– Так прикольнее.

Он сверлил взглядом, отчего у меня задудонило сердце – сейчас врежемся.

– Ничего я тебе говорить не буду, – он отвернулся и выровнял руль.

– Почему?

– Ты же сама обо мне все знаешь, – огрызнулся он.

– Прошлый раз был неудачным. Что, это так сложно? – нахмурилась я.

– Сложно, – я услышала, как он вздохнул, и руль дернуло влево. Через прозрачную защиту я увидела, как нам показали… знак.

– Козел, – проводила я глазами придурков.

– Что с тобой говорить, ты уже у нас мыслишь как «творец». – Я промолчала. – Только бы разбирать всех людей на косточки.

– Ты был первым, кого я спросила.

– А что изменится? Думаешь, так приятно, когда всё о тебе знают? У тебя, между прочим, прерогативы нет, ты не колдунья.

– А что? – немного заступорилась я.

– Им за это платят деньги, чтобы они все знали, – устало вздохнул он.

Мне вот сейчас показалось, что меня очень обидели.

Где-то пронесся раскатистый гром, и я глянула вверх – на небе ни тучки. Только перистые с волнистыми.

– Блин. Привело, – помрачнел перс по голосу и перестроился в третий ряд – мы рванули быстрее.

У меня немножко закружилась голова.

А потом я разинула рот. И обалдела.

На небе – драконы.

Гигантские ящеры, мои вселенные. Я их вижу вживую!

– Ахренеть, – я стукнулась затылком о верх сидения, потому что все это время съезжала – сейчас я смотрела, как змей пролетает книзу пузом, и различала все его внешние органы.

– Ничего хорошего, – отозвался Олег. Голос у него был по-прежнему хмурым.

Я крутанулась, провожая шипастый хвост.

– А на них можно покататься?

– В желудке, – сгреб мое воодушевление перс. А потом нас тряхнуло.

– Твою ж мать, – парень резко вывернул руль, и я скатилась вниз. А потом грохнуло, в наш бок.

– Что?! – крикнула я, чувствуя, как нас превращает в легкую юлу.

– Мы слетели с трассы! Авария, черт ее возьми!

– И что?

– Что-что? Драконы!

Я поглядела в заднее стекло – и у меня отрезало дыхание.

Махина – на нас!

Дракон несся, горя воодушевлением. Желтый, с прорезями черных глаз, с гигантскими крыльями, с когтями. А красный, прицелившись лапами, рухнул в «гнездо» сбитых в кучу машин.

– Что это! – я забилась внутрь. – Зачем?!

– Он нас сожрать хочет, дура!

И мы следующие, за врезавшимися друг в друга экстремалами.

Я отвернулась и схватилась за сиденье Олега.

Махина-махина-махина!..

Олег рулил, как сумасшедший. Вилял, пытаясь сбить всех с пути и, кажется, пытался вновь выехать на трассу. Но мы почему-то спускались все ниже цветастых линий.

– Почему мы падаем?!

Олег ругнулся, но, похоже, мы не падали. Он переключил что-то в рычаге, и мы рывком взвили вверх.

И в нас врезались когти.

– Матерь божья…

Грязный коготь порвал оболочку надо мной, – в крапинку, в серые полосы, такие на фигурки высекают – и вой ящерицы лязгнул о воздух.

Он взмахивал крыльями.

Олег что-то сделал с управлением и повернулся.

– Пиши.

– Где?

Он протягивал мне ручку. Как?..

– Здесь пиши, – задрал рукав по локоть.

Я вдруг почувствовала невесомость.

– Быстрее пиши!

– Да что?! – но слова уже нашлись, и под мат персонажа…

В нас врезались, оголив прозрачную крышу, а затем кинули, как мяч.

Я ойкнула.

А затем заорала.

Драконы как дети. Если дать им игрушку, они набросятся на нее всей гурьбой. Игрушки-машины недоступны на трассе – там они какие-то правильные, ненастоящие. Но когда летающие штуки выбивает из колеи – аварии, опрометчивый сход, хвастовство, – тогда поиграть уже можно. В машинах оказывается кто-то – они кричат, они орут и воют, чувствуя смерть. Драконы набрасываются как на мясо – потому что это и есть мясо. Оно кричит и убегает, и нет ничего приятнее, чем играть с ним, а потом съесть.

Я летела вниз. Твою мать, земля скоро! Ах…

Меня подхватило за пятку.

Затем тряхонуло, и я снова орала вниз головой.

Вой заглушил уши.

Я врезалась в чье-то тело. И Олег перехватил меня, отчего я уткнулась ему в горелую грудь.

Пахла горелым.

За спиной его крикнул дракон.

У него выросли крылья – взмах!.. Черная смоль путала солнце. Олег махал, словно знал, как это делать, и умело лавировал в потоках…

Я вспомнила, что написала на его локте – «Умеет летать».

Никогда не знаешь, как обернется написанное. Бывает, подробно – а выходит хрень. А иногда и слова достаточно.

Олег увернулся от пасти. Зубы он стискивал, а в скулах я видела напряжение. Я вдруг чуть не заорала – у меня снова заныла нога.

– Больно…

– Терпи!

Нас отбросило взмахом, а в следующую секунду я видела стаю – трое, точно, летели нам вслед. Желтый, красный… блин. Какой третий? Почему не стреляют огнем?

Не умеют?

Нас садануло по правому боку.

– А-а-а!

Я потеряла воздух, перевернулась кругом – а орал парень: ему оторвали крыло.

Там дыра.

Я завизжала.

Снизу открылась пасть.

Олег схватил меня за коленку – нога!.. – я не видела мир…

Макушки встретили болью. Я очнулась – вдохнула, – и из меня вышибло елью.

Я перекатилась, и снова на ель.

Ветки.

Где Лежа…

Перед падением на землю меня что-то окутало.

Боль резко прошила в руке и ребрах. Я глотнула ртом, но не получилось. Кашель выровнял воздух.

Олег лежал без сознания.

Я глянула вверх – драконы парили над кромкою, но не близко. Не прямо над ней. Почему? Да какая разница, к черту!

У Олега было сломано крыло, а другое торчало из-под спины – тоже сломалось, кажись. Я запустила руку под спину, чтобы поднять его, но с ужасом вляпалась в липкое.

Кровь. На руке.

Я уставилась на ладонь, перевела глаза на «спящего» Олега.

Он же не…

Эта кровь – она от лопаток. Крылья.

У меня закололо лицо, руки… чертовы ели. Это ж не ели, это пихта какая-нибудь. Ар-р-р, да кому это надо?!

Парень был живой. Это я точно знала. Но блин, как же он не сказал мне, что это была такая мука!

Я задрала ему рукав, посмотрела на черную надпись – краска расплылась, но буквы еще было видно, дерганые: «Умеет летать». Зачем я подумала об ангеле? Смерти…

Я провела ладонью, ничего не изменилось. Хлипкое.

Черт, я же ничего не смыслю в медицине! А если написать просто – «Вылечить»? Но от каких болезней его излечит, это же так не работает!..

Я села задом на колючую подстилку, и в меня врезалась куча голодных игл.

Лицо испачкала в красном, когда проводила по глазам и волосам рукой. Боже, что я могу сделать…

Мама посмотрела, как я делаю уроки. Села рядом.

Я старательно изображала, что вникаю в текст, который был написан в учебнике. Историю я не сказать, чтоб любила, но даты не хотели вбиваться в мою голову. А завтра контрольная.

– Мариш, а ты сыграть не хочешь?

Я перевела взгляд на черное пианино.

– Не очень.

– Ты уже год как закончила, что ж не садишься?

– Мам, не тянет, – я пожала плечами.

А маму это расстроило. Как и отец, они души не чаяли в музыке, но оставили это занятие глубоко в детских годах. Правда, папа еще пытался что-то «химичить» в группе.

– Ну и зачем это все было? У тебя же получалось.

Она подошла к инструменту и откинула крышку. «Березка» посмотрела молочными клавишами и царапнутой облицовкой на месте подставки под ноты.

– Не тянет.

Мама подвинула стул, наладила его высоту. Опустила руки на клавиши.

«Осень».

Мама всегда играла ее, «Октябрь» из цикла был ее любимой мелодией. Она действительно была самая красивая, еще «Январь» или «Март», кажется… Чайковский знал толк в настроениях, и я когда-то по его примеру хотела написать все то же самое – месяцы года в моем воображении…