— Да не хочу я быть его альфой! Вот докука та еще! — резко выплеснул он наружу свое недовольство тем, что муж, похоже, считает его поддавшимся чарам юного команча и уже успел все решить за них обоих и нарисовать перед ним путь, полный низких интриг омеги и будущих унижений ковбоя, вообразившего себя главным в их союзе.
— Если тебе интересно мое мнение, я тоже предпочел альфу омеге. — сердито добавил он, вертя полупустую фляжку в руках. — Но, сделав выбор, я не собирался отказываться от того, что во мне есть от альфы, и ты, помнится, меня к тому не принуждал. Или теперь ты уже сожалеешь, что связался с таким… уродом? — назвав вслух то, о чем он сам частенько думал, примеряя к себе то одну, то другую мерку, Текс ощутил, что его губы и подбородок против воли задрожали, а горло стиснула жесткая судорога боли. Вот уж и впрямь урод уродом — когда надобно оставаться альфой, раскис, как распоследний омежка…
Вода в котелке тем временем начала закипать, и Текс, пряча от Ричарда искаженное обидой лицо, принялся искать в переметных сумках кулек с чечевицей, банку соли и сверток с вяленым мясом для простой ковбойской похлебки.
От подобного наскока, весьма напоминающего удар ниже пояса, у Декса зачесались кулаки засветить мужу по уху, а потом перекинуть через колено и как следует надавать по заднице… но разумный человек с любящим сердцем и на сей раз сумел обуздать внутреннего злобного зверя.
Ричард остался сидеть на своем месте, сжимая и разжимая руки, считая удары сердца и вдохи, чтобы поскорее остыть.
Текс возился у котелка и делал вид, что полностью поглощен приготовлением простого и сытного ужина. Насколько Ричард успел разобраться в характере любимого за время их еще недолгого, но бурного общения, подобный уход в обыденность, вместе с напускным безразличием, был привычной реакцией ковбоя на конфликт. Так мог вести себя и обидчивый чувствительный омега, и здравомыслящий альфа, дающей буре утихнуть вместо того, чтобы очертя голову бросаться в грозовую пучину.
Эта мысль заставила Декса усмехнуться и уже более благосклонно взглянуть на обтянутую джинсами задницу мужа, маячившую перед носом.
— Не беспокойся. Чужим альфой ты не будешь… не позволю. Ты будешь моим альфой. Только… моим… — он взял мужа за бедра, притянул к себе и прочувствованно поцеловал сперва в левую, а затем в правую ягодицу.
— Кстати об уродах. Уродов я люблю, поскольку сам урод. Подобное к подобному, мистер Сойер-а-Даллас. И если ты сейчас не дашь мне какой-нибудь еды, обещаю съесть тебя, начиная с твоей аппетитной задницы.
Помешивая булькающее в котелке варево, Текс успел много чего передумать и даже поругаться сам с собою по заведенной с недавних пор привычке различать внутри себя два противоположных начала, когда вольное прикосновение мужа и его довольно дерзкое заявление заставили альфу и омегу в его голове умолкнуть и вновь обратиться к событиям, проистекающим вовне. И обида на Далласа сама собой угасла, уступив настоящему волнующему чувству, победившему все прочие.
Но из чисто альфовьего упрямства и омежьей практичности Текс сдержал в себе ответный порыв — сперва нужно было действительно накормить уставшего мужа, а уже потом обращать его и свои мысли к иным приятным вещам… И потому, когда Декс беззлобно и без всякой трагедии в голосе причислил себя к тому же племени уродов и потребовал ужин, Сойер едва не соблазнился мыслью изобразить из себя сварливого Морса — тот и Джека не постеснялся бы стукнуть поварешкой по лбу за то, что ранчеро начинал распоряжаться на его кухне. Но, вместо этого, просто грубовато осадил мужа:
— Терпение, мистер а-Даллас. От твоих угроз чечевица быстрее не сварится, да и мясо еще жестковато, как, впрочем, и моя задница. Лучше закинь-ка траву в чайник.
Еще минут пять он возился с котелком, стараясь не допустить, чтобы похлебка перекипела или пригорела к днищу, и, сняв пятую или шестую по счету пробу, счел, что теперь она вполне пригодна для того, чтобы утолить голод уставшего альфаэро.
Сам Сойер голодным не был, вдоволь угостившись у центрального костра, но счел невежливым предлагать мужу есть в гордом одиночестве. Потому, отставив котелок в сторонку, Текс ловко наполнил две деревянные миски, насыпал сухих галет в третью и, подав порцию Далласу, принял от него горячую кружку травяного напитка. Слегка сдобрив его виски, он протянул фляжку с остатками Дексу:
— Жаль, что команчи не любят огненную воду. Теперь нам придется все-таки доехать до Фритауна, чтобы пополнить запасы. Или пить их кукурузную брагу…
— Вот уж ни за что, — Декс скривился при одном упоминании о браге. — В рот не возьму это мерзкое пойло, и ты о нем не мечтай… забудь. Во Фритауне и в самом деле есть отличное местечко, где мне по старой дружбе ссужают и настоящий ирландский виски, и золотой кубинский ром. Но, пока мы с тобой коптим задницы в типи, я всегда найду, чем подкрепить силы.
Жестом фокусника он извлек откуда-то из недр индейского ложа пузатую бутыль с цветной пробкой и поставил ее на камень, заменявший стол:
— Ну что, продолжим надираться, как бандиты из комиксов, или проявим похвальное воздержание? И раз уж мы с тобой говорим как альфа с альфой, хочу тебе кое в чем признаться. Когда я напиваюсь всерьез, то долго не могу кончить. Очень долго. А у тебя как с этим дела?
Текс зря запихнул в рот полную ложку чечевицы — признание Далласа и его вопрос застали ковбоя врасплох, и он едва не поперхнулся едой. Кое-как справившись с желанием немедленно выплюнуть обжигающую похлебку, он с трудом проглотил ее и, жадно хлебнув из кружки, все-таки закашлялся — слишком горячий напиток ожег язык и нёбо и выплеснулся на подбородок и рубашку.
— Фу ты, черт рогатый, копыто тебе в зад! — ругнулся ковбой, отставив кружку и миску и первым делом смахнув с рубашки не успевшую впитаться влагу. Кое-как приведя себя в порядок, он с отвращением выплеснул содержимое кружки прямо на утоптанную землю возле очага, и, протянув опустевшую посуду Дексу, заявил:
— Настолько всерьез я еще не надирался ни разу, так что давай проверим эс… эпс… эпспериментально! Наливай!
— И что я получу в результате этого эксперимента? — фыркнул Декс. — Судя по первым признакам — бесчувственное тело, которое всю ночь будет храпеть, а утром — блевать… Хо-хо, мой Текси, оказывается, не умеет пить, как настоящий альфа, и голова у него чересчур слабая для прекрасного напитка из дома Хэннеси!
Подначивая мужа, как это было принято в компании альф, коротающих вечер за бутылкой, он одновременно отвинчивал пробку и открывал коньяк, купленный еще до свадьбы и припрятанный для особого случая. Почему-то Ричарду казалось, что этот особый случай настал — возможно, причина была в текиле, смешанной с виски, выпитой без закуски получасом ранее, но может быть, и в чем-то другом, невыразимом словами.
Прежде чем плеснуть в кружку Текса темно-золотую эссенцию, густо пахнущую шоколадом, Ричард предупредил:
— Шутки шутками, моя любовь, но то, что ты собираешься принять внутрь, подобно мягкому огню, и требует к себе уважения. Поэтому сперва доешь, потом достань из моей сумки вяленые фрукты — они отлично пойдут на закуску, и только потом пей. Если ты на всю ночь обратишься в деревянный тотем, мне никакой радости не будет от твоего превосходного стояка.
Посмеиваясь над беззлобными подначками мужа, Текс воспользовался его указанием и полез шарить по сумкам в поисках вяленых фруктов. Свою миску с похлебкой он отставил в сторонку, чувствуя себя слишком сытым для столь плотного ужина, но любопытство толкало его отведать предлагаемый Ричардом напиток и проверить, какое действие он окажет на него самого.
Конечно, напиться и пьяно уснуть в худших традициях салуна «Одноглазый койот» не отвечало его желаниям, а вот испытать на себе долгое возбуждение Ричарда… или свое на нем… эта мысль соблазняла по-настоящему.
Бумажный кулек, источающий одуряюще-спелый насыщенный аромат вяленой сливы, сухих пластинок яблок, груш и гуавы, сморщенных плодов сочного винограда и еще каких-то сладких и терпких ягод, обнаружился на самом дне одной из сумок Далласа. Текс развернул его на камне, и с интересом изучал содержимое, пока до его носа не долетел маслянисто-шоколадный аромат благородного напитка, в сравнении с которым даже хороший виски пах, словно прокисший кукурузный солод.
