу его ладони, прижимаясь к ней щекой.

— Плохой сон, — говорит за него Бакугоу.

Парень кивает, прикрывая глаза, и спрашивает:

— А клетки больше нет?

Кацуки сначала молчит, только прижимает к себе ближе, дыханием шевеля волоски на затылке, а потом выдыхает еле различимым шёпотом:

— Уже давно нет.

Кацуки уже минут двадцать разговаривает с врачом омеги НАЕДИНЕ. Мужчина-бета, стоило Бакугоу попросить «уделить ему пару минут», как-то уменьшился в размерах. И вот они вдвоём там, в кабинете, разговаривают о чём-то неизвестном Изуку.

Мидория взволнованно гладит себя по животу. Уже конец пятого месяца, а малыш так и не пинается. Доктор сказал, что ничего страшного. Может быть, парень просто не чувствует этого, потому что толчки слишком неяркие. И он старается убедить себя в том, что это правда. Хотя какая-то часть внутри него взволнованно мечется из угла в угол.

Дверь быстро распахивается, и врач быстрым шагом старается удрать от Кацуки, но тот упрямо следует за ним, не переставая что-то говорить. Мужчина уже едва не воет, стоит им заметить Изуку.

— Бакугоу-сан, заберите своего мужа, пожалуйста, и объясните ему, что летальный исход возможен далеко не во всех случаях, — взмахивает рукой, указывая на Кацуки, и тот сразу становится тихим и спокойным, будто это и не он вовсе уже как двадцать минут терроризировал врача своими вопросами.

А потом сразу замолкает, понимая, что только что сказал. Он скомканно приносит извинения и сбегает. Альфа молчит, смотрит куда-то себе под ноги и кусает губу, хмурясь. Мидория натянуто улыбается ему, беря за руку и ведя к выходу из консультации.

Несколько раз Кацуки порывается что-то сказать, но омега ему не даёт, переводя темы одну за другой, или Бакугоу позволяет ему делать это.

— А. Я в магазин забегу, но ты меня не жди, хочу на ужин пожарить бифштекс… с кровью…

— Я…

— Или лучше свиную отбивную? Как считаешь?

— А…

— А может, курицу…

— Только не курицу! — альфа даже поворачивается к нему.

— Хорошо, тогда посмотрю по цене.

— Я с тобой пойду, — он отстёгивает ремень безопасности.

— Не стоит, я быстро. Хотя… лучше поезжай домой, тут недалеко, я и сам дойду.

Кацуки хочет что-то сказать, но Изуку с нечеловеческой скоростью «выкатывается» из салона и ковыляет ко входу.

Альфа только хлопает глазами, но он прекрасно понимает, что сам налажал, Изуку нужно побыть одному. Недолго, но он постарается дать ему на это время. Бакугоу проводит пальцем по экрану блокировки и засекает время — пятнадцати минут ему же хватит?

Мидория грустно смотрит на упаковку говядины, даже не видя даты изготовления, которую он хотел посмотреть.

Летальный исход, да? Не то чтобы он об этом не думал, просто… старался мыслить позитивно. К тому же это довольно редкий случай, да и Изуку никогда параноиком не был. Но эта беременность такая долгожданная для него, а вдруг он не выживет, что тогда? Какова вероятность, что Кацуки не отдаст ребёнка в детский дом? И вообще, нужен ли ему этот ребёнок? А даже если он оставит его, то как он сможет заботиться о нём? Откровенно говоря, Бакугоу просто ходячий домашний кошмар. Он сам себе приготовить-то не в силах, а малышу тем более.

К тому же… Изуку ни за что не позволит своему ребёнку расти в детдоме!

Он кивает самому себе, готовясь к разговору с альфой, который должен быть обязательно.

Он расстроенно тыкает ножом в совершенно непрожаренный кусок мяса. Как он мог забыть, что у него никогда не получалось его правильно жарить. Ну вот, и что теперь делать? Надо было брать курицу, хотя не факт, что Бакугоу переживёт этот ужин, если вспомнить, с каким выражением лица он её ел после того импровизированного вальса…

— Не расстраивайся, — Кацуки приобнимает его за плечи, невесомо целуя в висок.

И снова Изуку замечает, что после того «откровенного» разговора альфа ведь больше ни разу не прикасался к его животу. Да, он почти всегда обнимал его, но либо, как сейчас, за плечи, либо поперёк груди, за спину, за что угодно.

— Я не расстроен, просто надо было купить ещё что-нибудь на всякий случай. Знал же, что не выйдет.

Омега оглядывается на настенные часы, ещё можно сбегать в магазин.

— Давай сходим в кафе? — Бакугоу медленно оттаскивает его от плиты, уже более настойчиво целуя в шею.

Мидория упирается и мотает головой.

— Сейчас ведь выходные. Народу наверняка через край.

— Тогда хочешь почитать? — его руки крепче стискивают плечи, не давая отстраниться и на миллиметр.

— У-угу.

Спокойный, даже в некоторой степени «семейный» вечер сглаживает все углы. Но какой-то неприятный осадок всё равно остаётся, и Кацуки это понимает, сжимает пальцами обложку, однако молчит, просто не знает, что можно сказать.

— Каччан… Насчёт утреннего… Ну… Это… — все слова, вся речь, что он готовил, просто вылетели из головы, стоило только паре красных глаз взглянуть на него.

— Забудь, просто забудь это.

— Нет. Я хочу сказать, — Мидория и сам удивляется своей настойчивости, но факт остаётся фактом: у него дрожат пальцы рук, а голос перестаёт слушаться. — Если я вдруг…

— Нет! Молчи! — Бакугоу вдруг хватает его за предплечье, со всей силы впиваясь пальцами в кожу, поджимает губы и качает головой.

— Я прекрасно понимаю, что это не исключено, именно поэтому… Я ничего не прошу, так что в случае чего….

Альфа отрицательно качает головой.

— Я просто спросил у него, какова вероятность… летального исхода. На тех курсах они рассказывали об этом. Выводили статистику. Это было отвратительно. Будто бы с самого начала рассчитывать ни на что хорошее не стоит.

— Неправда! — он вскрикивает, но тут же успокаивается и уже совершенно спокойно говорит: — Всегда есть вероятность летального исхода. Это вполне нормально, так что… всё в порядке.

— Прекрати. Это НЕнормально. Что нормального в смерти?

— Все мы когда-нибудь умрём.

— Тебе так хочется пофилософствовать о жизни и смерти? — он беззлобно усмехается, рукой нашаривая его ладонь и сжимая её.

— Н-нет. Просто… Ну… Я сбился с мысли, — честно признаётся Изуку и придвигается ближе к тёплому боку.

— И хорошо. От тебя я слышать этого не хочу. Ладно «эти». Но ты-то. Не думай об этом.

— Это трудно. К тому же обычно, когда говорят не думать о чём-либо, все твои мысли обязательно крутятся вокруг этого.

— Думай о чём-нибудь другом… да хоть о погоде.

Мидория задумывается и с серьёзным выражением лица изрекает:

— Дома становится холодно.

— Замёрз? — Кацуки прижимает его к себе ещё ближе, натягивая плед повыше.

— Нет, ты тёплый.

— Каччан, а что ты делаешь?

Изуку осторожно выглянул из-за приоткрытой двери спальни. Бакугоу тяжёлым взглядом осматривал коробки перед собой.

— Избавляюсь от барахла.

Омега медленно, обходя раскиданные по полу преграды, подошёл к нему ближе.

— Зачем? Оно же не мешает.

— Сейчас не мешает, а позже понадобится место. Много места. А этот чулан просто свалка забытых вещей, — он кивает на одну из коробок, и Мидория аккуратно заглядывает внутрь, вытаскивая оттуда потрёпанные боксёрские перчатки. — Старуха понапихала сюда всякую хуету, только бы не выбрасывать.

— Память же. Это здорово через много лет открыть старые коробки и вспомнить, каким ты был маленьким.

Бакугоу будто бы задумался над его словами, а потом, укладывая очередную коробку на точно такую же, спокойно сказал:

— Похоже, разницы не будет. Ты всё равно забьёшь кладовку всякой хренью.

Но его уже не слушают, Изуку только что нашёл старый альбом с фотографиями. Ещё из детского садика.