«Ну почему сразу измена-то? Ричард мне сам предложил выбирать!» — возмутился столь безапелляционным обвинением Текс и вступил с собственной совестью, прикинувшейся духом Куина, в спор. — «Вот если бы я от него утайкой все сделал, то была бы измена… Я-то надеялся, он с нами останется, ему этот команч тоже, вроде, приглянулся!»

Мысль о том, что Ричард сам его подбил пригласить индейца третьим в их постель, была единственным его спасением, потому как если он ошибся и неверно понял слова альфаэро про свободу выбирать, то да, сделанное им никак по другому и не называется…

От сознавания того, что недолгие минуты удовольствия, полученные от его первой в жизни настоящей случки, явно не стоили доверия и любви Ричарда, принесенных им ему в жертву, на душе стало гадко.

«Ага, теперь ты понял кое-что про цену грехопадения. Соблазн тем и плох, дружок, что дарит краткое наслаждение, но долгую мучительную память о причиненной любимому боли. Иди, ищи теперь ветра в поле, вымаливай у своего истинного прощение, дурачок…» — незлобно, но печально приговорил его внутренний голос.

Текс медлить не стал. Вскочив с лежанки, он нашарил в темноте джинсы и рубашку, потом нащупал и натянул сапоги и, даже не взглянув в сторону задремавшего омеги, выбрался наружу.

Ночь вокруг пахла осенью, вступившей в свои права. На деревьях, окаймляющих деревню, шелестели сухие листья, а темно-зеленые можжевельники застыли черными силуэтами, напоминающими в сумраке позднего вечера человеческие фигуры. Тишину павшей ночи нарушали лишь трели запоздалых цикад, редкие заунывные крики болотной выпи да жалобное яп-яп койотов.

Сойер поежился от свежего воздуха и потянул носом, стараясь уловить запах альфаэро. Но дымы индейских очагов забивали собой все прочие запахи, и ковбой понял, что ему придется использовать другие органы чувств, чтобы напасть на след мужа и найти его. Первым делом, он проверил коновязь — конь Далласа был на месте, как и две его лошади, стало быть, альфа не уехал в прерию, а просто ушел куда-то.

«Куда-то! Может, он решил уподобиться тебе, неблагодарному поросенку? И сейчас нежит какого-нибудь омежку посговочивей, благо у индейцев с этим все просто…» — снова издевательски пропел ему над ухом покойный Куин. Мысль о том, что Ричард мог так поступить, резанула куда больнее предыдущей, и Текс покраснел от стыда, на своей шкуре ощутив, какую боль может доставить влюбленному даже предположение об измене любимого… Заметавшись вокруг типи, он выбрал наугад направление и решил, что если для розыска Декса ему нужно будет заглянуть в каждое жилище, он сделает это, но найдет своего мужа и истинного.

Однако, выполнить свое решение оказалось куда сложнее — во-первых, вход в первый же попавшийся ему на пути индейский дом, оказался закрыт, причем изнутри. Когда он попытался подергать за шкуру, прикрывающую лаз, изнутри послышалось чье-то недружелюбное бормотание, смысла которого он не понял, но интонацию вполне уловил. Молча и быстро ретировавшись, ковбой выбрался в центр деревни, где еще днем горел костер, но теперь теплились лишь угли, подернутые золой.

При свете дня, он толком не успел разглядеть, как расположены типи и сколько их, видел лишь, что много, слишком много, чтобы суметь обойти их за остаток ночи, никого не потревожив.

Отчаяние и тоска подкрались к нему, как двое убийц, и поразив в самое сердце, лишили разом и сил и надежды найти любимого. Озвучивая плач раскаянной души, где-то в ветвях раскидистого дуба застонала сова, ей завторила другая, и где-то вдали протяжно завыл волк.

Повернувшись на вой, ковбой заприметил в отдалении отсвет костра, играющий на верхушках деревьев, и побрел туда, в слабой надежде обнаружить там гордого, но страдающего возлюбленного.

По мере того, как он подбирался ближе, его слух начал различать голоса, а когда он сумел уловить вместо слитого шума отдельные слова, его сердце подпрыгнуло радостным жеребенком — говорили по-техасски, стало быть, то был голос Ричарда! Ускорив шаги, через несколько минут он вынырнул из мрака в круг света и замер, ослепленный ярким пламенем…

— Это просто чудесная история про хитрого койота, Красная Сова, чудесная… — говорил Декс, вытирая слезы, выступившие от смеха. — Ты не только храбрейший на этих землях, но и искуснейший рассказчик!

— Ты слишком добр ко мне, Зовущий Реку, — усмехнулся Красная Сова и отпил из чаши большой глоток. — Я услышал сказку про койота от моего деда, и с тех пор столько раз ее рассказывал, что она никого больше не смешит.

— Ну, а я слышал впервые, и Эдди тоже, и видишь — мы чуть животы не надорвали. — Декс всвою очередь отхлебнул хмельного напитка и передал чашу Барнсу. Красный Сова, с виду бесстрастный, как тотем, был весьма польщен похвалами гостя, и сам обратился к нему с просьбой:

— Ты обещал и сам рассказать сказку… Про надменного красавца-омегу и про то, как его наказали боги…

— Ах, воин, конечно, я расскажу, раз обещал! Расскажу, несмотря на то, что язык у меня заплетается от хмеля, и все сказки о любви и о богах, наказывающих гордецов — просто утешительная ложь…

— Ладно тебе, босс, — шепнул Барнс, подливая в чашу из своей фляжки. — Дело житейское. Текс, небось, уже сто раз пожалел, что ввязался в этакое.

— Заткни пасть и не лезь, куда не просят. — тихо ответил Декс и для верности влепил бете хорошего леща между лопатками; после чего, прикрыв глаза, нараспев, начал обещанную сказку:

— Это было очень давно, когда никто из бледнолицых ещё не ступал по земле индейцев. У вождя одного из северных племён родился сын-омега. Издалека приходили люди посмотреть на него. Лицо мальчика было светло, как летний день, а глаза сверкали подобно звёздам. Потому дали ему имя — Сияющие Глаза. С годами Сияющие Глаза превратился в прекрасного юношу. Только речи его делались всё холоднее, а взгляд — надменнее, Тогда люди стали звать его иначе — Гордым Сердцем. Старый вождь качал головой, однако сыну новое имя нравилось. Слава о красоте юноши летела по индейским селениям, и многие храбрые воины приносили дары к вигваму вождя, надеясь породниться с ним. Гордое Сердце рассматривал меха или украшения, но как будто не замечал тех, кто принес их.

— В чей же вигвам ты хочешь войти? — спросил его однажды старый вождь. — Скажи, ведь многие ждут твоего решения.

— О, среди них нет достойного! — отвечал Гордое Сердце. — Не может же стать моим мужем вот тот, с рыбьими глазами! Или тот, у которого нос, как у селезня! — и юноша звонко рассмеялся. — А этот, вон посмотри, его зовут Большой Орёл, — продолжал прекрасный омега. — В его головной повязке перьев столько, будто он совершил все подвиги на свете! Почему же сейчас он боится даже пальцем шевельнуть? Может, замёрз, как река зимой? Тогда ему больше подойдёт другое имя — Большая Льдина!

Ни один мускул не дрогнул на лице воина. Он подошёл к старому вождю и тихо сказал:

— Я уезжаю.

— Тебя обидели насмешки моего сына?

— Он ещё пожалеет об этом. Прощай!

Трижды взошло солнце, прежде чем собаки домчали Большого Орла до стоянки его племени. В лагере все готовились двинуться на юг.

— Собирайся скорее, мы покидаем эти места! -кричали мужчины Большому Орлу, когда тот проезжал по селению.

— Не ждите меня, я догоню вас, — отвечал он…

Красная Сова слушал очень внимательно, боясь пропустить хоть слово — больно уж эта сказка была похожа на его собственную историю — и вдруг насторожился, поднес палец к губам и обернулся к деревне… В следующий миг и бледнолицые услышали быстрые шаги, а еще через мгновение увидели Текса, выпрыгнувшего из мрака подобно тому самому койоту из сказки.

— А, вот и ты, моя любовь! Не ожидал тебя увидеть раньше полудня. — приветствовал его Ричард и слегка потянул носом… ноздри тут же наполнились убийственно-сладкой смесью розового масла, разогретого меда и семени, щедро пролитого обоими любовниками. Дикие сливы и благородная смола смущенно прятались за этим бесстыдным шлейфом. По тому, как раздулись ноздри и сошлись в линию брови Красной Совы, Декс понял, что индеец-альфа тоже разнюхал аромат двойного сладострастия.