«Что ни совершается — все к лучшему!» — припомнил он мудрое изречение, вздохнул и уже хотел было попрощаться с доктором, когда тот, смущенно покашляв, сделал неожиданный заход:

— Есть, конечно, для вас еще одна возможность все-таки осуществить вашу мечту…

Себастьян вопросительно взглянул на мистера Рокаса, и омега в нем радостно встрепенулся, ожидая какой-то волшебной таблеточки, которая непременно должна сработать!

— Кхм… я имею в виду, что мы могли бы извлечь ваш генетический материал, соединить его с материалом вашего альфы и… полученные таким образом эмбрионы подсадить иксибете или уже успешно родившему омеге… Такая услуга, конечно, стоит недешево, зато результатом будет именно ваш ребенок, при отсутствии всех сопутствующих его появлению на свет издержек! Разве это не чудесный выход? — улыбка доктора тянула, по всей видимости, на стоимость этой самой услуги, и он выжидательно воззрился на Морана поверх тонкой золотой оправы.

Искушение согласиться с определением «чудесный» на миг заставило Себастьяна промедлить с ответом, но здравый смысл оказался сильнее отчаянного гормонального всплеска.

— Нет, доктор, это не выход. Для меня и для Джима будет лучше оставить все, как есть, раз уж естественным путем ничего не вышло… Спасибо за консультацию. Можете рассчитывать на мои рекомендации. — они расшаркались во взаимных светских любезностях, и Моран покинул кабинет доктора, оставив свои медицинские выписки на столе его ассистента-беты, такого же пухленького, но ради солидности тоже нацепившего очки.

Джим сидел в прохладном холле и держал в руке недопитый стаканчик с кофе. Его лицо выражало эмоции, которые нечасто посещали деятельную натуру Мориарти — он казался расстроенным и каким-то погасшим… Моран немедленно приписал эти переживания огорчению от неудачи, которое Джим попросту умело скрывал от него, и едва удержал себя от того, чтобы вернуться обратно в приемную и согласиться на суррогатное родительство. Но… но это должно было стать их совместным решением, значит, лучше все как следует взвесить и обсудить, прежде чем решать, настолько ли их паре необходим кто-то третий.

Себастьян медленно приблизился к любимому и встал перед ним, чувствуя какую-то странную неловкость — будто он был и в самом деле повинен в том, что у них ничего не вышло.

— Вот и все… — вздохнул он, беспомощно разведя руки — природа, похоже, играет в команде противников… а медицина может только попытаться обмануть ее. Что же дальше? Что будем делать?

Мориарти поднял глаза, выбросил в урну надоевший стакан и, взяв Себастьяна за руку, усадил рядом с собой — мягкое кресло было такой ширины, что охотно приняло в свои велюровые объятия сразу двоих.

— Природа знает, что делает. Обмануть ее можно, но стоит ли? Впрочем, искусство обмана всегда было моим куском хлеба с маслом; так что, если ты настаиваешь, мой дорогой, я согласен еще над этим подумать.

Он поцеловал Морана в щеку, потом в шею, с жадностью вдыхая сливовый запах с оттенком цветения, и прошептал, касаясь губами уха омеги:

— Предлагаю для начала сделать то, что собирались: поехать на море и закатить веселый ужин в ресторанчике на берегу, например, в «Мирамаре» или «Сонриса дель Анхель». Морепродукты стимулируют одновременно мышление и либидо, в нашем положении это идеальное сочетание. Ну, а свободное время посвятим экскурсиям и прогулкам по магазинам, ведь не пойдем же мы в мэрию в джинсах и свитерах?.. Хотя, почему бы и нет… В таком наряде ты охуенно смотришься, Моран. И в любом случае будешь самым красивым женихом.

— В мэрию?.. Значит, ты не… передумал? — когда ритуал совершался, Морану показалось, что разговор про поход в мэрию Джим затеял лишь ради того, чтобы поддержать его в час сурового испытания. Запутавшийся в собственных сомнениях и страхах, Себастьян предпочел вообще вытеснить из памяти весь тот разговор, и потому возвращение Мориарти к идее зарегистрировать их отношения оказалось для него слегка… неожиданным, хоть и приятным сюрпризом.

Джим смотрел на него совершенно серьезно, хотя на его губах блуждала лукавая улыбка довольного своим очередным фокусом Чеширского кота. Себастьян склонился к нему и потерся носом о щеку альфы — жест вышел достаточно интимный и в то же время вполне невинный для сторонних зрителей — парочки клиентов клиники, которых, как дорогих (видимо, оооочень дорогих) гостей, встретил в дверях уже знакомый им обоим ассистент доктора.

Чуть отстранившись, Моран притворно вздохнул и потупил взгляд:

— Тогда мне придется взять назад свои слова про условие, которое я так и не выполнил… — но тут его губы тронула озорная улыбка — но взамен я дам тебе одно обещание. В мэрии. И ты не будешь разочарован.

— Оооо… Вот умеешь ты заинтриговать человека, — Джим улыбнулся в ответ. — Теперь я буду с еще большим нетерпением ждать этого момента. Пойдем прямо сейчас на Рамблас, заглянем в свадебные салоны, и к цветочникам — хочу сам заказать бутоньерки.

Он снова приблизил лицо к лицу любимого и понизил голос до едва слышного шепота:

— Так что едва ли стоит жаловаться, что ритуал не дал результата. Черт возьми, Моран! Дал, и еще какой! До встречи с тобой я и представить не мог, что однажды мне захочется сыграть свадьбу, что я когда-нибудь я все это скажу и сделаю… а сейчас… я глупо счастлив. Надеюсь, ты тоже. Пойдем. Хватит больниц, нас ждет Рамблас и Ла Бокерия! (2)

Мориарти встал и по привычке помог подняться своему омеге; и хотя Себастьян успел полностью оправиться после ритуальных испытаний и больше не нуждался в особой опеке, он не скрывал, что публичные знаки внимания и галантность альфы ему очень приятны.

Обнявшись, как влюбленные школьники, не способные отпустить друг друга ни на минуту, они спустились по лестнице и покинули клинику, чтобы никогда больше не возвращаться сюда по столь деликатному и опасному поводу.

Улицы и бульвары Барселоны, подобные полноводным рекам в традиционный сезон отпусков, и теперь, в преддверии зимы, были заполнены туристами, приехавшими в столицу Каталонии перед рождественскими праздниками. Декабрь еще не наступил, а город уже начал прихорашиваться, в витринах появились первые декорации-вертепы, посвященные будущему торжеству, а в прохладном воздухе носились запахи сухой листвы, морской соли и начавших созревать цитрусов.

Моран любил это время года, для него и для Джима оно было исполнено силы и очарования неизбежной природной метаморфозы, которая сильнее ощущалась в более северных широтах. Но и здесь, на благословенном Средиземноморье, смена сезонов была по-своему прелестна: невыносимо-жаркое лето плавно перетекало в теплую осень и мягкую сухую зиму, а весной окрестные горы и городские парки окутывались желтым пухом акаций и бело-розовой пеной фруктовых деревьев. Зимнее небо делалось выше и светлее, море из ярко-или насыщенно-синего становилось лазурным в ясную, и темно-циановым в пасмурную погоду, и только белые крупные чайки, как и белоснежные парусные яхты, были неизменны в любом сезонном пейзаже этого приморского рая.

Оставив позади адский ритуал, мучительные переживания неизвестности после него и горечь постигшей неудачи, теперь они просто шли в обнимку по Рамблас, наслаждаясь каждым моментом бытия, вдыхая запахи, ловя звуки, делясь теплом и ощущением новой, совершенно особой связи, соединившей их друг с другом. Город распахивал им свои объятия, принимая с истинно каталонским гостеприимством, зазывая раскрытыми дверями ресторанчиков и кафе, улыбками уличных торговцев, яркими вывесками, ароматом свежей выпечки, цветочными букетами, выставленными прямо на мостовую перед магазинчиками… Зайдя в один такой, Джим сделал заказ на бутоньерки и купил для омеги очаровательный букетик синих ирисов, Моран же выбрал своему альфе роскошные розы, темно-кремовые, с крупными бокаловидными бутонами.

Отправив цветы по их домашнему адресу, они потратили еще около полутора часов на разные магазинчики, и, в итоге, утомленные и довольные покупками, завершили свое путешествие на центральном рынке Барселоны.