Я уткнулась в учебник, слушая переливы бегущих рук – как желтая листва играет в воздушном потоке. Одиноко и тихо.
Мама играла красиво.
– Вот бы ты хоть раз села, – сказала она, когда забыла следующие ноты – играла по памяти. – Тебе же так нравилось.
– Нравилось, – я пожала плечами. – Но это не мое.
– Странно, – сказала мама.
Я промолчала.
– Песни бы сочиняла. Так красиво.
– Но у меня нет к этому таланта, – в который раз говорила я ей. – Я же пробовала – плохо выходит.
– Ну, – мама не отступала, – пробовала бы дальше. Нельзя забывать музыку.
– Я и не забываю. Я просто не играю. Не тянет, – я задумалась, вспоминая минуты, когда от любой песни пальцы сами играли по поверхности – недавно черед увлечений перешел и на инструментал.
– Я бы пробовала. А то очень жалко. Зачем же столько училась?
Я посмотрела на нее, но не ответила. В этот момент в моей голове сам собой складывался танец какой-то невесомой девушки, с древесной кожей, кажется, я ее обозвала «лесной дух»…
– А вот если бы… если не стихи к песням, а произведения. Проза. Что бы ты сказала?
– Какая проза?
– Ну, – я мотнула головой в сторону шкафа, за которой толпилась классика и книги, купленные в девяностых. – Как Пушкин. Лермонтов.
Мама на меня как-то непонятно посмотрела.
– Ты пишешь прозу?
– Нет, конечно.
Я машинально ответила.
Мама зачем-то кивнула.
– Стихи пишешь?
– Ну…
– Ты пишешь стихи?
Я не знала, куда спрятать глаза. Мама тут же села рядом.
– Ты никогда не говорила. Покажи стихи.
– Они… так.
– Ну, покажи! Мне же интересно.
Я долго думала, поступаю ли правильно. Я еще никому не говорила, что пишу.
Потом все-таки я потянулась за тетрадкой с набросками, и вытащила самые понятные.
Олег дернулся, но так, что я испугалась.
– Не ори, – сказал он не своим голосом, и я подползла – коленки свело от колючек. Как и лодыжку от боли… Черт.
– Что делать?
– Не ори.
– Не ору.
– Иначе звери придут.
Он приподнимался на локте, а я оглянулась на небо: боже, придут? И сюда?
– Не эти, – парень морщился. На лбу был пот. – Отсюда.
У меня похолодело нутро, когда я судорожно окинула взглядом пространство. Куча темной зелени. И внутри, среди – звери…
– Пиши еще.
Олег протянул локоть. Я с испугом глянула на пьяные буквы. На парне лица не было.
– Я не буду. Посмотри…
– Пиши! – нажал он. – Мы должны уйти отсюда сейчас же. Звери придут в любом случае. Раньше, или…
Он замолчал, морщась от боли. Я увидела, как напряглось его целое… крыло.
Кость хрустнула.
Олег вскрикнул и задышал. Я кинулась поддержать его: напоролась на перья. Черные, с пушинками. Жилы, идущие в костѝ, дрожали, продолжая движение тела.
– Тебе не нужны крылья, – я не могла смотреть на них, но глазела.
– Ты уберешь их? – с надеждой спросил он.
Я сглотнула.
– Я не знаю. Боюсь.
Парень напрягся.
– Хоть что-то ты знаешь?
Он попытался встать, но ноги не выдержали, и он рухнул; а меня накрыло крыло.
Потное.
Я выпуталась из-под перьев.
– Уберу. Не знаю, как.
Олег не отвечал, и я заметила спустя время, что он еле держится.
Я втерла основание ладони в лоб: что же мне делать. Убрать просто крылья? «Убрать»? А если зачеркнуть, то что-нибудь получится?
Я поискала по карманам ручку – Господи, какие карманы, какая, мы же летели, выпала точно.
На Олега я старалась не смотреть.
Задрала снова рукав, – его рука мне показалась как у трупа – нашла буквы. Они не стирались. Я ослюнявила пальцы и потерла по записи.
Олег взвыл как раненый зверь.
Я в страхе застыла. Что я?.. Его крылья покачнулись, что-то запружинило. Стихло.
– Делай, – сквозь зубы позвал он. У меня на глаза навернулись слезы.
Я начала тереть кожу, как будто огонь добывала.
Олег, не выдержав, снова заорал.
Мне стало плохо.
Господи, ему же плохо! Как же он терпит… Я терла, а буквы не сходили – только очень медленно под покрасневшей кожей.
Послышался хруст.
Рука Олега расслабилась. А потом он завалился вперед телом, чуть не шмякнувшись в еловую подстилку. Я еле успела его подцепить.
Крылья остались стоять.
Я в отвращении смотрела на эти уродливые кости. Олег не дышал, или мне так казалось. И очень хотелось плакать, но в голове, вместо слез, вертелась одна мысль – «Ненавижу. Ненавижу»…
Я не выдержала тяжести его тела.
Всегда наступает такой момент, когда не хочется слушать. Прежние аудиозаписи надоедают, нового не находится. И ходишь, как рыба на берегу.
Однажды меня очень зацепило песней. Это не было откровением, но почему-то так зацепило, что не глядя, я отправилась на группу. Молодцы же ребята.
Второй раз они выступали в «Форум Холле» – помещении масштабнее и краше: везде были синие подсветки, еще немного фиолетового, горела со сцены надоедающая иллюминация, которая резала глаза всякий раз, как в песне случались биты.
Но я была в восторге. Не знать кучу песен – это так круто. Качаешься в волнах толпы, подчиняясь всеобщему азарту, прыгаешь выше и наступаешь другим на пятки. Тебе давят носки.
А вокруг только шум, праздник толпы, слэмщики грозят сломать челюсть…
Я, хлипнув носом, повела ухом на птиц, которые чирикали где-то в елях. Это, наверное, значило у них, что все спокойно.
Олег не подавал знаков, и я уложила его помягче, а сама уставилась перед собой, ничего не желая делать. В голове была какая-то каша и пусто. Вот так, отчего хотелось просто сидеть, застыв, или переключившись на другое дело. Чтобы смыло все. Но переключиться я не могла.
Мне почему-то подумалось разжечь огонь. Но идея была глупа, да я еще не желала двигаться. Наверху только мотало ели, а драконы куда-то ушли.
Я не сразу поняла, что кручу в голове один и тот же мотив. Все казалось таким далеким, будто за пару часов мне прибавило несколько лет.
Однажды в детстве я читала сказку…
Я посмотрела на персонажа, чья одежда была еще в крови, запекшейся безобразным кружевом. Вот если бы он показал… Наверное, я ждала, что он мне скажет, что делать. Что дальше придумывать, как поступить. Я чувствовала себя самым обидным ничтожеством, ничего не умела…
Страницы мне шептали сладко-сладко.
Я вдохнула, перевела взгляд на небо. Вот заткнитесь, птицы. Что же у вас все так хорошо?
Посмотрев в их сторону, я различила в глубине елей яркие пуза.
Снегири, глупо чирикая, зырили на меня в упор.
Что это? Они знакомые.
Зайдешь ты в лес, и различишь во мгле,
Как стая снегирей чирикает тебе.
У меня сдавило страхом горло. В этих бусинках, глупых глазах, я видела неведение будущей участи.
И к горлу подкрался беззвучный страх:
Дракон решил гнездо свить в тех лесах.
Я в ужасе глянула вперед. Они не на небе, нет. Это не драконы.
Их жизнь была бы безмятежна – птичья.
Но сам дракон явился…
Это волки. Черные кристаллы глаз смотрели на меня. Звери нюхали воздух.
Я чуть не закричала.
Волки почуяли – черт! – двое из них ускорились рысью.
Снегирь мелькнул безобразным черным.
Я вскочила – боль прошила ногу – блин!
Дикий издал рык.
– А-а-а!
Удар пришелся по пузу. Но зверь не пискнул – такой слабый был толчок. Я не заметила, снова ли Леж потерял сознание. Грохнулся.