Супруги были созвучны: Ричард думал о том же; с каждой минутой, проведенной в Новом Орлеане, воспоминания о Тони становились все ярче, а на душе становилось все темнее… Неспокойная совесть альфы проснулась и, как голодная змея, вгрызлась в сердце, упрямо напоминая о событиях девятилетней давности.

* девятью годами ранее*

— А вы храбрец, мистер, — сказал омега, когда они оказались наедине, в глухой темноте меблированной комнаты, на третьем этаже пансиона «Жасмин». Запах жасмина, слегка разбавленный лимонной вербеной и сладковатой пудрой, в самом деле пропитывал каждый уголок, стулья, занавеси, покрывало на широкой кровати в алькове. В тягучий, дурманящий аромат вплетался собственный запах омеги — холодные тюльпаны и что-то похожее на мексиканскую ваниль, не разобрать, заглушает желание, оно проступает сквозь поры, сгущает кровь, не дает думать.

— Готов поспорить на собственный член, что вы попросту не знали, что за фрукт Чарли Гарлоу, иначе не стали бы так по-глупому рисковать шкурой из-за дешевки вроде меня.

Большие выразительные глаза — синие, как мечта, или целое поле незабудок — сверкали в беспокойном свете белых свечей, и страстная печаль этих глаз входила в необъяснимое противоречие с вульгарной речью проститута.

— Тогда, боюсь, ты бы проиграл свой член, мой друг, — усмехнулся Ричард. — Я знаю Чарли Гарлоу как облупленного и не особенно рисковал. Он слишком пристрастен к виски и слишком легко приходит в ярость, так что ему никогда не стать по-настоящему хорошим бойцом. Ну, а ты, если верить дядюшке Фло, для всех местных альф и бет желаннее золотого доллара…

— И для омег тоже, — нагло добавил синеглазый красавчик с локонами лунного цвета, и пояснил без тени смущения:

— С омегами я тоже сплю, если они платят двойную цену… За приватность.

Тюльпановый запах с примесью ванили стал еще ярче. Он словно проникал сквозь кожу, смешивался с кровью и растекался по жилам, заставляя сердце Ричарда плясать фламенко, а член — подниматься и твердеть…

Омежье очарование Тони Куина было притягательно, как золото, и непреодолимо, как опьянение. Чарли Гарлоу было от чего сойти с ума.

— А ты умеешь хранить тайны, Тони? — Ричард сел в кресло, слегка раздвинул ноги, и омега тут же скользнул к нему с кошачьей грацией, не дожидаясь повторного приглашения:

— Я не болтлив… может, потому, что рот у меня чаще занят, чем свободен, и сосу я отнюдь не леденцы… но ради вас, сэр, я сумею стать немым, как гвоздь в двери… как золотая рыбка…

Развязные речи Тони и голос странного тембра — с легкой хрипотцой, но глубокий и мелодичный, как звуки арфы — возбуждали страсть альфы вернее, чем демонстрация обнаженного тела, и Ричард закусил губы, чтобы не стонать, когда ловкие длинные пальцы расстегнули ему ремень и ширинку, и пробрались в штаны, где уже полностью налился силой горячий ствол.

Запах тюльпанов, свежий и сладкий, и ванили — зовущий, томный, побуждающий спустить со створки гончих бешеной страсти — полностью окутал Ричарда, напрочь заглушил голос разума, отменил все расчеты.

— У тебя ведь сейчас полный цвет… — только и сумел проговорить он, когда Тони, освободившись от лишней одежды и нижнего белья, оседлал его бедра и со сладострастным стоном насадился на его член омежьей щелью…

— Какая тебе разница? Просто выеби меня, выеби меня как следует, ахххх… Ооооо… — и эта бесстыдная, нахальная песня телесного блаженства звучала куда убедительнее фальшивых похвал мужской стати альфы.

***

Кучер направил лошадей в сторону от центральной площади, и вскоре экипаж выехал на замощенную набережную Миссисипи, которая быстро перешла в обычную прибрежную дорогу, уходящую за пределы городской черты. Здесь расстояния между домами стали больше, появились сады и пастбища, и публики, слоняющейся без дела, сильно поубавилось. Заметив перемену пейзажа за окном, и уже практически позабыв недавнюю обиду на мужа, Сойер с любопытством выглянул наружу, но, не желая снова глотать пыль из-под копыт, быстро закрыл окно и обратился за разъяснениями к Далласу:

— А куда мы, собственно, направляемся? И зачем?

Ричард не сразу очнулся от своих дум, таких же глубоких и темных, как волны Миссисипи, неспешно катившиеся к устью, чтобы раствориться в морской соли и пене… и скорее догадался о вопросе Текса, чем в самом деле расслышал, что сказал его мятежный супруг:

— Мы едем в один милый сельский дом… По крайней мере, он всегда кажется милым, когда я наношу визиты хозяевам, а это бывает нечасто.

При этом признании Даллас еще больше помрачнел, скрестил руки на груди и, отвернувшись от окна, откинулся на спинку сиденья. В кофейно-лимонный запах альфы предательски вплелись резковатые ноты мускуса и можжевельника — они появлялись каждый раз, когда Ричард в беседе с Тексом о чем-то не договаривал, или сам предмет разговора был ему неприятен.

Текс ревниво подметил, что супруг ответил только на первую часть вопроса, и потребовал прояснить и вторую, но Ричард лишь покачал головой и проронил всего одно слово:

— Терпение.

Экипаж тем временем свернул с основной дороги на проселок и покатил по живописному предместью, где справа и слева располагались изящные здания со стенами песочного цвета, увитые плющом и глицинией, окруженные садиками, и куда больше похожие на городские виллы, чем на простые и добротные фермерские жилища. Прошло по меньшей мере полчаса, прежде чем цель путешествия была достигнута, и кучер, натянув вожжи и окрикнув лошадей, заставил их остановиться возле довольно большого дома, с чугунной оградой и такими прочными воротами, словно хозяева готовились выдерживать многомесячную осаду.

— Вот мы и на месте, Текс. Следуй за мной и, пожалуйста, что бы ты ни увидел и ни услышал — молчи. Просто не раскрывай рта. У нас будет еще много времени поговорить обо всем этом, но пока мы здесь, ты должен молчать. Обещаешь? — рука альфаэро мягко легла на руку мужа, черные глаза смотрели пристально, испытующе, но Текс успел достаточно хорошо узнать Ричарда, чтобы понять: сейчас Дики не требует, а просит.

Ничто в этой мирной сельской местности не указывало на присутствие какой-либо скрытой угрозы, но Ричард отчего-то казался напряженным, как тетива индейского лука.

— Обещаю… — Текс согласно кивнул, и, заглянув в глаза альфаэро, заметил в них тень какой-то давней печали. Вспомнив то, о чем они говорили еще на пароходе, ковбой заново осмотрелся по сторонам, и, пока они шли к воротам и ожидали привратника, кое-как сообразил, что здесь, наверное, и живет сын Тони. А раз так, то Ричарду не позавидуешь — легкое ли это дело: объявить мальчишке, что тот теперь полный сирота и больше никогда не увидит своего красивого папу…

Повинуясь внезапному порыву, Сойер захотел как-то выразить мужу свою поддержку, но никакие слова на ум не шли, и тогда он просто положил ладонь на плечо Ричарда и слегка сжал пальцы, мол, я с тобой.

В этот же самый миг створка ворот перед ними раскрылась и в ней показался черномазый слуга-бета в белой рубашке, коротких штанах и шляпе-канотье. Окинув двоих альф внимательным взглядом, он молча посторонился и, сняв шляпу, склонил голову, обозначая приветствие — но и только. Его сухощавая рука с длинными пальцами вытянулась в сторону садовой дорожки, которую с обеих сторон плотно обступили деревья, чьи ветви сомкнувшись над ней, образовали естественный свод. Длинные пряди седого мха свисали с этого самого свода, пряча от сторонних глаз здание виллы, чью черепичную красную крышу и часть белой стены было тем не менее хорошо видно с дороги.

Ричард, кивнув привратнику, уверенно пошел вперед, и Тексу не оставалось ничего иного, как последовать за ним. На кончике его языка крутилось уже несколько вопросов про то, что это за дом и кто там обитает, но, памятуя о просьбе мужа, он придержал собственное любопытство, полагаясь до поры до времени лишь на то, что сам увидит и услышит…

Аллея, ведущая к дому через красивый, но довольно запущенный сад, была недостаточно длинной для объяснения, и Ричард, еще раз взвесив все «за» и «против», решил ничего не объяснять и никак не подготавливать Текса к первой встрече с мальчишкой. В холодную воду лучше прыгать сразу и с головой, а не заходить мелкими трусливыми шажками, кутаясь в собственные руки… Насколько Ричард а-Даллас успел узнать Текса а-Сойера, тот смотрел на вещи сходным образом и проявлял завидный здравый смысл там, где менее сильные духом впадали в ступор или истерику. А вот о-Сойер — чувствительный омега, по праву владеющей второй половиной души юного супруга — тревожил Ричарда куда сильнее…