Сладость мороженого и крем-каталана растворилась в терпком послевкусии горячего напитка и не менее горячего поцелуя, после которого влюбленным новобрачным так захотелось перейти ко всему прочему, что пришлось спешно, как и предрекал Мориарти, покинуть кофейню и, задыхаясь от желания и обоюдно усилившегося призывного запаха, отправиться в сторону отеля.

Там их встретили то ли заранее упрежденные, то ли по самой своей природе сверхуслужливые швейцар, широко распахнувший перед парочкой двери, и администратор, лично сопроводивший молодоженов в королевский люкс, где вручил подарок от заведения в виде корзины с отборными фруктами и шампанским.

Выпроводив его щедрыми чаевыми, Моран и Мориарти остались, наконец, совершенно одни, и, переглянувшись, принялись раздевать друг друга, поначалу медленно, но под финал уже почти срывая остатки элегантного свадебного гардероба.

— Ты мой… только мой… — выдохнул Тигр в смеющиеся губы Кота, чье нагое тело, обманчиво-мягкое и плавностью форм напоминающее омежье, на самом деле таило в себе недюжинную альфовую силу. Искушение испытать ее на себе немедленно, заставило Себастьяна увлечь Джима в сторону огромной кровати, и обрушиться вдвоем на свежие гладкие простыни. Их тела столь красноречиво заявляли о готовности подтвердить союз душ, заключенный в первую их встречу и только теперь закрепленный на бумаге и при свидетелях танцем новобрачных, что слова меж ними были избыточны…

Джим отвечал на признания мужа только судорожными вздохами, быстрыми жадными поцелуями и нетерпеливым рычанием. Теперь, когда последние воспоминания о дьявольски-болезненном ритуале должны были раствориться в морской воде и любовном поту, он мог больше не контролировать страсть… И собирался сполна вознаградить себя и своего омегу за вынужденное воздержание до и после, и за долгие недели реабилитации, когда любить друг друга дозволялось редко, медленно и осторожно.

После короткой борьбы за право быть сверху, из которой Джим то ли вышел безоговорочным победителем, то ли Себастьян виртуозно сыграл в поддавки, альфа уложил мужа навзничь и развел в стороны его колени, слегка подрагивающие от сладкого предвкушения атаки…

— Да, моя любовь… — Мориарти сам не узнал своего севшего голоса, — Я знаю.

Его пальцы привычно прошлись по животу Бастьена, обхватили и коротко приласкали напряженный член, а потом двинулись еще ниже, к тесному входу, текущему горячей эссенцией удовольствия.

Себастьян закрыл глаза, прогнулся в пояснице, подаваясь навстречу настойчивым ласкающим пальцам Джима, и плотно сомкнул губы, глуша откровенные стоны. Хотя, по решительному настрою Мориарти, нынче ночью весь отель будет в курсе, что люкс молодоженов не пустует.

Ох, как же ему не хватало этой бешеной спонтанной страсти! Их последние недели в плане секса больше напоминали гимнастику цигун или лечебную физкультуру, а о той ритуальной ночи и вспоминать было больно, не то, чтобы снова повторить ее. Но теперь все было иначе, теперь страсть Джима и его собственный отклик на нее были ближе к первым месяцам их знакомства, стремительно переросшего в бурный роман. И потому, когда пальцы мужа дотронулись до плотного кольца мышц, увлажненного секретом, Моран нетерпеливо покрутил бедрами, побуждая Мориарти к более смелым действиям и пробормотал:

— Потрудись как следует, мой милый… Заставь меня потерять голову, голос и остатки благоразумия… Дай мне вспомнить, как это было между нами впервые… Хочу… оххх… хочу, чтобы ты повторил это… столько раз, на сколько тебя хватит… — он приподнял голову, его бесстыдный потемневший взгляд одарил супруга обещанием сумасшедшего наслаждения, а язык медленно увлажнил губы.

— Оооо… И я хочу того же! — прорычал Джим и, даже не помогая себе руками, парой сильных движением всадил член в призывно раскрытый вход.

— Ммм, черт побери, Моран, как же я… скучал по этому ощущению!

Он подхватил Себастьяна под колени, придвинул вплотную и пристроил щиколотки мужа к себе на плечи. Так обладание было полным, наслаждение — особенно сильным.

Мориарти легко нашел идеальный ритм, как будто разжигающий пламя на кончике меча — и даривший Тигру то самое чувственное безумие, близкое к экстазу, взаимно достигнутое на первом «настоящем» свидании несколько лет назад. Ни один из них этого не забыл…

— Мммм… ооо… даааа… даааа… — выдыхал Моран в такт движениям Джима, ощущая, как он буквально вколачивается в жадно принимающую плоть, которая ласкает своими объятиями его голодного до наслаждений дракона. Дракон ворочается в тесном логове, чешет спину о его свод, изрыгает прозрачное пламя, горячащее кровь, и ширится, разрастается, запирая сам себя в пещере наслаждений…

Ощутив узел, Себастьян переместил ноги с плеч на поясницу Джима и, потянувшись к нему руками, обвил за шею, нашел губами губы и принудил лечь на себя, прижать разгоряченным телом к прохладным простыням. Его член, зажатый между телами, тоже сделался пленником, но жадно принимал свою неволю ради грядущего удовольствия.

— Аххх… аааа… Джиииим… — выстанывает Моран, сжимая мышцами беснующегося внутри зверя, и силится просунуть ладонь между собой и Мориарти, чтобы приласкать собственного дракона, но Джим властно захватывает запястья мужа и теперь берет его в плен целиком. Тигр притворно рычит под тяжестью мужнего тела, напрягает мускулы, силясь освободиться, но от его попыток объятия делаются лишь крепче, а проникновение глубже и резче. И вот уже его дракон, раззадоренный схваткой, плюется скользкой белой пеной, выстилая себе путь к свободе…

…Ночь была долгой и жаркой, полной стонов и поцелуев, порывов неутолимой телесной жажды, яростной и страстной борьбы, где проигрыш не менее сладостен, чем победа, и увенчивается долгим неразрывным слиянием двоих живых существ в единое целое…

Казалось, они никогда не устанут изображать двуспинного зверя; по крайней мере, Джим с упорством сумасшедшего убийцы, настигшего жертву в кромешной тьме, раз за разом доказывал Бастьену силу своего влечения, снова и снова утверждал свою власть над любимым — и вдруг неожиданно сдавался, сам превращался в покорного раба, с одинаковым восторгом приемлющим от властелина и поцелуй, и укус.

Моран знал его как никто другой, ему до мельчайших деталей были ведомы все закоулки лабиринта джимова сладострастия, и омеге не составляло труда угадать то действие или слово, что мгновенно срывало предохранители и заставляло альфу биться в оргазме.

***

…Небо за окнами неудержимо светлело, сиреневые сумерки наливались малиновой кровью и жидким золотом, и прочими оттенками, предвещавшими рассвет, когда супруги наконец-то уступили естественной усталости и заснули в объятиях друг друга.

Но, если Себастьян спал крепко и сладко, подобно счастливому ребенку, то забытье Джима было чутким и недолгим. Не прошло и пары часов, как он пробудился, осторожно высвободился из теплого плена рук своего мужа, быстро посетил ванную, тихо оделся и крадучись выскользнул за дверь…

Морану сквозь сон почудилось, что Джим куда-то отлучился из постели, но, слишком утомленный, он не придал этому серьезного значения и снова канул в омут глубокого крепкого сна. Весь кофеин — топливо бодрости — был ими израсходован, и теперь в крови Тигра плескался дофаминово-окситоциновый коктейль, коварно похитивший привычную чуткость омеги-телохранителя. И еще несколько часов он проспал, как сытый младенец…

Но когда добрый Пак все-таки коснулся его век пробуждающей веточкой (4), и Себастьян разлепил глаза, мужа по прежнему рядом не было.

— Джииим! — приподнявшись на локтях, Моран прислушался, ожидая услышать отклик или же определить по производимому альфой шуму, не находится ли тот в ванной. Но в номере люкс царила непривычная тишина, и омега спешно выбрался из подобия гнезда, свитого им из подушек и одеяла, и огляделся в поисках одежды. Свою он обнаружил быстро, а вот костюма Мориарти и его обуви нигде не было видно — и здесь уже даже тупой догадался бы о том, что обладатель костюма где-то прогуливается в нем.