— Ричи! — отчаянно звал омега, пытаясь высмотреть его среди людских силуэтов — Ричи, вернись сейчас же! Мы купим твоему отцу другую шляпу! — кричал он, прорываясь через людское море, расталкивая толпу локтями, но тел на его пути становилось все больше, они словно задались целью задержать несчастного омегу и не дать ему догнать сынишку… Их лица, еще недавно при свете солнца такие радостные и беззаботные, теперь искажались злобой и ненавистью и тут же застывали неподвижными гипсовыми масками, серыми, как все вокруг.

Моран в отчаянии обернулся, ища Джима, но его тоже не было рядом, безликая толпа поглотила его, как и маленького мальчугана, и придвигалась к нему все ближе и ближе… И тогда, ощутив волну ледяного ужаса, отчаяния и режущую боль в груди, он достал пистолет и принялся стрелять, стрелять в упор по серым маскам, и они разлетались с громким треском, как пустые скорлупки. Но тела, лишенные лиц или даже голов, все равно продолжали двигаться, наваливаться на него, цепляться ломкими безжизненными пальцами…

— Аааааа! — завопил он, осознав, что глок тут так же бесполезен, как детская игрушка, а пальцы нежити уже подбираются к горлу, цепляясь за руки и плечи…

— Бастьен! Бастьен! Очнись! — раздался вдруг над ухом резкий требовательный окрик Джима, и Моран с облегчением вывалился из кошмара, ухватившись за руку любимого, трясущую его за плечо…

— Джим… оооохх, Джим, это просто сон… дурной сон… — ткнувшись горящим лбом в груди Мориарти, Моран жадно вдохнул родной запах свежесмолотых кофейных зерен и солнечных лимонов, и окончательно вынырнул из цепких объятий сна. Но реальность тут же поприветствовала его метким ударом в живот, и он жалобно всхлипнул, вспомнив, где они и чем занимались накануне и что мучительный ритуал еще не завершен…

Моран как будто нарочно дожидался ухода сиделки, чтобы начать беспокойно метаться в постели, вскрикивать и судорожно хвататься за простыни: боль, неизбежная для завершающей части ритуала, возвращалась, и вместе с ней в сновидения омеги проникли кошмары…

Джим был начеку, он даже в присутствии сиделки не отлучался от Себастьяна дольше, чем на десять минут, и дальше, чем кухня или ванная комната. При первом же громком стоне любимого, Мориарти вскочил с кресла и метнулся к изголовью омеги, крепко обнял его и прижал к себе.

Слушая, как Бастьен жалуется на приснившийся кошмар, и горестно вздыхает от разочарования, что пробуждение не принесло покоя, а только новые страдания, Джим прижимал его к себе, согревал своим теплом и раздумывал, как построить день. Теперь, когда самые болезненные и грязные (в прямом смысле слова) части ритуала были позади, и основная опасность для омеги миновала — по крайней мере, до момента наступления беременности — Себастьяна следовало всеми силами отвлекать от физического дискомфорта и окружать отеческой заботой. Джим не стал тянуть кота за фамильные драгоценности и сразу же перешел к выполнению своего плана:

— Доброе утро, моя любовь… хотя время уже близится к обеду, ты проспал почти двенадцать часов. Хочешь принять ванну… и все прочее? Пока ты дрых, мы с сеньорой Фелицией немного привели тебя в порядок с помощью мокрых полотенец и влажных салфеток, но все равно, купание в теплой воде тебе определенно не помешает. И животу полегчает, вот увидишь. Ну, а после я сделаю тебе паровой омлет и бульон, идет?

— Да-да, ванна это то, что мне сейчас нужно… и погорячее… только без соли, полагаю… — закивал Себастьян, ощущая липкий пот на коже и остатки секрета и сукровицы между бедрами. Живот противно ныл, напоминая о случившемся ночью, и каждое движение, даже самое простое — перевернуться со спины на бок и сесть — давалось с трудом.

Так погано и беспомощно он чувствовал себя пять лет назад, в афганском полевом госпитале, после того, как его заштопали и наркоз начал отходить, возвращая обезвоженному телу чудные ощущения того, что теперь оно слегка подпорчено в трех местах… Но опасения доктора Смита насчет той давней раны оказались напрасными: из всего, что у него сейчас болело, не болели только старые боевые шрамы…

Джим приготовил ванну, потом помог ему туда переместиться, и Моран пожалел, что высокомерно отверг предложение врача взять в аренду инвалидную коляску — как раз для удобства транспортировки тела от кровати до санузла и обратно. Кое-как доковыляв туда на своих двоих, опираясь на надежное плечо возлюбленного, Себастьян с его же помощью забрался в горячую, почти обжигающую ванну и, медленно выпрямив ноги, откинулся назад, уложив шею и затылок в специальную мягкую подставку…

Болезненные ощущения стали утихать, правда, в промежности противно пощипывало надорванную и раздраженную после сцепки детородную щель, но в сравнении с тем, что там происходило ночью, это было сущей ерундой. Куда больше Морана беспокоила боль в глубине живота, она была не такой резкой, но постоянной, тянущей, раздражающей одним своим наличием.

Джим присел рядом на складной стул, и Моран, взяв его за руку, подвел ее к животу и попросил:

— Подержи немного там, как ты умеешь… И расскажи, чем мы займемся, когда выйдем отсюда?

Джим улыбнулся и устроил ладонь на животе Себастьяна, мысленно пропуская через нее живое тепло и поток серебряного исцеляющего света — эта медитативная практика помогала снимать боль при довольно серьезных недомоганиях, должна была сработать и теперь. По крайней мере, Мориарти весьма уповал если не на свои экстрасенсорные способности, то на всемогущий эффект плацебо (1).

— Чем займемся? Да чем захочешь… Если семя приживется, то в ближайшие девять месяцев мне надлежит забыть про свое формальное положение босса, исполнять все твои желания и капризы. Надо начинать готовиться к роли счастливого отца семейства. — он состроил глуповато-горделивую физиономию, выпятил грудь и осведомился:

— Так куда ты сам хочешь пойти? Или, может быть, поехать? Я бы предложил сперва поесть паэлью и каталонский салат в нашем любимом ресторанчике, а потом вызвать Снитских с машиной и рвануть на побережье, в этот городок, помнишь, где мы танцевали на дискотеке «Голливуд», и голыми плавали в бассейне?

Бодрость в голосе Джима, когда он говорил про «счастливого отца семейства», показалась Морану слегка наигранной, однако, оправдывало его то, что он никогда и не заявлял прямо о своем жгучем и непременном желании иметь детей. И то, что альфа вообще согласился на ритуал и все дальнейшие трудности родительства, говорило лишь о том, насколько он действительно любит его, своего омегу.

Себастьян благодарно погладил под водой его запястье подушечками пальцев и, выслушав предложение Джима, решил, что этот план не вступает в противоречие с его собственными пожеланиями.

После безумного марафона с лондонским сыщиком и его всемогущим братом, череды неудач и итогового драматического финала, вынудившего обоих врагов «умереть», а Джима — надолго покинуть Туманный Альбион, жизнь в курортном городе на побережье теплого моря — расслабляла… Может быть, даже больше, чем следовало, но, пока все, кто знал Мориарти и желал свести с ним свои счеты, полагали его покинувшим мир живых, им ничто не угрожало.

Возможно, желание создать настоящую семью было своего рода попыткой Морана упрочить не только их союз, но и ту легенду, которой теперь они оба прикрывали собственное темное прошлое… Определенно, никому не придет в голову, что скромный ученый-исследователь, получивший грант правительства автономии на написание трехтомной монографии о борьбе Каталонии за независимость, и его спутник, завсегдатай регат и любитель рыбалки, владелец ряда частных компаний, занимавшихся информационными технологиями и консалтингом — в недалеком прошлом составляли тандем, контролирующий огромную теневую структуру, раскинувшую свою сеть по всему ЕС, странам Ближнего Востока и бывшего СССР?

Та жизнь, что они вели теперь, радикально отличалась от прежней, но Морану это даже нравилось. Нравилось настолько, что он все-таки решился пройти через ритуал, о котором и не думал раньше, как о чем-то в принципе возможном для себя и Джима…