Воспоминание об этом случае доставило в перегруженный нервный центр свежую порцию эндорфиновой анестезии, и Себастьян с облегчением ощутил, как уровень боли откатывает назад и вниз, уступая дорогу более привычным и приятным чувствам… Член Джима уже не протыкал его, как игла ботаника — бабочку, бережные движения любовника теперь умело возгоняли жар иного рода, не разрушительный, а целебный, и он впервые с начала ритуала испустил вздох облегчения…

До самого конца ритуала Морану не полагалось даже нюхать никаких медикаментов, не то что принимать внутрь, и любой анализ крови подтвердил бы, что он совершенно чист. Если бы Джим не знал этого совершенно точно, то мог бы усомниться в честности омеги: поведение Себастьяна сейчас больше всего напоминало торчка в героиновом приходе. Он метался по подушке, не мог подолгу смотреть прямо перед собой, лихорадочная, обрывистая речь и судорожные движения очень хорошо вписывались в картину делирия (2)… Несвязные восклицания, тем не менее, были заряжены эмоциями, и Мориарти удалось уяснить, что, во-первых, любимый попривык к боли — («Аллилуйя, организм омеги очнулся и занялся выработкой эндорфинов»), а во-вторых, не собирается помогать Джиму кончать, потому что ему желается кончить первому.

— Ах ты эгоистичный мерзавец, — выдохнул он и, слегка сместившись в бок, открыл себе более удобный доступ к члену Себастьяна. — Вот, значит, как? Ну хорошо же… Будь по-твоему.

Новая поза дала и новые возможности — толчки альфы стали более слабыми и легкими, и вместе с тем обрели приятный настойчивый ритм, многократно усиливший возбуждение Джима. Его рука столь же настойчиво и ритмично двигалась вверх и вниз по стволу любовника, в точности имитируя эротический стереотип Морана, которому тот следовал при мастурбации…

Моран страдальчески вскинул брови и возмутился, на мгновение вынырнув из собственных видений:

— Это кто еще тут эгоистичный мерзавец, если посмотреть!

Но умелые движения Джима тут же заставили его позабыть о претензиях в стиле капризной иксибеты (3) из дешевого телешоу, и отдаться новым ощущениям, наконец-то похожим на те, что они оба получали от близости. Под их напором, боль притихла, соскользнув почти в самый низ шкалы, на отметку «а, ерунда, переживем», и Себастьян немного расслабился, доверившись любовнику и ласково поглаживая его шею и правое плечо, прикосновения к которым Мориарти ни от кого, кроме Морана не выносил в принципе.

Джим превосходно знал его тело, и ему не составило особого труда привести Себастьяна к быстрой и полноценной разрядке. Но, едва достигнув пика и выплеснув семя себе на живот, омега застонал отнюдь не от удовольствия — импульсивное сокращение мошонки вызвало спазм внутренних мышц и новую волну боли там, где неспешно двигался член Мориарти:

— Ахххх… чеееерт! Да чтоб тебя так оба Холмса имели… — сдавленно пробормотал Моран, ощутив вскипевшие слезы под зажмуренными веками. Ему было даже не так больно, как обидно, что проклятый ритуал все больше напоминал какое-то варварское жертвоприношение и отнимал у пары привычные удовольствия, замещая их на болезненные мучения омеги и если не физические, то уж точно моральные терзания альфы.

— Прости… прости, что я тебя втянул в это безумие… — горячо зашептал Себастьян любовнику, ни в коем случае не желая его задеть или унизить. Умом он понимал, что Мориарти сейчас и сам вряд ли испытывает удовольствие от того, что им приходится делать, и уж точно не хотел бы оказаться на его месте. Но было все же обидно, что ему, как омеге, приходится выносить куда большие муки и все заради того, чтобы зачать и на долгие месяцы обречь себя на жизнь биологического контейнера, питающего маленького внутреннего паразита собственной кровью…

И только глупая, дурацкая и какая-то совершенно иррациональная вера в то, что с рождением младенца его жертва будет оправдана, и нынешние страдания окупятся стократ счастьем будущего родительства, останавливала Себастьяна от малодушной просьбы немедленно прекратить ритуал.

Поначалу дело быстро пошло на лад: чем охотнее Себастьян принимал его ласки, тем сильнее возбуждался Джим, и в момент морановского оргазма пришел в состояние «вот-вот, сейчас», на самую границу яркого финала… Увы, радость оказалась преждевременной, облегчение — кажущимся.

— Ааааах!

Громкий болезненный стон омеги и не менее болезненное сжатие детородной щели, замкнувшее член альфы в подобие змеиной петли, едва не сбросили на ноль все ранее приложенные усилия. Физические муки Себастьяна никуда не исчезли, Джим по-прежнему палач, и пытка продолжится, она будет длиться и длиться до скончания времен, или до тепловой смерти Вселенной…

Апокалиптическая картинка, мелькнувшая в голове у Мориарти — они с Мораном летят в ледяной пустоте, в бесконечном бездушном космосе, и посреди потока мертвенного света снова и снова совокупляются, не имея сил ни прервать, ни закончить дьявольский акт — неожиданно поставила яркую точку на очередном этапе ритуала: Джим застонал… и кончил.

— Ооооо… Бастьен… Даааа! — на несколько секунд, пока его член содрогался, проливая струи семени в тело омеги, а в основании набухал узел, альфа потерял чувство реальности… но вопль любовника заставил его очнуться и с ужасом посмотреть в искаженное от боли лицо Себастьяна.

— Что… что такое, Тигр?.. Тебе хуже?.. Прости, прости, прости, это не ты, это я во всем виноват! — беспомощно и нежно зашептал он, прижимая к себе омегу, и постарался поцелуями высушить слезы, которые его храбрый солдат больше не мог сдерживать. Хуже всего то, что теперь Джиму на некоторое время оставалось только сочувствовать и утешать Морана словами: сделать ничего было нельзя до окончания сцепки. Сцепка же, судя по ощущениям в узле, продлится по меньшей мере полчаса…

Моран пропустил момент, когда Джим излился в него, но узел альфы живо напомнил ему о том что это все-таки произошло. И напомнил так, что омега дернулся, больше всего желая вытолкнуть из себя быстро расширяющийся у основания горячий член, но… опоздал. Теперь разорвать сцепку возможно только ценой разрыва тканей, его плотно обхвативших и без того уже изрядно напряженных растяжением, которое сопровождалось такой дикой вспышкой боли, что Тигр взвыл по-настоящему и подумал, что прямо сейчас вот так и сдохнет, если сердце не перестанет шарашить по ребрам крупнокалиберным пулеметом…

— Джим… я… я… — собрав остатки сил и решимости, Моран попытался донести до любовника, что он «в порядке», но горло сжималось, не позволяя языку эту откровенную ложь… О, он был настолько не в порядке, что малодушно помышлял о смерти, как избавлении от этой дикой, непривычной и, к тому же, чертовски унизительной боли.

Даже когда у него случился самый первый обычный секс с альфой-однокашником, еще в военной академии, ему было не так больно, как теперь! И с Джимом такого уж точно не было никогда… но тут Моран вдруг испытал липкий страх — а что если память об этом проклятом ритуале скажется так, что они больше вообще не захотят делить друг с другом постель? Или он не захочет, а Джим, тяготясь невозможностью получить свою долю удовольствия, просто найдет кого-то ему на замену… А если все эти мучения еще не дадут желанного результата, то фиаско, которое наступит в этом случае для Себастьяна, будет полным и окончательным… и тогда у него останется только один способ по-настоящему перестать страдать.

— Ааааа… лучше пристрели меня прямо сейчас! Не хочу… не хочу… — зашелся он в рыдании, не в силах ни совладать с накрывшей его натуральной панической атакой, ни пояснить Джиму, чем именно его так расплющило.

— Тихо! Тихо, не дергайся, так… так будет больнее! — Мориарти напряг все мускулы и с трудом, но все-таки совладал с Мораном, повалил его навзничь и сжал так, что омега едва мог шевелиться.

— Себастьян, выслушай меня… Сейчас уже поздно идти на попятный. Ты должен лежать смирно…оооох… пока не расцепимся… — Джим хрипло задышал, проклиная не вовремя накрывший очередной оргазм, но быстро собрался с мыслями и продолжил: