Литмир - Электронная Библиотека

И всё-таки рывком поднимаюсь со стула. Так и есть — стоит у окна напротив аудитории.

— Дмитрий Сергеевич, я… Мне очень жаль.

Я обрываю ее на полуслове:

— Хочу предупредить вас, Малинина, — я сделаю всё, чтобы вы получили незачет. И дело, как вы понимаете, вовсе не в вашем ответе. Вы можете угрожать, можете пойти к ректору с заявлением, можете вывалить эту жалостливую историю журналистам, но я добьюсь, чтобы вас отчислили из университета.

Возвращаюсь в кабинет. Громко хлопаю дверью. Студенты вздрагивают.

Кажется, она не только шустрая, но и умная. Провернуть такую многоходовку не каждая бы смогла. Ведь для того она и приехала в Пушкин — чтобы получить на меня компромат. Вот только как она узнала об игре? Может, Куница на своей странице в «контакте» написал? Он любит афишировать каждый свой шаг.

Небось, гордится собой. Как же — ловко расставила сети и поймала в них преподавателя. Преподаватель лохом оказался — есть, чем похвастаться перед подружками.

Наверняка, была уверена, что после этого я уж точно поставлю ей зачет. Не решусь не поставить. А иначе — предание истории гласности, скандал на весь универ. Комиссия по этике сразу ухватится за этот случай.

Нечего сказать, доработался — вступил в интимную связь со студенткой. И попробуй докажи, что ты не знал.

Изучаю ее листок. Грамотные, подробные ответы на оба вопроса билета. Она бы получила зачет и без этого маскарада. Зачем???

Елена Малинина. Она даже имя себе придумала.

Думаешь, всё схвачено, девочка? Как бы не так! Хочешь скандала? Пожалуйста! Да, возможно, меня вышвырнут из университета за несоблюдение кодекса этики. Но сначала из него вылетишь ты!

Кисть правой руки сама сжимается в кулак.

Дядя будет рад, если я уйду из университета.

На место гнева приходит боль. Красивая история любви оказалась пшиком. Наверно, я заплакал бы, если бы был один. Запрещаю себе думать о ней, вспоминать наши с ней выходные на даче, но память — ясная как никогда. Я будто снова ощущаю вкус ее поцелуя — мятный от жвачки и клубничный от остатков помады на губах.

Что же ты наделала, Алька?

10 день. Дмитрий Сергеевич

Ответы хвостистов мы обсуждаем на следующий день — накануне у каждого из экзаменаторов нашлись другие, более важные дела.

Из семи человек двое сдали почти пустые листки — им мы ставим незачеты единогласно. Еще четверых обсуждаем мирно — из них двоим ставим положительные оценки. А вот по Малининой дело доходит почти до скандала.

— Дмитрий Сергеевич, помилуйте, ну какой же тут «незачет»? — возмущается Дарья Никитична. — У нее очень хорошие ответы. Если бы это был экзамен, а не зачет, я поставила бы если и не пятерку, то твердую четверку.

Я почти спокойно указываю на те небольшие неточности, что в ответе всё-таки есть. Делаю из мухи слона.

— А я согласен с Дарьей Никитичной, — вставляет свое слово доцент Кузнецов. — Сегодня это — лучший ответ из всех. Если мы поставим двойку ей, то это же придется сделать и с остальными.

— Послушайте, коллеги, давайте не будем либеральничать! Малинина — прогульщица и весьма безответственная студентка. Не удивлюсь, если ее хороший ответ объясняется умелым использованием шпаргалки.

— Дмитрий Сергеевич, но мы же не уличили ее в списывании, — вполне логично возражает Дарья Никитична. — И не забывайте — это выпускной курс! Давайте не будем лишать девочку возможности получить диплом.

Для меня это — вопрос принципиальный. И дело не только в моих обманутых чувствах. Мне просто хочется, чтобы эта такая юная, но уже такая расчетливая девочка поняла — отнюдь не все проблемы можно решить, запрыгнув к кому-то в постель. Может, это пойдет ей на пользу. Может, даже пригодится ей больше, чем какой-то диплом.

— Она сможет восстановиться в университете на следующий год, — я слегка повышаю голос.

— Дмитрий Сергеевич, — осторожно спрашивает Дарья Никитична, — у вас с ней что-то личное?

Смущаемся мы с ней одновременно. Она сразу же начинает оправдываться:

— Я не имею ввиду ничего такого… Но, знаете, бывает, студент грубит на лекции или пишет что-то неприятное в социальных сетях.

Кузнецов прерывает эту двусмысленную беседу вполне конкретным предложением:

— Выносим вопрос на голосование. Вы, Дмитрий Сергеевич, в меньшинстве.

У меня уже нет желания спорить. Пусть будет так. В конце концов, девочка так старалась. Заработала. Пусть учится, раз совесть позволяет.

В деканате меня встречает секретарша Ниночка с каменным лицом.

— Дмитрий Сергеевич, ну нельзя же так!

— Что нельзя?

Она громко укоризненно вздыхает:

— Двойки ставить направо и налево. Вы же не бревна оцениваете — людей. А у каждого из них — свои проблемы. Ну, ладно, я понимаю, когда студент — дурак. Такому, может, диплом выдавать и не стоит. Но Малинина!

Я, наконец, понимаю, к чему она ведет.

— Ах, вот оно что! Это она вас похлопотать просила?

Ниночка обижается:

— Да с чего вы взяли? Я ее просто вчера встретила в коридоре — бледную, заплаканную. А она, между прочим, до этого повышенную стипендию получала — как отличница.

Честно признаться, для меня это — новость. Но тем более непонятным становится ее поведение. Не Ниночкино, конечно, — Алькино. Нельзя же так себя не уважать.

Хотя, возможно, синдром отличницы как раз и сыграл свою роль. При первой же плохой оценке занервничала, запаниковала. Готова была пойти на что угодно, только бы не вылететь из универа.

Я усмехаюсь:

— Если вы так о каждом студенте радеть будете, никаких нервов не хватит.

Она надувает губы:

— Я не о каждом.

Продолжать разговор на эту тему я не хочу. Тем более, что и повода нет.

— Да не волнуйтесь вы так, Нина. Сдала зачет ваша Малинина.

Ниночка взвизгивает и едва не бросается мне на шею. Этого только не хватало.

— Дмитрий Сергеевич, а можно я ей позвоню? — она хватается за телефон. — Она, наверно, еще не знает. Она, бедняжка, вчера была уверена, что не сдала.

— Конечно, звоните, — я стараюсь говорить как можно равнодушнее. — Только сначала распечатайте мне бланк заявления на увольнение по собственному желанию.

— Заявление? — она откладывает телефон в сторону и морщит лоб. — А кто увольняется?

Скрывать ни к чему.

— Я, Нина.

— Но как же так? — кажется, теперь слёзы на глазах секретарши уже из жалости не к Малининой, а ко мне. — Почему? Терехин из Америки возвращается только через месяц. А, поняла! Вам заявление не на увольнение нужно, а на перевод на кафедру! У вас же там основное место работы!

Но я качаю головой:

— Нет, Нина, я ухожу из университета — по семейным обстоятельствам. Думаю, до приезда профессора вы как-нибудь продержитесь.

Объяснять свои мотивы я не намерен. Не признаваться же в том, что переспал со студенткой? Универ теперь слишком тесен для нас двоих. Рано или поздно о нашей связи узнают. Не удивлюсь, если подружки Малининой уже в курсе. Шило в мешке не утаишь.

Я всё равно собирался писать это заявление — сразу же после приезда Терехина. Но обидно делать это вот так, под давлением.

Эта девочка может многого добиться. Такие идут по головам, не задумываясь.

Я вспоминаю на мгновение ее красивые зеленые глаза, и сердце екает от боли. Чтобы отвлечься, начинаю перебирать бумаги на столе.

Всё было ложью. Вспоминать ни к чему.

10 день. Лена

Я просыпаюсь только к полудню.

Как я вчера вернулась из универа, даже не помню. С кем-то разговаривала по дороге, отвечала на чьи-то звонки.

Наташка была в гостях, и я уснула раньше, чем она вернулась.

И вот теперь она буравит меня взглядом.

— Завалила?

Я киваю.

Она охает:

— А я тебе говорила — бери больничный. Может, за неделю Горыныч выдохся бы. Понаставил двоек и успокоился.

Я не могу ей объяснить, что ни через неделю, ни через месяц желание Дмитрия Сергеевича выгнать меня из универа не стало бы меньше.

9
{"b":"648455","o":1}