Время от времени Мориарти отвлекался от готовки, чтобы, в свою очередь, бросить любящий взгляд на омегу, возлежащему на диване, как персидский паша, отпустить по этому поводу меткое словцо или рассказать анекдот, над которым Себастьян смеялся до слез и ненадолго забывал о боли.

«Ах, Бастьен, Бастьен… Смейся, дорогой друг, смейся. Я ведь и голым готов на столе джигу сплясать, если это хоть на пять минут избавит тебя от страданий».

Омлет в исполнении Джима удался на славу — горячий, как поцелуй, пышный, как облако, и сытный, как полноценный каталонский завтрак, он в полной мере утолил их голод, и сблизил тем, что они ели его прямо с одного блюда, то и дело порываясь накормить друг друга особенно аппетитными кусками.

После завтрака, они, обычно, шли гулять по длинной барселонской набережной или одному из многочисленных парков города, и Моран не без умысла выбрал виллу как раз рядом с парком Гуэль. Они любили подниматься сюда, чтобы любоваться как самим городом, раскинувшим свои основные магистрали и геометрически безупречные квадраты жилых кварталов, так и причудливыми садовыми формами, порожденными гениальностью маэстро Гауди.

Но сегодня прогулку по парку, находящемуся буквально за стеной, Морану было пока не осилить, и они ограничились тем, что посидели на открытой в сторону парка террасе, распивая приготовленный Джимом кофе и обмениваясь впечатлениями об уже пройденной части ритуала.

Себастьян честно посмеялся над теми страхами, что охватывали его, пока тело скручивали волны боли, в красках описал Джиму свои внутренние диалоги с призраком деда, и они вместе долго дурачились, передразнивая старого покойного альфу и выдумывая все новые способы его нейтрализации. Но вскоре осеннее солнце поднялось достаточно высоко и нагрело сад и все поверхности, до которых дотянулось, достаточно сильно, чтобы загнать их обратно в дом. Там, в приятной прохладе, Джим помог Морану угнездиться на кровати, уже застеленной свежим бельем с приятной лимонной отдушкой, и некоторое время Себастьян мирно дремал, а Джим, устроившись с ним рядом, сосредоточился на своей книге.

Но, ближе к трем часам пополудни, сон Морана снова сделался беспокойным — боли снова усилились, и до вечера Мориарти принял на себя роль сиделки, всеми доступными средствами помогая омеге справиться с мучительным нытьем в животе.

Тигр держался, как мог, и, заметив, что тревога Джима за него вновь начала нарастать, старался по возможности не выдавать себя, когда болезненность ощущений начала ползти вверх. Он кусал губы, сдерживая стоны, покуда мог их сдерживать, цеплялся пальцами за простыни или стискивал подушку, прижимая ее к животу, вертелся в поисках позы, в которой будет полегче, и с благодарностью принимал все, что делал для него любимый.

— Ох, милый мой, я уже не рад, совсем не рад, что настоял на всем этом… прости, что заставляю тебя исполнять мои капризы… обещаю, это гормональное безобразие скоро, уже совсем скоро должно закончиться… — каялся Себастьян, принимая от альфы очередное доказательство того, что любим, и что забота о нем для Мориарти вовсе не в тягость.

Джим ласково журил его за попытки самоуничижения, и снова поправлял подушки, помогал повернуться или дойти до туалета, приносил чай или бульон, заказывал в ответ на внезапный каприз омеги какую-то сложносочиненную им пиццу, и с каждым часом все яснее понимал, на какое именно времяпрепровождение они вдвоем подписались, если все получится, как задумано, и ритуал увенчается желанным зачатием…

Комментарий к Глава 5. Nothing’s gonna change my love for you

1 плацебо - когда вместо настоящего лекарства пациенту дают “пустышку”, т.е. таблетку, только имитирующую его, сознание верит в то, что лекарство действует - и организм начинает реагировать на его сигнал ровно тем же образом,каким реагирует на прием настоящего лекарства.

2 Камино, или Камино де Сантьяго - паломнический путь, совокупной длиной около 1500 км, проходящий через всю Испанию. Существует несколько маршрутов: Камино Франсез, Камино де ла Норта, Камино де ла Плата, Камино Португез, но все они завершаются в городе Сантьяго де Компостела, на берегу Атлантического океана, где по преданию похоронен святой Иаков (Сант-Яго), покровитель Испании. Это один из самых известных пешеходных туристических маршрутов в мире.

3 креденсиаль - особый паспорт паломника, удостоверяющий, что человек прошел пешком не менее 100 км и достиг Сантьяго. Удостоверяется епископом.

4 Перегринос - по-испански “паломник”, “пилигрим”

5 в Европе функцию российского ЗАГС по регистрации браков и прочих союзов и актов гражданского состояния, исполняет мэрия

========== Глава 6. Затерянные в Барселоне ==========

***три месяца спустя***

Джим сидел в просторном холле клиники «Жирекс», напротив кабинета доктора Рокаса, в ожидании, пока Себастьян закончит беседовать с эскулапом. Этот специалист занимался их случаем еще на стадии подготовки к ритуалу, ему же предстояло вести протокол беременности и принимать роды, если бы все прошло успешно.

Увы, беременности не случилось… Более того, через пару недель после плановой течки и успешной вязки, вместо ожидаемых маркеров зачатия — слабости, тошноты, сонливости и учащенного мочеиспускания — у Морана открылось кровотечение…

Мориарти сразу все понял, но Себастьян не желал сдаваться так быстро и настоял на лабораторных тестах, потом еще на одних и еще на одних. Третьи результаты, полученные сегодня, оказались идентичными вторым и первым, то есть — отрицательными. А полный анализ крови, вкупе с МРТ и ангиограммой всех репродуктивных органов подвел неутешительный, хотя и закономерный итог исследованиям: функциональное бесплодие неясной этиологии, что в переводе с медицинского языка означает «а хрен его знает».

Доктор Рокас, в чьей высочайшей компетентности сомневаться не приходилось, только сокрушенно разводил руками и высказывал предположение, что тяжелое ранение и постравматический синдром средней степени, перенесенный Мораном после пребывания в «горячей точке», запустил в его организме гормональную реакцию, нехарактерную для омег… и с биохимической точки зрения Себастьян куда в большей степени альфа, чем омега; потому детородная система не просто яростно сопротивлялась «включению», но и отторгала семя альфы, несмотря на идеальную совместимость по всем параметрам.

Себастьян просто не мог поверить, что перенесенные им мучения были дважды напрасны, поскольку попытка забеременеть в его случае была изначально обречена на провал, и заставлял доктора повторять медицинские аргументы снова и снова…

Уважая процесс партнера, Джим, порядком уставший, тихо вышел из кабинета, чтобы дождаться любимого в холле, в удобном кресле за чашкой кофе.

Но кофе как-то не пошел ему в горло, показался горьким и невкусным, и он просто сидел, крутил стакан в руках и ждал появления Бастьена…

-… таким образом, я категорически не рекомендую повторения ритуала, мистер Моран. Вы его наверняка выдержите, по уже известной вам причине, но… но результат останется неизменным, увы… — доктор Рокас, пухленький омега в солидных очках и с Vacheron Constantin (1) на запястье, развел руками, расписываясь в медицинском бессилии решить возникшую проблему.

Себастьян смотрел в медицинскую папку, и в глазах у него рябило от непонятных определений, которые терпеливый доктор растолковывал ему уже в пятый или шестой раз, постоянно их упрощая, насколько это было вообще возможно сделать для человека, несведущего в репродуктивной медицине. В голове было отвратительно-пусто и гулко, на душе — препогано, но в остальном весь его организм, обследованный с особой тщательностью и со всех сторон, был здоров. Здоров настолько, что вовсе не желал терять это самое здоровье, подвергая себя испытанием беременностью и родами.

«Чертов эгоизм… вот что это такое!» — надрывался где-то в глубине сознания омега, раздавленный горем и осознанием собственной непригодности к воспроизведению потомства. Но та часть сознания Морана, которая тяготела к тому, чтобы считать себя почти что альфой, и вправду эгоистически радовалась омежьему горю — как свободе от всего того кошмара под вывеской «счастливое родительство», про который он за этот месяц перечитал массу занимательных форумов и отзывов тех омег, которые пошли по этому пути до конца… и пошли дальше, уже обремененные младенцем и всем, что к нему причиталось.