А потом мы долго лежим, обнявшись.

— Аля, а представляешь, если бы ты не пришла вчера на игру? — почти шепотом спрашивает он.

И эти слова возвращают меня в реальность. Он думает, что наша встреча — случайность.

Я чувствую себя гадиной, расчетливо ворвавшейся в его размеренную спокойную жизнь. Что ощутит он, когда узнает правду?

Нет, только не сейчас! Он не должен узнать эту правду. Мы вернемся завтра в Питер и расстанемся. Я продиктую ему наугад какой-нибудь номер телефона, и он не сможет по нему дозвониться.

Отвернувшись, я глотаю слёзы. Я не хочу с ним расставаться.

А может быть, когда-нибудь мы встретимся вновь? Когда я уже не буду учиться в его универе. Когда смогу рассказать ему всё без утайки.

Сможет ли он тогда меня простить?

Утром мы отправляемся в Питер, даже не позавтракав. Мы проспали! Не удивительно, если учесть, что ночью мы еще дважды занимались любовью. Мы не могли друг другом надышаться, и я заснула на его плече.

Когда на подъезде к городу мы застреваем в пробке, Дима берет мою ладонь в свои руки, и я чувствую и его тепло, и его волнение.

— Аля, всё хорошо?

Я киваю. Да, всё хорошо. Пока хорошо. Ровно до той минуты, пока я не выйду из его машины.

— Если ты опаздываешь на работу, могу отвезти тебя прямо в библиотеку, — предлагает он, и я хватаюсь за эту идею.

Так, по крайней мере, не нужно придумывать случайный адрес, рискуя назвать тот, которого не существует вовсе.

Мы подъезжаем к станции метро «Парк Победы». Мое сердце бешено отсчитывает секунды до нашего с Димкой расставания.

— Диктуй свой номер телефона, — требует он, останавливая машину почти у самой библиотеки.

И я диктую. Но не случайный номер, как хотела раньше. И не тот, на который телефон откликается сейчас. Я называю ему тот, которым пользуюсь, когда приезжаю домой. Это уже не совсем ложь. Это что-то вроде полуправды. И это та тоненькая ниточка, которая дает мне надежду на выход из лабиринта, в который я сама себя загнала.

Возможно, когда-нибудь, когда я вернусь в родной город, я услышу в трубке его голос. Если, конечно, к тому времени он не отчается до меня дозвониться. Если я всё еще буду ему нужна.

— Созвонимся вечером, да? — он целует меня в губы и долго не выпускает из своих объятий.

— Да, созвонимся, — откликаюсь я.

Я выхожу из машины и медленно бреду ко входу в библиотеку. Димка нажимает на сигнал, и я вздрагиваю. Оборачиваюсь и машу ему вслед.

В библиотеке я провожу не меньше часа. Беру какие-то книги, но даже не пытаюсь их читать.

— Девушка, с вами всё в порядке? — интересуется интеллигентного вида старичок.

Должно быть, выгляжу я неважно.

Я благодарю его за беспокойство, возвращаю книги и отправляюсь в общежитие.

***

— Лена, ну нельзя же так! — набрасывается на меня Наташка. — Мы тут с ума сходим от беспокойства. Два дня не можем дозвониться — у тебя телефон вне зоны действия сети.

— Прости, он разрядился, — вру я.

Она не отступает:

— Где ты была? Ты с ним была, да? — теперь ее голос уже полон неприкрытого любопытства. — Целых две ночи?

Но я отрицательно мотаю головой:

— Нет, не с ним. Мы вообще с ним не встретились. Он не приехал на игру. Наверно, появились более важные дела.

Я еще в Пушкине решила, что ничего не расскажу подруге. Никто не должен знать, что у нас с ним что-то было. И использовать эту связь для получения зачета я не стану. Я вообще на пересдачу не пойду.

— И где же ты ночевала? — Наташкино любопытство сменяется разочарованием.

— Я вспомнила, что в Пушкине живет мамина подруга. Позвонила домой, узнала адрес. Она предложила остаться на выходные, посмотреть город, парки, дворцы. Там так красиво!

Но разговаривать о красотах бывшего Царского села подруга не хочет.

— Ты лучше скажи, как ты зачет собираешься сдавать? — негодует она. — Вместо того, чтобы по экскурсиям ходить, лучше бы учебники читала!

— А я не пойду на пересдачу, — сообщаю я ей о своем еще вчера принятом решении.

— Как не пойдешь? — не понимает Наташка. — Это же официальная пересдача, комиссия. Не придешь без уважительной причины, будет третий незачет. А это — отчисление!

Я это прекрасно осознаю.

— Слушай, — не унимается она, — а может, тебе на больничный сесть? Андрей сегодня с утра уже в поликлинику сбегал. Всё-таки целая дополнительная неделя для подготовки. Не хочешь? Ну, как знаешь! Но на пересдачу всё-таки сходи. Ты же знаешь предмет. Опять же — там не только Горыныч будет, а еще два преподавателя. Если будешь хорошо отвечать, может, и сдашь.

Прозвище «Горыныч» уже режет слух, кажется чем-то вопиюще неправильным. Никакой он не Горыныч!

Но слова Наташки всё-таки заставляют задуматься. Может, и правда, сходить на пересдачу? Хоть какой-то шанс остаться в универе и получить диплом. После этой сессии — только преддипломная практика и защита выпускной работы. А в магистратуру я попробую поступить в другой университет — благо, вузов в Питере много.

Нужно только чтобы сегодня Дима меня не узнал. Распущу волосы, не буду краситься и надену что-нибудь невзрачное. Итоговая пересдача — письменная. Нам даже разговаривать с ним не придется.

Когда я останавливаю свой выбор на стареньком мешковатом платье, Наташка одобрительно кивает:

— Правильно! Дави на жалость.

На пересдаче нас оказывается семеро. В аудиторию запускают всех сразу. Беру билет дрожащей рукой и сажусь за парту подальше от стола экзаменаторов.

Преподавателей трое — незнакомые мне седой мужчина и женщина средних лет и мой Димка. Хотя какой он мой? Он не удостаивает меня даже взглядом.

Пытаюсь сосредоточиться на билете. Вопросы не трудные, и рука сама быстро скользит по листу, выводя строчку за строчкой.

На мгновение отрываю взгляд от парты. Не могу удержаться и не посмотреть на Димку. На одно только мгновение.

Половина хвостистов на пересдачу не пришли. Наверняка, потом справки из поликлиники притащат. Опытные уже, раз до четвертого курса добрались.

Хотя зря они сегодня не пришли — комиссия как раз лояльная. Да и у меня настроение мирное.

Те, кто пришел, берут билеты. Вижу, как у некоторых дрожат руки. Может, стоит ободряюще улыбнуться? Нет, только напугаю еще больше. Горыныч улыбаться не может.

Минут на десять отвлекаюсь от переэкзаменовки — с планшета захожу в почту, отвечаю на письма. Потом оглядываю аудиторию.

Кто-то строчит ответы, кто-то думает, кто-то смотрит в окно. Встречаюсь взглядом с той девицей, что однажды приходила в деканат с вопросами. Малинина, кажется.

Взгляд у нее по-прежнему испуганный. Опять не выучила?

Хотя глаза у девушки красивые. Зеленые.

В то же мгновение холод сковывает тело. А на лбу выступает пот. Вот так вот — холод и пот.

Отчаянно пытаюсь убедить себя, что этого не может быть. Но уже понимаю — это она! Моя Алька!

Нет, совсем не похожа, ничего общего. Только глаза.

Мне почти удается поверить в то, что я ошибся, когда в этих зеленых глазах появляется ужас. Она поняла, что я ее узнал!

У нее дрожит уже не только рука — трясутся губы, плечи. Даже подслеповатая Дарья Никитична это замечает.

— Девушка, вам плохо?

— Нет! Да! Простите, можно я сдам ответ и пойду?

— Конечно, пожалуйста! — энергично кивает Дарья Никитична. — Но вы уверены, что ответили на все вопросы? Может быть, стоит проверить?

Но Малинина кладет и билет, и свой листок на наш стол. Листок исписан почти полностью. И когда только успела? Шустрая девочка.

Снова схлестываемся с ней взглядами. Она смотрит умоляюще. Я — надеюсь, равнодушно.

Она вздыхает и выходит из кабинета.

Возникает мысль выйти в коридор вслед за ней — чтобы сразу же сказать всё, что я о ней думаю. Сдерживаю себя. Наверно, этого она и ждет — нашего разговора. Чтобы предъявить ультиматум. Как это называется в дешевых романах? Шантаж?